Они встретятся ещё раз много позже на одном литературном вечере, там-то и произойдёт личное знакомство мусульманина с бабушкой прелестной девочки Алины. Они друг другу наговорят кучу комплиментов, зазовут в гости и мило расстанутся. Но Асманкель, как тонко чувствующая натура, уловит их напряжение и неловкость в его присутствии и решит, что более им встречаться не надо. Встречи с хорошими людьми должны рождать приятные ощущения, а не напряжение и неловкость. Таково было убеждение тактичного нееврея. К слову сказать, евреев он любил и уважал за их завидную преданность вере. В отличие от многих собратьев по вере, Асманкель не страдал антисемитизмом или какой-либо фобией по отношению к кому-либо.

Покинув Рижскую филармонию не дослушав концерта, а Шнитке ему тоже нравился, он, немного расстроенный, стал думать, чем заняться. Выходной день заканчивался. Тут почитатель поэтических творений прелестной Алины Колодной вспомнил, что очень хотел выпить пива. И пока он шёл и определялся, в какое бы кафе зайти, про улицу Элизабетас он уже позабыл. Чтобы утолить жажду, его ноги сами привели забитую мыслями о юной поэтессе голову к знаменитому пивному бару «Зем озола».

В советские времена в пивной бар в центре города «Зем озола» попасть было непросто, там всегда толпился народ. Асманкель прекрасно знал об этом, но был уверен: раз что-то привело его именно сюда, то значит, не смотря на стопроцентную вероятность забитости бара посетителями, препятствий попасть туда никаких не должно возникнуть. И действительно, его никто не остановил. Удивительное дело, швейцара в дверях не было! Барный страж никого не пропускал внутрь сразу даже при наличии свободных мест. Этим самым он подчёркивал свою важность и намекал на чаевые. При наличии в руках посетителя крупной купюры швейцар мгновенно сбрасывал напускную напыщенность и становился воплощением самой любезности. Места находились сразу. Любопытное замечание: маленькие взяточки швейцары брали тоже, но брезгливо, делая огромное одолжение, чуть покрупнее подачки – с заметным кивком благодарности, а серьёзные чаевые – с поклоном до земли и угодливой улыбкой. Но всё это мелочи, так к слову сказано. В общем, наш любитель дум прошёл в бар без каких-либо препятствий. Кому удавалось туда попасть, тот уже никуда не торопился.

В Риге, в старой её части, находилось ещё одно популярное пивное кафе «Пие Кристапа». Чтобы туда попасть, надо было записываться загодя или, по известной схеме, выкладывать хорошие чаевые. Меню второго кафе, конечно же, превосходило возможности первого изысканностью и разнообразием, но уступало вкусовыми качествами пенного напитка. В «Пие Кристапа» считалось престижным посидеть. Зато в «Зем озола» отдыхали от души. К своему очередному удивлению, Асманкель куда присесть нашёл сразу. Двое посетителей буквально перед его заходом в пивной бар встали и ушли, освободив целую скамейку, получается, Асманкелю, и пока он находился там, никто рядом так и не объявился. А это уже было из области фантастики, так как свободных мест в те года никогда не наблюдалось. За четырёхместным столом сидели двое и, похоже, давненько, потому как их языки немного заплетались.

Выпив сразу целую кружку свежего вкусного пива и снова наполнив её из кувшина (напиток подавали там в керамических двухлитровых ёмкостях), Асманкель закурил сигарету. И только собрался отдаться во власть дум, как был огорошен вниманием своего визави. Народ обычно в рижских барах деликатный и излишним любопытством или навязчивой общительностью не страдает.

– Коля. А это мой друг Артис.

– А-а… Асманкель.

– Ты против русских что-то имеешь?

– Я против русских ничего не имею, так как сам являюсь русским.

– Ты?

– Нэ похож.

– Погодите удивляться и сомневаться, сначала выслушайте мои доводы на этот счёт.

– Какими бы твои доводы ни были, ты нерусский. В зеркало вначале глянь.

– Зачэм так груббо?

