Я уже упоминал, что революция сути азиат не изменила – их духовные приоритеты остались прежними. Зато у некоторых сильно изменились потребности земные, в связи с неожиданным обретением выпавшей на их долю безграничной власти. Ты можешь мне сказать, что такое происходило во все века везде. Соглашусь. Но, тем не менее, не все утрачивали в связи с новым положением в обществе обыкновенную человечность. Находились такие, которые умудрялись справляться с соблазном беспредельничать, когда судьба преподносила им неограниченные полномочия властвовать. А некоторые полностью растворялись в собственных противоречиях, отказавшись от былых ценностей и не обретя достойных новых. Такие люди совершенно бессмысленно бесчинствовали. Например, одержимо преследуя несуществующих врагов – людей, напоминающих им о прошлом, не страшном и ужасном, а вполне нормальном. Они и не подозревали, что своим поведением демонстрировали, что ужасное время наступило ныне, так как в их прошлом безвинных не убивали и не сажали по тюрьмам, не отбирали нажитое собственным трудом, не вынуждали всех без исключения мыслить так, как надо новым начальникам. Прошлое не давало им веских аргументов так поступать, но они уже жили в новом времени, в новом государстве, где с гражданами, не согласными с линией красных джигитов, расправлялись без жалости, жёстко и быстро. Агрессивная энергия охватывала многих. Одним из таких стал старший чабан. А ещё недавно он гордился, что работает у самого бия, самого справедливого бая в округе, ещё недавно ему очень нравился бесподобно смышленый сын хозяина, ещё недавно ему нравилось всё в его жизни. Но тут произошли грандиозные изменения, поставившие всё с ног на голову.
С изменением декораций многие так и не обратили внимания на то, что в их личной жизни практически ничего не поменялось. Например, какой-нибудь бригадир пастухов – как пас отары баранов, так и продолжал пасти. Как был зависим от кого-то, так и оставался зависимым. При этом условия жизни его и семьи никак не улучшились, если не наоборот. Откажись он работать, то его участь могла оказаться подобной бийской. Этого он не заметил. Но зато он обратил внимание, что можно преследовать, обижать, убивать всех, кто поёт не в унисон с новой властью и особенно тех, кто ранее был богатым и уважаемым. Откуда-то из глубин сознания чабана всплыли необоснованные обиды на бывшего хозяина и его сына. Досада была необычной, сильно тревожила. Он понимал, что обижаться ему, по сути, не на что, бий его никогда не притеснял, не подчёркивал свой статус, любил его как родного. Но с другой стороны, бий оказался врагом новых князей жизни именно потому что был богатым. И чабан напрочь вычеркнул прошлые заслуги бывшего работодателя и сделал себе установку далее ненавидеть всех состоятельных людей и всех тех, кто к ним так или иначе относился. Установка подозрительно быстро сработала, и теперь он желал как-то отомстить бывшему влиятельному человеку или тому, кто был по-родственному связан с ним.
Все в округе знали, что Аскер с Гюльсин исчезли в неизвестном направлении. Их везде искали, но найти не могли. А их сын стал убогим. И чабан взмолился, не Богу точно, о том, чтобы никто не мог ему помешать встретиться с Барбеком и осуществить план мщения. Их встреча состоялась. И он с маниакальной последовательностью терроризировал помощника. Но не получал удовлетворения, ибо его злоба не утолялась лишь возможностью половинчатого осуществления своего замысла – изничтожить потомка классового врага. Полоумный отрок ему был не нужен. Ему нужен был настоящий. А настоящий Барбек, в чём он был абсолютно уверен, прятался за маской дурачка, которую как их бригадир ни прилагал усилий, сорвать не смог. Он, может быть, и убил бы подростка, но его коллеги, видя безобидность помощника и тиранство чабана, встали на защиту бесправного и не давали им обоим оставаться наедине, так как понимали, что их встреча без свидетелей может вполне закончиться гибелью мальчишки. Они даже пожаловались начальству на бригадира. С тем побеседовали. После чего чабан перестал при ком-либо бить или ругать Барбека, но, оставаясь с ним наедине, не упускал случая больно ударить, при этом не забывал обязательно прошипеть на ухо подростку свою угрозу разоблачить того и не скрывал в глазах своих предвкушения скорого его убийства.
Сын Аскера продолжал исправно выполнять свои обязанности, при случае созерцать красоту горных ландшафтов и подолгу смотреть на западный горизонт, предчувствуя какие-то изменения в мире. Он любил восходы и закаты, любил пение птиц, рёв зверей, ночное звёздное небо, ягнят с овцами, коз-ведунов и синее-синее небо с облаками. Постоянное общение с природой помогало сберечь навыки и знания, которые он по-прежнему скрывал ото всех. Больше семи лет прошло в таком режиме. Ученик старшего пастуха, освоившись со своими обязанностями, не чувствовал какой-то невыносимости условий. Да, тяжело. Да, свиреп и несправедлив наставник. Но у него тайная миссия – сохранение рода. Так что тяготы вполне сносные. И понимая, что испытания главные ещё впереди, юноша готовился к ним с полной серьёзностью. Воспринимая избиения, придирки и угрозы как экзамен. Одного он не знал: как долго его нынешнее положение будет длиться. А оно коренным образом изменилось осенью 1941 года, когда ему исполнилось шестнадцать лет.
