Я намеренно ушёл от скользкого вопроса, дав скользкий ответ. Я успел было пожалеть, что язык мой не выдал уверенный положительный ответ, но она согласилась.

— Хорошо, — сказала она, поправив лямку рюкзака на плече.

Мы перешли через дорогу, завернули на узкую улицу и прошли в тихий двор, где на кусте возле подъезда громко вопили всклокоченные воробьи.

Требовательный звонок. Мать открыла дверь, с интересом разглядывая незнакомку, которую я протолкнул в дверь перед собой.

— Привет, мам.

— Здравствуйте, — скромно проговорила моя рыжеволосая спутница.

И тут-то я и вспомнил, что так и не узнал её имени, не спросил, как мне её называть.

В квартире царил привычный дурдом. Из комнаты доносился гомон телевизора. Племянник катался по коридору на трёхколёсном велосипеде, громко изображая гоночную машину. Вкусно пахло едой и базиликом. Мать молча достала из шкафа тапочки для гостьи и удалилась в комнату, бросив через плечо:

— Суп на плите. Горячий ещё.

Она устала… Как же она устала. Я ощутил её утомление, оно слышалась в голосе, читалось в движениях. Я утомил её. Колючая досада проскребла по внутренностям. Но сейчас не время было впадать в меланхолию. Я провёл свою знакомую на кухню.

— Твоё имя. Ты не сказала мне… — промямлил я, орудуя половником.

— Зови меня Соррел.

— Ник? — переспросил я. — Какая-то героиня или персонаж?

— Щавель, — с улыбкой ответила она. — Мне так больше нравится, чем просто Рыжая.

— Ммм… недурственно, — хмыкнул я.

— Я… не думала, что у тебя большая семья… — заговорщицки произнесла она, дуя на ложку с супом.

Полосатый кот по-хозяйски зашёл на кухню и прыгнул на колени Соррел, тем самым спас меня от разговоров про семью. Она гладила его, искрясь от удовольствия, а кот меж тем уставился на меня. Он что-то безмолвно повторял вельветовым ртом, но я не умею читать по губам, тем более кошачьим. Кот получил дозу ласки от её рук и убежал, как свойственно котам.

— А ты… — начал я, — не ладишь с родителями? Я правильно понял?

Она перестала жевать, понуро уставившись в тарелку с супом.

— Я с отчимом не лажу. Но сейчас должно стать лучше. Я собираюсь переехать и жить одна. Но это не слишком приятно… когда тебя никто не ждёт.

Тоска, исходящая от неё, просочилась мне под свитер, щипнула холодом. Я поёжился, инстинктивно обхватив себя руками. За окном раскачивались ветви. Я вздохнул, вспоминая про клопа в метро и феромоны, которые мне сегодня вряд ли помогли. Я положил голову на стол, ковыряя пальцем край плёнки, отклеившийся от ДСП’шной столешницы. «Щавелевая» девушка легко коснулась моей руки. Тонкие бархатистые пальцы её медленно двигались от запястья к косточкам моих пальцев.

— У тебя такие ледяные руки, — произнесла она.

— Зато горячее сердце, — ответил я, оторвав взор от созерцания испорченной столешницы.

Импульсивно перехватив её руку, я сжал её, не желая выпускать из холодной ладони. Она дёрнулась, но стерпела эту грубость с моей стороны.

— Оставайся, — требовательно проговорил я.

Она отвернула голову к окну, задумчиво глядя на колышущиеся деревья, покрытые изморосью.

— Не сегодня, — печально прошептала она.

Глухо тикали часы, за стеной бубнили персонажи мультфильмов, а кухня медленно погружалась в сумерки. Темнело. Я уже не различал её бешено ярких волос, их обволокла сизо-синяя мгла. Она краской стекла с моих волос, растворилась в тёплом воздухе, затопила глаза.

— Мне пора… — наконец произнесла она, нарушив долгое молчание.

— Я провожу, — прохрипел я, чувствуя, что сумеречная краска затекла мне в голосовые связки.

Она поднялась. Я за ней. Сумеречная квартира, свет от телевизора пляшет на стене. Эхо в подъезде от хлопка двери. Промозглая влага беспрерывно сыплется сверху.

