Н. Плевицкая. «Мой путь с песней»:
На чужбине, в безмерной тоске по Родине осталась у меня одна радость: мои тихие думы о прошлом. О том дорогом прошлом, когда сияла несметными богатствами матушка-Русь и лелеяла нас в просторах своих. Далеко родная земля, и наше счастье осталось там… Грозная гроза прогремела, поднялся дикий темный ветер и разметал нас по всему белому свету. Но унес с собой каждый странник светлый образ Руси, благодарную память о прошлом. Светит такой негасимый образ и у меня.
Глава девятая
Похищение-2
Ведь только из страстных горений
рождается слово.
И если ты спросишь,
стихам моим веря живым:
«Готова ли дважды гореть?»
Я отвечу: «Готова!»
И русская Муза протянет мне
руки сквозь дым.
Мария Вега
1
Интуиция ни разу не подводила Плевицкую, была верной и доброй спутницей в жизни, помощницей, предостерегала от необдуманных шагов. И на этот раз после расшифровки поступившей из Центра новой инструкции Надежду Васильевну охватило непреодолимое желание умолить начальство в Москве отменить или в крайнем случае приостановить грозящую крахом операцию под кодовым названием «Груз». Плевицкая не задумывалась, отчего возникала тревога, что заставляет паниковать, все мысли заняли поиски ответа на вопрос: как предотвратить несчастье?
«Не сомневаюсь, что обязательно произойдет нечто непоправимое, сулящее мне с Колей большую беду!»
Писать в Москву и слезно просить отложить намеченную операцию было нельзя: Центр бы рассердила необычная просьба «Фермерши», подняли на смех женскую интуицию.
«Как убедить, что я права? Какие привести доказательства?»
Перечитала расшифровку приказа с датой проведения новой операции.
«Остается совсем немного дней. Признаться Коле в недобром предчувствии, попросить, чтобы отговорил Москву от операции, которая завершится крахом? Но Коля, как военная косточка, выполнит любой приказ вышестоящего начальника. Предупреждение о надвигающейся беде посчитает женской глупостью… Пусть все идет так, как запланировано, катится по накатанной, проверенной прошлой операцией с Кутеповым дороге. Все в руках Божьих».
Надежда Васильевна отдала мужу расшифрованный приказ.
– Торопят товарищи. Дело идет к концу, – сказал Скоблин, не сводя взгляда со срока проведения операции – 22 сентября 1937 года. – Кстати, накануне операции пройдет литургия в нашем соборе на рю Дарю в честь 20-летия Корниловского полка. Хорошо, что товарищи не захотели помешать торжествам, пресса будет освещать праздник, упомянет меня, что упрочит мое положение, повысит авторитет.
За пару дней до молебна Николай Владимирович пошел в штаб, дождался, чтобы начальник остался в кабинете один.
– Прикажите адъютанту никого не пускать. Имею конфиденциальный разговор.
Миллер придавил на панели стола кнопку и, когда на пороге вырос гвардейского роста с осиной талией адъютант, сказал:
– Для всех я занят, – обернулся к Скоблину. – Весь внимание.
– Лучше поговорить в комнате отдыха. – Скоблин притронулся пальцем к губам, затем уху, обвел взглядом стены, поднял глаза к потолку.
Миллер понял: кабинет может прослушиваться не только французами, но и большевиками, их тайной политической полицией. Комнатка отдыха находилась рядом с кабинетом – диван с подушкой и пледом, тумбочка с графином, газетами. Хозяин предложил Скоблину присесть.
– Тут точно нет скрытых микрофонов. Грустно, если все наши заседания под контролем, не хочется в это верить. Но, как говорится, береженого сам Бог бережет.
– На Бога надейся, сам не плошай, – произнес другую мудрость Скоблин. – Враги не только за кордоном, но и рядом.
Стоило Скоблину напомнить о вездесущих чекистах, как на лбу Миллера выступил пот.
– Слушаю вас.
Скоблин не спешил начать, смотрел на напряженного начальника и думал: «Не напрасно ли упомянул микрофоны? Кстати, есть ли они тут?»
