— Хорошо, что все кончилось хорошо, — заметил я.
В 14 часов ко мне явился командир 60-го укрепленного района, занимающего оборону восточнее песчаного карьера, в дзотах, подполковник (к сожалению, забыл фамилию) и доложил мне, что он получил приказание Военного совета 62-й армии о том, что все части и соединения, оказавшиеся в окружении в районе Карповки, в том числе и 60-й укрепленный район, подчинены командиру 20-й мотострелковой бригады.
А еще через несколько минут после этого прибыли со своими частями командир 66-й стрелковой морской бригады А. Д. Державин и комиссар подполковник М. П. Ломоносов, начальник и комиссар Грозненского училища имени С. Орджоникидзе, командир и комиссар 48-го укрепрайона.
Все эти соединения были расположены в оврагах и лощинах в районе песчаного карьера и Карповки. Их командиры находились на моем НП на высотке в районе песчаного карьера.
К этому времени солнце уже стало садиться, и тут мы увидели, как со стороны Басаргино на гладком поле развернулось около ста немецких танков и до двух полков пехоты. Танки в два плотных ряда, лязгая гусеницами, не открывая огня, двигались в направлении нашей обороны. За ними густыми цепями бежала пехота. Это была 24-я танковая немецкая дивизия, занявшая Басаргино, и пехотные полки 51-го армейского корпуса. Я тут же вызвал к себе командира 60-го укрепрайона и спросил, сумеет ли он отразить танковую атаку врага и есть ли у него термитные снаряды. Он мне уверенно ответил, что весь личный состав 60-го УРа, в том числе и он, умрут, но врага не пропустят. Я сразу поверил в этого смелого, решительного и волевого командира, и он оправдал себя в этом бою. А подполковнику К. Парфенову приказал, чтобы немедленно все орудия поставил на прямую наводку для стрельбы по танкам. Пулеметы и минометы вместе с мотострелками бригады должны уничтожать пехоту, а огонь открывать только тогда, когда начнут стрелять дзоты 60-го укрепрайона, по моему сигналу ракетами с НП. Мы надеялись ошеломить врага мощным огневым ударом, иначе нам было бы трудно бороться с таким сильным противником. 66-я морская бригада, училище имени С. Орджоникидзе и другие части находились в резерве, так как сразу нельзя было развертывать все части в такой обстановке, ибо немцы могли нас атаковать со всех четырех сторон. Танки шли нагло и уверенно.
Наступили тревожные минуты. Даже видавшие многое в жизни командиры с волнением подходили ко мне и спрашивали:
— Товарищ полковник, почему не открываем огня? Танки противника подходят к нашим боевым позициям.
Пришлось отвечать резко:
— Не мешайте, товарищи, идите на свои места и ждите указаний.
А сам продолжал пристально наблюдать за двигающимися немецкими танками, выбирая момент для открытия огня. Я хорошо понимал: в этой тяжелой обстановке если ошибусь, то это будет стоить очень дорого всей нашей окруженной группе войск. Поэтому огонь по танкам противника с дальних дистанций, я был убежден, не даст никаких результатов. Мы только раскроем свое малое количество артиллерии, потеряет значение 60-й укрепрайон, на который я возлагал большие надежды в разгроме танков врага, во взаимодействии его с артиллерией 20-й мотострелковой бригады.
Все это мгновенно проносилось в голове во время наблюдения за двигающимся врагом. Возникла полная уверенность в том, что наш внезапный удар огневым мечом ошеломит захватчиков и мы одержим победу. Так оно и получилось.
Когда до танков осталось метров триста, я приказал всем открыть огонь, и поле боя сразу ожило. Ураганным огнем были встречены захватчики. Через несколько минут уже горели и дымились 12 танков. Нам было хорошо с НП видно, как редели цепи фашистской пехоты. Мы слышали даже крики и ругань немецких офицеров, подгоняющих своих солдат. Немецкие танкисты, попав в зону сплошного огня, открыли беспорядочную стрельбу из пушек и первое время еще пытались продвинуться вперед. Но когда увидели, что начало гореть еще много танков, это привело их в полное замешательство. Танки круто повернули назад и, не обращая внимания на свою пехоту, стали быстро удирать, а за ними, поливаемая нашим беглым огнем, побежала и пехота.
