Она пожала плечами:

– Я их ни разу не видела.

– Ночью или днем?

Она задумалась:

– Не знаю. Не уверена. Хочется думать, что днем, когда я выхожу, а не ночью, когда сплю. Каждый день я два часа гуляю в городском парке. Вот в это время, возможно, они и приходят.

– Что-нибудь пропало?

– В том-то и дело, что нет. Да и нет ничего такого. Много одежды. Да, я всегда любила одеться. Немного дрезденского фарфора, всякие фигурки, штук семь или восемь. Пианино с подсвечниками, очень расстроенное. Семейные альбомы. Столовая посуда интересная, но старая, две старинные вазы, бабушкины. Все. Еще несколько картин сомнительной ценности. И шкатулка с морально устаревшим бижу.

– Ничего не сломано? Замки? Шкатулки? Сейфы?

– Все в открытом доступе, в моем доме нет замков. А сейфа никогда не водилось.

– А не может так быть, что вы… – Он хотел сказать: «…сами передвинули, открыли, не задвинули, и не обратили внимания? Забыли?» – но не решился, боясь обидеть ее.

Она поняла и отчеканила:

– Не может. Я сто лет не брала в руки фарфоровых балерин, не лазила в ящики письменного стола и не открывала семейные альбомы. Я сейчас обхожусь удивительно малым количеством предметов. И если что-то сдвинуто, знаю, что это сделала не я. Я пришла к тебе, потому что ты служишь в милиции и знаешь, что нужно делать. Я не боюсь, что меня убьют. Если они не убили меня до сих пор, то это не входит в их планы… скорее всего. Я просто хочу знать, что происходит. Надоел этот… симбиоз. – Она хмыкнула. – Причем меня смущает методичность визитов. Это не ван-тайм экшн[1], иначе они не стали бы сохранять видимость порядка. Нет, они приходят снова и снова и стараются действовать очень осторожно. Тем не менее я их засекла… так, кажется? Дважды. И у меня вопрос: что полагается делать в подобных случаях? Никаких заявлений писать не буду, это не имеет смысла. Пришла только потому, что мы знакомы. Интернет читаю, знаю, что происходит, все эти маньяки, грабители, убийцы… Никто на старуху и внимания не обратит. Ты занят, я понимаю, но что мне делать?

Капитан опаздывал на важную встречу, он чувствовал, как под его подошвами горит земля. Конечно, по-хорошему надо бы ее проводить, зайти, осмотреться, но… никак!

– Ада Борисовна, я зайду к вам, если сумею, сегодня же. Не волнуйтесь, мы все решим.

– Может, пригласить собаку?

– Пока без собаки. Попробуем разобраться сами.

– Вот адрес! – Она протянула ему листок из блокнота. – Буду ждать. Спасибо, Коля.

– Может, отвезти вас домой? – предложил он, кляня себя за мягкотелость.

– Не нужно. Я еще посижу. Посмотри на этот цветок! Цвет просто сумасшедший! Мой любимый – малиновый…

Астахов не понимал, почему испытывает чувство вины и неловкости. Он не поверил ей. Ее возраст, одиночество, эксцентричность, которая усилилась с годами – все это говорило не в ее пользу. Все это лежало настолько за пределами его представлений о норме, что ему было трудно принять ее способность здраво мыслить и рассуждать. Но и отмахнуться от нее он не мог. В ее присутствии он все еще стоял по стойке «смирно».

После долгих размышлений он не придумал ничего лучшего, как позвонить частному детективу Александру Шибаеву, с которым его связывали умеренно дружеские отношения, и попросить о помощи.

– Привет, Санек, – начал капитан. – Ты как? Жив-здоров? Как Дрючин? Сильно занят?

Шибаев насторожился. Иногда случалось так, что они пересекались, невольно и случайно, расследуя дела, казалось бы, совершенно не связанные – капитан, как лицо официальное, требовал поделиться информацией, задевающей шибаевского клиента, и тому приходилось вертеться, как ужу на сковородке. Вот тогда-то капитан и называл его «Санек». В Шибаеве на миг трепыхнулась надежда, что капитан сумел решить его дело и теперь звонит, чтобы сообщить радостную новость, но он ее тут же отодвинул. Уж очень сладким был голос капитана – так не сообщают о достигнутом успехе. Прикинув и не найдя, что может быть ему нужно, Шибаев сказал после паузы:

– Жив-здоров. Дрючин тоже. Спасибо. Занят. – И замолчал.

– Понимаешь, Санек, тут такое дело… Нужна помощь, а у меня со временем никак, замотался, как бродячая собака. Выручишь? – Голос капитана был слаще меда.

– А в чем дело?