Николай Владимирович был близок к истине: в недалеком будущем, когда ни Скоблина, ни Миллера не будет во Франции, в штабе РОВС обнаружат микрофоны.
Скоблин кашлянул в кулак и тихо, вкрадчиво заговорил:
– У вас было достаточно фактов удостовериться в моей безграничной преданности нашему делу и вам лично. Никогда и ничего не скрывал, спешу доложить, что имел беседу с представителями германской военной разведки.
– Абвер?
– Точно так. Считает себя обороной от врагов, отражением всяких ударов извне и изнутри рейха, посему так именуется.
– Говорили от имени адмирала Канариса?
– Думаю, встреча произошла по его инициативе.
– Почему избрали вас, а не, скажем, Шатилова, как-никак он первый заместитель.
– Об этом лучше спросить господ из Берлина.
– Где происходила встреча?
– За городом у дюн.
– Если Сюрте женераль проведает, что один из членов моего штаба… Вас вербовали? Сколько предложили за сотрудничество?
– За нужную информацию обещали платить щедро.
– Что им надо, какая информация?
– У нас с ними общий противник.
– Немцы не воюют с Россией, наоборот, пытаются завязать с ней дружеские отношения.
– Это дипломатия, на деле видят в Советской России потенциального врага. Германцы желают получить собранные нами сведения о СССР. Вы мозг нашей организации, вам решать, что ответить на предложение германцев. Если позволите дать совет, то сближение, консолидация с разведкой Германии не только не помешает, а даже очень поможет в финансировании РОВС. Со мной была предварительная беседа, главная с вами впереди.
Миллер прикрыл веки, чтобы ничто не отвлекало.
– Где и когда предлагают встретиться?
«Он слишком быстро дает согласие, – обрадовался Скоблин, – видимо, мечтал о контакте с абвером, получении материальной поддержки!»
– Время встречи назначьте сами. Что касается места… – Скоблин задумался, словно перебирал возможные варианты. – Ни кафе, ни какая-либо квартира не подходят. Безопаснее вдали от городской толчеи и любопытных глаз… Что скажете о моей вилле под Парижем?
Скоблин впился взглядом в Миллера, словно торопил генерала с решением:
«Не тяни, соглашайся! Германцы могущественны, их незримые щупальца пролезают во все страны, чужие правительства, армии, партии. Тебе, как глоток свежего воздуха, необходим богатенький покровитель».
Миллер затягивал ответ, размышлял:
«Германцы считают меня важной фигурой в антисоветской деятельности, раз ищут контакта. Друзья с тугим кошельком весьма полезны…»
Точно очнувшись, спросил:
– Что собой представляют ваши немцы?
– Один, атташе Вернер, служит в посольстве, другой из военных, представился Штроманом, думаю, имеет звание не ниже полковника…
– Мне будет трудно с ними общаться: хотя в моих жилах течет немецкая кровь, но языком владею плохо.
– Господа сносно изъясняются по-русски, – успокоил Скоблин.
Миллер пригладил редкие волосы, пошевелил губами.
«Решает, какой дать ответ, – понял Скоблин. – Если не согласится на предложение, приказ Центра останется невыполненным, в Москве решат, что не имею влияния на начальника РОВС… Неужели насмарку все ухищрения? Надо подтолкнуть!»
Не успел начать убеждать генерала, как тот уточнил:
– Предлагаете провести встречу на вашей вилле? Вокруг нее действительно тихо?
Скоблин с поспешностью ответил:
– Точно так!
– И в какое время?
– Немцев устраивает 22-е пополудни.
Миллер кивнул.
С трудом оставаясь спокойным, ничем не выдавая волнения и радости, Скоблин продолжал:
– Будет хорошо, если встретят нас не у штаба, чтобы не мозолить никому глаза, а, скажем, на углу Жасмен и Раффо – там мало прохожих. С перекрестка поедем ко мне, дорога займет от силы полчаса. Надежда Васильевна подготовится к приезду, накроет стол.