Горячий бой длился не более часа. Противник потерял свыше двух рот пехоты, а когда стемнело, мы с комиссаром Романом Михайленко по пылающим факелам насчитали подбитыми 27 танков. Результат неплохой. Откровенно говоря, мы сами не ожидали, что за такое короткое время добьемся таких успехов против сильного врага. Этому помогла выдержка, внезапный огневой удар и мастерство артиллеристов 20-й мотострелковой бригады и артиллеристов 60-го укрепленного района. Все воины действовали по-суворовски, сражались не числом, а умением, отважно и мастерски. Свидетелями в этом бою на НП были командиры и комиссары 66-й стрелковой морской бригады, Грозненского училища им. С. Орджоникидзе и уровских частей. В этом бою мы не понесли никаких потерь.
Наступившая ночь на 2 сентября 1942 года была темной. Мелко накрапывал дождик. Кругом стояла тишина. Части отдыхали после вечернего боя. Только штаб 20-й мотострелковой бригады напряженно продолжал трудиться, готовя приказы и схемы на выход из окружения. Штаб был размещен в погребе в одном из домов на восточной окраине Карповки. Тут же в штабе находились все командиры приданных частей. В два часа ночи радист П. Гудзенко сообщил мне, что к рации вызывает меня исполняющий должность командующего 62-й армией генерал-майор (потом Маршал Советского Союза) Николай Иванович Крылов. Я подошел к аппарату.
— Здравствуйте, товарищ Ильин, как ваше здоровье? — услышал я голос И. И. Крылова. (Под «здоровьем» понималось состояние боевых частей).
— Все в порядке. Вчера вечером вели большой бой с пехотой и танками противника, а теперь жду ваших дальнейших распоряжений.
— Видели, видели вчера вашу работу, хорошая. Спасибо. Мы все ею довольны. А теперь, товарищ Ильин, сейчас же со всем «хозяйством» (частями) идите на меня (на Сталинград), и только по Дубовой балке, ты понял меня? Только по Дубовой балке, — еще раз повторил он. — К тебе навстречу будет идти товарищ Васильев (стрелковая дивизия полковника Васильева). Итак, действуй, до свидания.
Не медля ни одной минуты, так как здесь же были все командиры частей, я отдал им приказ на выход из окружения, в котором были указаны очередность движения частей, меры охранения, боевая готовность и порядок рассредоточения в случае нападения противника, куда, какой части направляться при выходе из окружения. Особое внимание обращалось на дисциплину ночного марша. Казалось, в приказе до мелочей предусмотрено все. Но в это время ко мне подошел командир 60-го укрепрайона:
— Товарищ полковник, а как же быть нам? В дзотах есть тяжелое оружие, а у нас ни машин, ни лошадей нет. Кроме того, мы не имеем права оставлять тяжелое оружие, а вывезти нечем, помогите нам.
— У меня тоже нет никакой тягловой силы, и помочь вам ничем не могу, я беру всю ответственность на себя, вот при моем комиссаре Р. А. Михайленко. Вы немедленно собирайтесь. Все, что можете, из оружия берите с собой, а остальное взорвите, приведите в негодность, чтобы не досталось фашистам, и двигайтесь, чтобы нас не застал рассвет, — закончил я.
Так как все части и соединения находились в сборе, то ровно через пятнадцать минут после приказа 3-й мотострелковый батальон — передовой отряд 20-й мотострелковой бригады двинулся по Дубовой балке. За ним пошли 66-я морская стрелковая бригада, училище имени С. Орджоникидзе, части 48-го, 175-го и 60-го укрепрайонов. Замыкали колонну остальные батальоны 20-й мотострелковой бригады. В это время к нашей колонне присоединилось несколько человек из поста ВНОС, до этого находящегося в районе хутора Майоровского и Калача. Среди них были связистки-разведчицы Ольга Николаевна Сюлемезова, Александра Петровна Бурнашова. Последними выехали на «виллисе» из Карповки вместе со мной П. Ковган, Р. Михайленко, А. Жигалкин, боевой, отважный водитель машины Н. Е. Сурков, мой дорогой Коля, с которым я прошел вместе почти всю Отечественную войну. Он уверенно вел машину. Мы объехали в темноте всю Карповку, все места стоянок частей, посмотрели, не осталось ли кого из раненых или имущества и, убедившись, что все ушли своевременно, помчались догонять хвост колонны.