– Нормально, Артис. Это обычная реакция на то, что непривычно слушать или видеть. Но вот если и вторая реакция будет такой же, то возникнет вопрос: а не оголтелые ли вы расисты?

– Я точно нет.

– Я тожже.

– Тогда, с вашего позволения, продолжу. Вы наверняка знаете, кто такой Даль, составитель словаря, разумеется, русского. Так вот, он как человек далеко не глупый дал определение принадлежности того или иного к той или иной национальности. Даль сказал, что человек относится к той национальности, на языке которой он мыслит, думает, пишет, читает и говорит. Я мыслю, пишу, читаю и говорю на русском языке. Выходит, я самый настоящий русский, правда, киргизского происхождения.

– Во даёт! Ты, Артис, тоже русский, раз говоришь на русском языке.

– Нэ соглассен.

– Он совершенно прав, Николай. У Артиса, это заметно, сильный акцент.

– Ну и что?

– Да, что?

– А то, что у Артиса основной язык его мыслей, его дум, основного общения – латышский. Значит, он чистокровный латыш. А я русский.

– И давно ты русский?

– Наша семья, в смысле наш род, обрусела ещё во времена первых монархов Романовых. Как в девятнадцатом веке аристократия России считала языком общения высшего общества французский, так и азиатская аристократия считала русский языком общения или хотя бы обязательным для знания.

– Так вы арристократт, Асманкель?

– Да, я внук бия.

– А кто такой бий?

– Бий – это должностное лицо, представляющее государство на местах. Чиновник высокого полёта. Ими становились только представители дворянства.

– А я простой рабочий, и он простой рабочий.

– Я тоже не неженка. Я не рисуюсь своими корнями, но и не стесняюсь их. Не вижу в этом ничего предосудительного для меня и оскорбительного для вас, Николай, и для вас, Артис.

– А ты чего всё выкаешь нам?

– Во-первых, мы мало знакомы, во-вторых, вы старше меня, судя по внешности, в-третьих, Артис ко мне тоже обращается на «вы». Но если вас не устраивает светская вежливость, то давайте перейдём на библейский этикет.

– Какой этикет?

– Библейский, то есть христианский. В христианстве, как в любой другой религии, все люди братья и сестры. А родственники, как известно, обращаются друг к другу на «ты».

– А ты откуда про всё это знаешь?

– Из книг и от представителей разных конфессий. А что?

– Да нет, ничего.

– Значит, русский, говоришь.

– Ну да.

– Вот как русский, ты как относишься к независимости Латвии?

– Положительно. Хотя предвижу много драм и трагедий чисто человеческих.

– Откуда такое предвидение?

– Некоторое знание истории и наглядный пример моих земляков.

– Поясни.

– Суверенитет постсоветского периода заквашивается на национализме, а он счастья людям не приносит, особенно тем, кто на тот момент не оказывается местным аборигеном. Я недавно побывал в Киргизии, где родился и формировался до юношеских лет. После известного путча Страна Советов распалась. Киргизия тоже стала независимым государством. Там после того как обрели долгожданную свободу от Москвы, некоторые коренные жители люто возненавидели Россию и её представителей, то есть русскоговорящих людей. И окрысились на них, притесняя всячески беззащитных и бесправных теперь уже неграждан.

Из тех, кто долгие годы жил в Киргизии, приносил пользу республике своими знаниями и трудом, многие славяне психологически срослись с новой родиной. Менталитет людей меняется, если они десятилетиями живут там, где не Россия, и культура местная не может не влиять на сознание, будь они трижды некоренными жителями. И это никто не в состоянии отменить, ни одна революция, ни одна независимость. Русские, казахи, турки-месхитинцы, таджики, узбеки в Киргизии стали в одночасье чужими, но вряд ли они станут все и сразу своими, перебравшись каждый на свою историческую родину. Только их дети и внуки начнут осваиваться с географическими и психологическими особенностями той местности, на которой осели их отцы. Потом уже придёт очередь их детям впитывать Дух новой отчизны, традиции, религию, культуру. И только после этого далёкие их потомки полноценно включатся в общее государственное дело, внося в развитие родины свою лепту.