Капитан с чувством облегчения в двух словах изложил Шибаеву историю учительницы английского и продиктовал адрес и номер телефона. Напоследок сказал:

– Успокой ее, Санек, поговори с ней. Ее зовут Ада Борисовна Резник. Мы называли ее Адская англичанка. Ну, походи по дому, не знаю… Осмотрись, выпей чаю. Посоветуй завести кота в конце концов. Сделаешь? За мной не пропадет, ты меня знаешь.

– А почему сам не можешь?

– Я же говорю, цейтнот страшный. Не знаю, за что хвататься. И если честно, я до сих пор ее боюсь. А надумаешь учить английский, можешь обращаться, она берет учеников. Или Дрючин. Спасибо! Потом отзвонишься, лады?

Шибаев только хмыкнул. Подержал в руке мертвую трубку, из которой уже не доносилось ни звука, и спрятал в карман куртки…

– Ши-бон, нам письмо! – Алик оторвался от экрана. – От Мольтке! Быстро отозвался старичок.

– Что пишет? – Шибаев замер с гантелями в руках. Дело было утром, и он был занят физической культурой.

– Благодарит за скорый ответ, очень рад и надеется на плодотворное сотрудничество. Его интересует не только собственность, но и возможные родственники или их могилы. – Алик взглянул на Шибаева. – Зачем ему могилы, интересно… Цветы положить? Потрясающе сентиментальный старичок. Пишет, что посылает исходные материалы: имена, даты, пароли. Судя по лексике, старый крючкотвор. Но язык неплохой, просто удивительно. Наверное, бабушка научила. Сейчас распечатаю приложение.

Шибаев кивнул и возобновил упражнения. Ему было слышно, как пощелкивал принтер. Алик, вытянув шею, рассматривал выползающие листки, подхватывал по одному и складывал на письменном столе.

– Шесть листов! Не могу! История моей жизни. Слышишь, шесть листов! Читать? Слушаешь?

– Читай. – Шибаев задумчиво сгибал и разгибал руку с гантелей, глядя в окно.

– «Брат моего прадеда, старший в семье, Алексей Иванович Старицкий, дворянин, когда овдовел, женился вторично на девице… – Алик хихикнул. – На девице! Каролине Бергманн… Тут старое написание, оригинальное, с двумя «н», – пояснил Алик. – …Каролине Бергманн, дочери местного предпринимателя, младше его на двадцать пять лет». – Алик воскликнул: – Ага! Вот откуда немецкие корни! Дальше изложу тезисно, так сказать. От первого брака у него было двое сыновей, Петр и Павел, обучавшиеся за границей. Ага, вот! Интересно. «Пышная свадьба имела место в самом шикарном ресторане города «Англiйскiй клубъ», о чем писала газета «Губернскiя ведомости». Тут сноска: вырезка из газеты прилагается. Вот она! Печать ни к черту, но разобрать можно. Так, что здесь… «Бал-маскарад в пользу детского приюта с розыгрышем в лотерею серебряных вещей, стоячих ламп…» Видимо, торшеров, – объяснил Алик. – «…Бархатных ковров и альбомов. Плата за вход с дамы и кавалера по 1 руб. со включением благотворительного сбора». – Алик оторвался от чтения и спросил: – Это много или мало? А за лотерейный билет сколько?

– Дрючин, при чем тут маскарад? – очнулся от созерцания окна Шибаев.

– Просто попалось. Интересно ведь. Дальше ничего нет, отрезано.

– А про свадьбу что?

– И тут же о свадьбе Алексея Ивановича Старицкого, дворянина, с Каролиной Бергман… можно с одним, – дочерью немецкого предпринимателя Генриха Бергмана. «Торжество имеет место быть в самом изысканном ресторане нашего города «Англiйском клубе», приглашенных двести человек, фейерверк и раздача денег народу…» Надо же! У нас и сейчас есть «Английский клуб»! Понятия не имел, что плагиат. Тут еще заметка из какого-то бульварного листка. – Алик поднес листок к глазам. – Сейчас, плохо видно! «По слухам, уважаемое аристократическое семейство недовольно неравным браком г-на Старицкого и девицы из немецкой общины, так как Каролина Б. несколько лет была бонной его детей… Разница в возрасте в двадцать пять лет… г-н Старицкий перед тем вдовел четыре года…» Дальше неразборчиво. Ага! «Бесприданница! Не ладила с отцом, по свидетельствам тех, кто его знает, деспотом и тираном. Окончила курс в медицинской школе в Санкт-Петербурге и имеет взгляды весьма передовые и эмансипированные. Те, кто ее знают, отмечают сильный характер и строптивость…»