— Товарищ полковник! Скорей в окоп!
Мы вчетвером, майоры И. Турбин, П. Ковган, медсестра М. Ананченко и я, прыгнули в окоп. Больше окопов вокруг не было. Бойцы, как горох, рассыпались по полю, прижавшись к своей матушке-земле, хорошо зная, что неприятность может быть только от прямого попадания бомбы или ее близкого разрыва.
Бомбардировщики пошли в пике один за другим. Бомбы сыпались на наши головы, как картошка из мешка. Вдруг одна из них попала прямо в наш окоп, только в другой отсек. Я, засыпанный землей, потерял сознание и очнулся через некоторое время. Еще кружилась голова и мелькали красные шарики в глазах. И первым долгом спросил товарищей, живы ли они. К счастью, живы были все. Но радоваться было еще рано: бомбы летели и летели и падали очень близко, обдавая нас взрывной волной.
Когда смотришь на летящие бомбы, а они, кажется, летят прямо на тебя, невольно представляешь — ну вот, это моя последняя. Но больше всего с болью в сердце думал о храбрецах, лежащих на открытом поле: обидно было погибать от бомбы, а не в открытой схватке.
Через несколько минут воздушные пираты улетели. Помощник начальника штаба майор П. Г. Данилов быстро пробежал все подразделения, узнал о потерях. На поле видно было, как горела штабная машина. Он доложил, что кроме этой горящей машины, в которой был убит шофер, других потерь нет. Документы в машине были спасены благодаря смелости штабных работников капитанов Великжанина, Крамаренко, Грудника и красноармейцев охраны Коршунова, Еремеева и Куклина. Иной раз ведь налетало столько самолетов и бомбили столько часов подряд, что казалось со стороны: все живое на земле сгорело, разбито, уничтожено. Потом выяснялось, что благодаря заранее принятым мерам люди в окопах с хорошей маскировкой понесли небольшие потери. А бывало и другое: налетят один или два бомбардировщика и наделают столько беды, что ума не приложишь, как могло такое произойти.
Такой случай был у меня на глазах в феврале 1942 года в районе Северного Донца, когда один из кавалерийских полков 6-й гвардейской кавалерийской дивизии въехал с целью маскировки в редкий лесочек. Тут же налетел один немецкий бомбардировщик, сбросил полтонную бомбу в центр колонны, полк потерял 106 лошадей и 92 кавалериста.
Однако вернемся к бригаде. Как только закончился налет, колонна двинулась вперед к песчаному карьеру, недалеко от села Карповка. Прибыв на место, заняли в песчаном карьере оборону фронтом на восток, и только успели построить командный пункт и его замаскировать, как появилась девятка немецких воздушных пиратов и точно начала сбрасывать бомбы на наш КП. Вокруг все загремело, засвистело, заволокло пылью и огнем, казалось, сейчас земля провалится куда-то в преисподнюю, а наш КП прямым попаданием бомбы был разрушен до основания. Счастье, что ни одного работника штаба в этот момент не находилось в блиндаже.
После этого КП был перенесен в другое, более удобное место и еще лучше замаскирован. И только работу закончили, как снова прилетели бомбардировщики, снова его разрушили. И опять все работники были в подразделениях. Тогда я приказал построить КП на реке Карповке, сделать в ее восточном, отвесном берегу большие ниши, где бы можно было работать. Ну, думал, здесь-то наш КП не найдут, и на какие-то полчаса мы все вышли из ниш пообедать. Вдруг смотрим, летят гуси и тут же сели на гладь реки Карповки против КП. Я в шутку кричу красноармейцу — 16-летней поварихе Зое Ивановне Жигалкиной (тогда ее просто звали Зоей):
— Зоя! Я сейчас подстрелю гуся, ты заберешь его и сделаешь из него жаркое работникам штаба.
Прицелившись из револьвера на расстояние метров 150, выстрелил, и один гусь упал. Тут Зоя с огромной радостью, босиком побежала, достала гуся, схватила его за шею и подняла на уровень своей головы, а ноги гуся волочились по земле. Ростом она была очень маленькая, и мы от души смеялись над забавной картиной вместе с ней.
