Жду!* Дни, месяцы идут, осень прошла, зима. Я и весною жду, жду твоего письма. Каждое утро жду, бегаю на крыльцо, в комнату молча иду, прячу в руках лицо. Плакать я не хочу, слёзы хочу сдержать. Вот уж письмо получу — можно хоть час рыдать! Почту встречаю сама каждое утро. Нет, нет твоего письма, только свёрток газет. Мыслями я с тобой, ночью снишься во сне. Где ж ты, товарищ мой? Что ж ты не пишешь мне? Слышишь ли ты? Ответь! Бьёшься в каком бою? Я не поверю, что смерть жизнь унесла твою! Я не поверю, что нет больше тебя в живых! Ты доживёшь до побед, наших побед больших! Вот как я думать хочу, а не рыдать и ныть. Верю: письмо получу! Верю: ты будешь жить! Солнце за лес ушло. Медленно сходит тьма. Ой, до чего тяжело долго так ждать письма… 1942 Отвечу!
У меня в груди тревога, голова моя в огне: писем много, много-много каждый день приходит мне. Как-то школой посылали мы подарки для бойцов. И ребята мне сказали: – Напиши им письмецо! Написала я стихами: «Знайте, посреди боёв будет биться рядом с вами сердце жаркое моё!» И отсюда — все тревоги, все начала и концы: пишут мне с фронтов далёких незнакомые бойцы. Я-то одному писала! И, что так пойдут дела, я, конечно, и не знала, даже думать не могла… Ведь подумать просто страшно — столько писем получать. Три письма лежат вчерашних, а сегодня вот опять — девять писем, три открытки… Даже дома говорят: – Ну, придется нашей Ритке заводить секретаря! Я на это отвечаю: – Что мне – восемь или пять? Я девятый класс кончаю и сама могу писать. Да, писать-то я умею: научили в десять лет. Но и в мыслях не имею, что напишешь им в ответ, если все – стрелки, связисты, украинцы, москвичи, автоматчики, танкисты, снайперы, военврачи — пишут прямо и открыто одинаковый ответ: «Дорогой товарищ Рита, получил я твой привет. За стихи твои тебе я благодарен всей душой и желание имею я увидеться с тобой, познакомиться поближе… Но страна на бой зовет. Разобьем врага – увижусь! А пока – иду вперед и до смерти помнить буду я среди лесов-болот, что со мной оно повсюду — сердце жаркое твое!» …У меня в груди тревога, и в глазах моих темно: писем много, много-много, а ведь сердце-то одно! Как же быть, куда деваться? Мне и грустно, и смешно. Что ж, выходит, разорваться сердце бедное должно? Рассудив про это дело, написать велят друзья — дескать, сердце заболело, и на фронт ему нельзя. Дома бабушка узнала и дала такой совет: – Я б, пожалуй, написала, что бумаги больше нет. А подружка заявила: – Просто можешь написать, что другого полюбила и не можешь отвечать. Но на все эти советы я дала один ответ: – И не думайте об этом, я молчать не буду, нет. Пусть приносят каждый вечер писем – десять, писем – сто, — я отвечу. Всем отвечу! Я отвечу им за то, что они уходят биться и, быть может, погибать, чтобы я могла учиться, чтоб мой город мог стоять. Чтобы снова ярким светом озарилась вся страна. Вот поэтому – за это! — я ответить всем должна. Пусть же писем каждый вечер получу хоть сотни я, — я отвечу. Всем отвечу, неизвестные друзья. Мастер грозного тарана, командиры батарей, два Сергея, три Ивана, даже есть один Андрей — стали мне они родными! И всегда среди боев будет биться рядом с ними сердце жаркое моё. 1942 Поэма Моё слово В апреле 1950 года над советским городом Либавой пролетел американский самолет. Из газет |
