Солдату Сталинграда Четверть века назад отгремели бои. Отболели, отмаялись раны твои. Но далекому мужеству верность храня, ты стоишь и молчишь у святого огня. Ты же выжил, солдат! Хоть сто раз умирал. Хоть друзей хоронил и хоть насмерть стоял. Почему же ты замер — на сердце ладонь, и в глазах, как в ручьях, отразился огонь? Говорят, что не плачет солдат: он – солдат. И что старые раны к ненастью болят. Но вчера было солнце! И солнце с утра… Что ж ты плачешь, солдат, у святого костра? Оттого, что на солнце сверкает река. Оттого, что над Волгой летят облака. Просто больно смотреть — золотятся поля! Просто горько белеют чубы ковыля. Посмотри же, солдат, это юность твоя — у солдатской могилы стоят сыновья! Так о чем же ты думаешь, старый солдат? Или сердце горит? Или раны болят? 1967 «А где мне взять такую песню…»
А где мне взять такую песню — и о любви, и о судьбе, и чтоб никто не догадался, что эта песня – о тебе? Чтоб песня по свету летела, кого-то за сердце брала, кого-то в рощу заманила, кого-то в поле увела. Чтобы у клуба заводского и у далёкого села, от этой песни замирая, девчонка милого ждала. И чтобы он её дождался, прижался к трепетным плечам… Да чтоб никто не догадался, о чем я плачу по ночам. 1967 Подари мне платок Подари мне платок — голубой лоскуток. И чтоб был по краям золотой завиток. Не в сундук положу — на груди завяжу и, что ты подарил, никому не скажу! …Пусть и лед на реке, пусть и ты вдалеке. И платок на груди — не кольцо на руке. Я одна — не одна. Мне тоска — не тоска, мне и день невелик, мне и ночь не горька. Если ж в темную ночь иль средь белого дня ни за что ни про что ты разлюбишь меня — ни о чем не спрошу, ничего не скажу, на дареном платке узелок завяжу. 1970 Лирика Письмо Первый снег летит, едва заметен, в золотой, отжившей век листве. Вдруг откуда-то рванулся ветер и, кружась, понесся по Москве. И вступают с ветром в поединок, гордые холодной красотой, два дождя: серебряный – снежинок и кленовых листьев – золотой. …Где-то в дальних дрезденских аллеях, о которых в письмах пишешь ты, в октябре деревья зеленеют и цветут июльские цветы. Пусть цветут! Тебе они чужие, и с тоскою думать ты привык о кленовом золоте России, о холодной осени Москвы… 1945 «Там чужой, незнакомый лес…» Там чужой, незнакомый лес, незнакомых рек берега. Ты живешь на чужой земле и идёшь по чужим лугам. Ты мне пишешь о той стране и тоской не коришь судьбу. Только просишь: «Хоть что-нибудь напиши о России мне». 1946 «У лесных застенчивых фиалок…» У лесных застенчивых фиалок вдруг смелеет запах по ночам… Подошел – и легкий полушалок разметал по дрогнувшим плечам. Пусть на нем, и ласковом, и ярком, — голубые чистые края. Но твоим приветам и подаркам не умею радоваться я. Не тебя, хорошего, мне жалко, и не мне мила твоя гармонь. И пушистым краем полушалка не согреть холодную ладонь. 1946 «Задохнувшийся пылью цветок…» Задохнувшийся пылью цветок почему-то забыт на окне. Никогда не узнает никто, что сегодня почудилось мне. Никому не скажу про беду или, может быть, радость мою. Я любимое платье найду |
