И вдруг после этой фразы Марка Наумовича в кабинет вошла молодая симпатичная женщина.
– Доброе утро! Марк Наумович, а наш гость будет завтракать?
– Будет, Людочка. Обязательно будет. Познакомьтесь, Дима, это Людочка, моя помощница по дому. Люда, это – Дмитрий, журналист «Местной газеты», – представил Марк Наумович. – Люда у нас чудесно печёт блины с клубникой.
Из кухни доносились приглушённые звуки какой-то бодрой музыки по радио, там шипела сковородка, и в кабинет вкрадчиво вползал очень аппетитный аромат.
– Могу я кое о чём попросить вас, Марк Наумович? – спросил журналист, понимая, что рассказ о пропавшей шкатулке окончен.
– Конечно.
– Зовите меня, пожалуйста, Митя. Дима или Дмитрий – это для… – Митька запнулся, но слово нашлось само собой: – Это для чужих.
Марк Наумович улыбнулся и кивнул, и опять всё самое важное осталось в промежутках между слов. Как в хорошо выверенном журналистском материале, не было предусмотрено для этой истории с портсигаром и шкатулкой никакого особого финала, никакой морали или вывода, но, несмотря на эту вопиющую, возмутительную нелогичность, Митька наслаждался чаем, будто пил его первый раз в жизни, и блинчики с клубникой оказались действительно очень вкусными.
Марк Наумович рассказывал что-то ещё из своей юности, нарочито забавное, с намерением рассмешить Митю, который, по мнению профессора, был слишком неулыбчив для своих двадцати пяти лет. И наконец грянул дождь. Вертикальный поток, напоминающий скорее водопад, чем ливень, обрушился на город, смывая с него горячку жары и пыль усталости. Занавесь из небесной воды закрыла вид из окна, и в ней утонул «Перевал» через дорогу.
Митька и Марк Наумович любовались непогодой, пировали блинами с клубникой, напоминавшей о весне и радостях жизни, и будто не на кухне беседовали, а на пикнике, устроенном в месте слияния великих рек, земных и небесных. Постепенно стихла маршевая дробь капель, и вместе с ней стих разговор. И волны Стикса, волны Леты медленно отступили от неминуемого для каждого из нас перевала, за которым в один поток сливаются явь и сны, и остаётся там, где хранится всё позабытое, лишь provenance у некогда ценных вещей, лишь так и не раскрытые смыслы в общей прекрасной бессмыслице бытия.
Ефросиния Капустина
Евфросиния Капустина родилась в 1997 году в городе Ялуторовске Тюменской области. Студентка Санкт-Петербургского института культуры. Поэт, прозаик, переводчик сербской поэзии. Победитель конкурса «Новые голоса – 2017», международного фестиваля «Всемирный день поэзии – 2018», лауреат фестиваля «Русский Гофман – 2018». Автор книги «Проблески света».
Нас хватает. Выжить
И даже жить…
* * *
Он рождается. Узнаёт со второго дня:
слишком маленький, чтобы слышать и что-то знать.
Дальше – больше: он слишком мал заводить щенят,
слишком маленький думать, если велела мать.
Не дорос пока заменять на серьёзный тон,
слишком маленький, чтоб за стыд говорить с отцом.
Он растёт из рубашек, обуви и пальто,
только маленький, чтоб девчонке дарить кольцо.
Он растёт, но никак не вырастет. К двадцати —
слишком мал ещё, чтобы ставить кому в пример.
Он встаёт из окопа, падает и летит —
слишком маленький, чтобы в жизни заметить смерть.
* * *
Нас хватает.
Выжить. И жить. На всё.
И на всех, конечно же,
даже кошек.
Всё, что в руки падает, мы несём.
Бог о нас заботится.
Он хороший.
Мы хотели строить —
и рубим лес.
Мы его не насмерть, а как у Крузо —
чтоб живое.
Долгое.
Чтоб воскрес
всякий, кто встречается с Иисусом.
Каждый шаг шагает за свой режим.
Обниматься в паузах.
Это мило.
Нас хватает.
Выжить. И даже жить.
Помолись, чтоб надолго.
Чтоб хватило.
* * *
Мальчик глотает косточки, слопал их полгорсти:
«Яблоньки, сливы, вишенки будут во мне расти».
Щедро запил водицею – будет фруктовый сад,
Коник – сухая палочка скачет за палисад.
Мальчик в рубашке новенькой чинно заходит в класс,
Учит уроки затемно. Холодно. Свет погас.
Сад прорастает медленно. Только бы не простыл —
Чаще молчащий, Ванечка кажется всем простым.
Спят по тетрадям веточки будущих птичьих гнёзд.
Маме тревожно: «Сынушка, это же не всерьёз?»
Ваня смущённо супится, прячет в карман эскиз.
Папа всё шутит: «Полноте! Было б… Чего закис?»
Мальчик глотает озеро – хочет вместить весь мир.
Время шуршит колёсами. Сел как влитой мундир.
Плачут в дому родители, ждут за письмом письма.
Пенною брагой вишенья льётся в окно весна.
Где-то в степной окраине вырос фруктовый сад.
Дома молчат – мальчишечка тот не пришёл назад.
Сад по весне невестится, осенью жжёт костры —
Мальчик, глотавший косточки, не был таким простым.
* * *
Маленьким думал:
«Вырасту – спать не буду».
Очень хотел сидеть за столом со всеми.
Юным – уже сонливей,
но всё про удаль:
песни, костры, гитары, велосипеды.
Несколько лет. Ну, вырос.
Большой, как надо.
Хочется спать сильнее, до всех дисфункций.
…Только теперь, мне кажется,
я отгадан:
вырасти – это значит хотеть проснуться.
* * *
По-апостольски просто,
По-мальчишьи боясь,
Шла за мной по погосту
Граченогая грязь.
И, крещато касаясь,
Красноталых ветвей
Я подслушивал завязь,
Воскресал и мертвел.
Прорастало пространство
В изболевшийся снег —
Предвесенствуй и странствуй,
Скрип шагов и телег.
…Март шумит на задворках,
Раскустившийся вволь.
Распускается колко
Предпасхальная боль…