Но вдоволь нам насмеяться помешали снова появившиеся самолеты. После бомбежки они летали вдоль долины реки Карповки и стреляли из пушек по нашим нишам. Тогда я понял, что кто-то ведет за нами наблюдение и передает координаты. В этот момент мимо шел майор П. М. Ковган.
— Петр Матвеевич, зайди-ка ко мне, — говорю ему. — Ты знаешь, мне кажется, у нас где-то и кто-то находится с рацией, и по координатам точно направляет немецкие бомбардировщики на КП бригады. Ведь не случайно же так получается: как только мы построим и хорошо замаскируем КП, прилетают немецкие бомбардировщики и точно пикируют на КП бригады. В течение 4 часов наш штаб трижды переносил КП, и все три раза противник засыпал его бомбами и дважды разрушал, а последний раз даже обстреливал из пушек. Надо найти этого человека во что бы то ни стало.
Ковган не сказал ни да ни нет и, отшутившись, ушел от меня. Но я не ошибся. На самом деле, как выяснилось впоследствии, в бригаде оказался засланный немецкой разведкой лазутчик.
А какая же обстановка сложилась на 1 сентября 1942 года вблизи Сталинграда для 62-й армии, когда 20-я мотострелковая бригада пришла в район песчаного карьера и Старого Рогачика?
В районе Сталинграда в то время обстановка была очень тревожной. Несмотря на то, что Верховное Главнокомандование предпринимало все меры для того, чтобы быстрее направить сюда имеющиеся резервы, противник сумел сконцентрировать здесь значительно большие силы. Ясно было, что гитлеровцы готовятся к новому наступлению.
А. М. Самсонов в своей книге «Сталинградская битва» пишет: «1 сентября противник вновь перешел в наступление. Главный удар наносился врагом в направлении разъезда Басаргино — станция Воропоново. В это наступление германское командование бросило большое количество авиации, танков и самоходной артиллерии. И 1 сентября противник занял Басаргино…»
А вот что повествует в своей книге «Великая победа на Волге» Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский: «Выход 24-й танковой дивизии противника (1 сентября) в район разъезда Басаргино обеспечил свободу действий 51-му армейскому корпусу, наступавшему на правом фланге 6-й немецкой армии вдоль железной дороги Калач — Сталинград.
Вместе с тем этот выход создал угрозу тылу 62-й армии и возможность прорыва танков на Сталинград. Положение осложнялось еще и тем, что некоторые соединения 62-й и 64-й армий (131-я, 112-я. 157-я стрелковые дивизии, 66-я морская стрелковая бригада, Военное училище им. Орджоникидзе) опаздывали с отходом на средний оборонительный обвод, а 38-я и 29-я стрелковые дивизии потеряли значительную часть артиллерии».
Таким образом, противник с захватом Басаргино закрыл крупными силами коридор, по которому должна была выходить к Сталинграду 20-я мотострелковая бригада и другие части и соединения, оказавшиеся в окружении в районе Карповки.
А теперь вернемся в расположение бригады. Как известно, когда части бригады уходили из Калача, там еще осталось сортировочное отделение с медперсоналом и несколько тяжелораненых во главе с врачом Марией Ивановной Киреевой (Рогач). После погрузки раненых они должны были догнать колонну бригады по дороге на Карповку, но не догнали. И вот прибывшая вскоре на машине в район песчаного карьера Мария Ивановна рассказала:
— Когда бригада уехала, мы быстро обработали раненых и на носилках положили их в машину. За ними в машину вскочили сами и только хотели ехать, как к нам подошел какой-то тип и спрашивает: «Чья это машина и куда едете?» Я ему ответила, что машина медицинская, а куда едем, не знаю. После этого он немедленно отошел от машины и скрылся в темноте, но нам всем он показался подозрительным. Тогда мы, ожидая нападения на нашу машину, по дороге на Карповку вооружились автоматами, решили свернуть на проселочную дорогу с мелким лесочком. Наша машина при лунном свете быстро понеслась вперед. Вдруг раздался взрыв сзади. Машину сильно тряхнуло, но все обошлось благополучно. Вероятно, под заднее колесо машины попала мина. Сворачивать было некуда, назад возвращаться нельзя, и мы понеслись еще быстрей, с бешеной скоростью вперед. Вот так и проскочили.