Теперь она ведёт меня, как пса на поводке. Мы садимся в трамвай. Приникаем к заднему стеклу. На запотевшем окне она рисует закорючки. Скрипучий голос объявляет остановки. Названия их неразличимы. Выходим, следуя по остывшим следам, смытым дождём. В хмуром дворе, освещённом фонарём, я смотрю на неё, поражаясь, как она красива. Утомлённо-куртуазная дерзость дрожью пробегает по ногам, мурашками царапает голени, альпинистом карабкается вверх, достигая затылка.

Скромное «Спасибо, что проводил…» терзает, как щипцы.

— Одним «спасибо» ты не отделаешься, — говорю я, сжав холодными пальцами её плечо.

Так тяжело отпустить её. Женщины приходят, женщины уходят, но от этого ещё сложнее дать ей уйти. И, видя, как она замерла в нерешительности, я рискнул попробовать вкус её губ. Она не из тех сладких девочек с приторным привкусом. Вкус её был пряным, как корица. Меня не насытило лёгкое прикосновение, и я решительно выдвинул язык на освоение вкусовых пространств её нёба и языка. Я ощутил, как напряглись мышцы на её теле, как участился пульс, покрывая щёки алыми отсветами. Но она взяла себя в руки, оторвав нежный рот от грубости моих обветренных губ.

— Прости, мне, правда, пора… — она искала что-то в моих глазах. — Мы ведь…увидимся завтра?

Я кивнул, разжимая пальцы, судорожно вцепившиеся в её куртку. Я ещё чувствовал запах жасмина от её волос, ещё ощущал шероховатость её куртки на подушечках пальцев, но она уже не принадлежала мне, скрывшись за толстой кирпичной стеной.

Я понуро плюхнулся на холодное сиденье в полупустом трамвае, достал жестяную баночку из внутреннего кармана куртки, ярко оранжевые гранулы порошка напомнили мне о ней, о щавелевой деве, припудренной солнцем. Икра Святой Камбалы почти закончилась. Я высыпал несколько гранул на ладонь и отправил в рот, желая заглушить вкус корицы, так будоражащий меня.

«Ты ведь не ангел, спустившийся с небес»…

========== ИКРА 2. Пробуждение. II ==========

В комнате царили тусклость и серость, я никак не мог понять, сколько времени. Выбравшись из-под тёплого одеяла, я, ёжась, подошёл к окну. По-видимому, было раннее утро. Дворники мели непослушные жёлтые листья.

— Не время для влюблённости… — раздался знакомый мелодичный голос. Я обернулся. Полосатый кот сидел на ещё тёплом одеяле и, щурясь, смотрел на меня.

— Она странная. Что-то с ней не так, — добавил он, разжёвывая слова плюшевой пастью.

— А я… не странный? Со мной всё ТАК?! — с вызовом спросил я.

— Ты — другое дело, — спорил кот.

Я хмыкнул с презрением:

— Ну, конечно… Я уже не Мессия. Всё что мог, я сделал.

— Звучит как оправдание, — усмехнулся кот. — И позволь напомнить — ты отмечен. — Он сверкнул глазами цвета осени и стал вылизывать свою пушистую холку.

Намёк я понял, дотронувшись до шеи, где напоминанием служила татуировка с перевёрнутым крестом.

— Ты давно не навещал Мать, — добавил кот, спрыгивая с дивана и направляясь к неплотно закрытой двери, с трудом лапой он приоткрыл её, проскользнул гибким телом в коридор.

— Мать… — хмыкнул я, тряхнув нечёсаными синими волосами.

Но, тем не менее, собравшись, я вышел из дома. Навещать Святую Камбалу — дело непростое. К этой встрече я не мог не подготовиться. На лестничной площадке между этажами я вдохнул горстку Её икры и выкурил у подъезда сигарету.

Подошвы кед немного прилипали к индиговому асфальту, словно бы его кто-то густо намазал гудроном. Тени людских сороконожек на бешеной скорости проносились мимо. В лазурно-синее небо на горизонте стреляли острые трубы, выпуская в воздух нежно-розовый дым. Листья несло вверх, под облака.

Профит встретил меня в арке одной из подворотен. В синей темноте он стоял, прислонившись к стене, почувствовал моё приближение и вышел вперёд.

— Мы… так давно не виделись… — произнёс он.

Я кивнул, зная, что он всё понимает без глупых слов. Он порывисто обнял меня. И я понял, что, пожалуй, чертовски соскучился. Стоило мысли о чертях проскользнуть в голову, как мелкие бесы моментально материализовались, прыгая по стенам и пискливо хохоча.