Как-то ночью помощник старшего пастуха, оставленный на улице сторожить овец, перед самым рассветом залюбовавшись звездным небосклоном, незаметно для себя задремал среди камней. Очнулся от вскриков: «Волки!» Отара всполошилась, сжавшись в клубок, громко и жалобно блеяла. Все с воплями и криками носились туда-сюда. Барбек колебался, не зная, что предпринимать в первую очередь: то ли со всеми бегать по кругу, то ли затаиться и осмотреться. Вдруг прямо пред ним выросла большущая голова волка. Его желтые глаза пронзили взглядом юношу. Тот не испугался, а схватил рукоятку ножа, прикреплённого к локтю левой руки, но вытаскивать его не стал. Жёлтые зенки волка напомнили ему чьи-то до боли знакомые глаза. До боли знакомые. И он узнал их. «Отец!» – неожиданно вскрикнул парень, тут же убрав руку с рукоятки ножа. Волк фыркнул, закивал огромной головой. Не задрав ни одной овцы, волки исчезли. Стая была большая, не меньше десяти зверей. За завтраком только и было разговоров, что о внезапном появлении хищников и странном их поведении. Волки не задирали баранов, ни на кого не нападали, а покружили немного и испарились. Один лишь старший чабан молчал и косо поглядывал на совершенно спокойно сидевшего помощника. Он тоже видел вожака стаи хищников и тоже узнал глаза бывшего хозяина. После этого случая Адыл перестал преследовать Барбека, даже начал сторониться его и прятать глаза. Но ненависть не проходила, а усиливалась с каждым днём и всё сильнее и сильнее изводила его душу, почерневшую от прикосновения к антибогу, когда он всего один раз молил того, чтобы ему никто не помешал поистязать сына Аскера. Появление отца в облике волка потрясло Барбека, если не сказать больше. Это был знак. Время чабанства закончилось, и ему надо готовиться к чему-то очень важному.
Мой отец, как его учили, в таких случаях садился и начинал медитировать. Незаметно отлучившись, он взобрался на самый высокий хребет в районе пастбища, сел лицом на запад и сомкнул веки. Прочитав молитву, он начал выравнивать дыхание и, когда внутри установился полный покой, вошёл в транс и дал своему астральному телу задание узнать, к чему ему готовиться. Вскоре перед его внутренним оком возникли картины. Из них выделялся кинжал, так как медленнее двигался и более светился. Барбек понял, что это значило. Затем он вернул астральную ипостась на место и завершил медитацию молитвой. После чего помощник бригадира пастухов ежедневно стал уединяться и тренироваться, правильнее сказать – восстанавливать навыки владения несколько позабытыми приёмами кара-куреш. Этот вид единоборства создали мастера рода караимов, отобрав лучшие приёмы других видов борьбы и разработав свои.
Прошло относительно спокойно около месяца. Старший пастух вынашивал план убийства своего ненавистного недруга. В случайный выстрел никто бы не поверил, зная о его отношении к своему подчинённому, поэтому план с огнестрелом отметался. Адыл понимал, что в схватке один на один не одолеет Барбека, ибо хорошо помнил об умении того постоять за себя. Нож тоже не подходил для случайного пореза насмерть. Хоть и владел чабан холодным оружием достаточно профессионально, но не был уверен, что сразит врага наповал сразу, так как могла сработать реакция единоборца-юноши. А потом тот мог легко его и с ножом одолеть. Тем более что Барбек был выучен реагировать молниеносно на угрозу применения любого холодного и огнестрельного оружия. Оставался один вариант – камень. Бросить с расстояния бесшумно вряд ли получится. Увернётся жертва. Значит, надо бить неожиданно, находясь рядом. План застигнуть врасплох готовился тщательно. Наконец момент такой подвернулся. Отара и пастухи ушли далеко вперёд. У ручья остались они вдвоём. В последнее время старший чабан, чтобы усыпить бдительность помощника, старался дружелюбным отношением снять напряжённость, появившуюся между ними несколько лет назад, и со стороны могло показаться, что их взаимоотношения вполне наладились. Так казалось всем, но не этим двоим. Барбек почувствовал с утра нервозность наставника и приготовился к битве. Наставник попросил набрать в курдюк воды. План убийства отличался коварством. Сначала покаятельный разговор, так он собирался ослабить окончательно бдительность бийёнка. При наличии таких наследственных качеств как воинственность и осторожность, представители рода Четырёх воинов отличались наивностью и детской доверчивостью. На это и был расчёт. Когда Барбек растрогался бы и приготовился простить всё бригадиру, тот должен был нанести единственный смертельный удар по голове юного противника. План не сработал. Едва настал момент для покаяния, чабан вдруг онемел. Язык не слушался его. Тогда он молча встал за спиной у того, кто, тоже молча, на корточках, набирал воду из ручья в курдюк. Адыл не только онемел, но и впал в прострацию и ничего не соображал. Но так как механизм убийства в сознании был уже запущен, то он машинально замахнулся, чтобы изо всей силы камнем ударить парня по затылку. В этот момент Барбек резко вскочил и развернулся. Тут же подпрыгнул высоко, одним ударом ноги выбил из руки чабана камень и в полёте успел нанести удар другой ногой в голову противника. Затем мягко и бесшумно, словно снежный барс после прыжка, опустился на землю, приняв боевую позу. Старший пастух негромко вскрикнул и пал на землю.
