Чего не было в сейфе, так это информации о провалах заброшенных в Совдепию агентов – они бесследно пропали, не выйдя на связь.

«Арестовали при пересечении границы? Перешли на сторону врага, чтобы вымолить прощение?»

Ответов Миллер не имел, в фатальных провалах винил беспечность, неосторожность, игнорирование бдительности, но только не предательство. С этим в штабе соглашались далеко не все, говорили, что Кутепов не допустил бы провалов, коль они произошли, следует тщательно расследовать причины.

«Меня нельзя обвинить в принижении роли Кутепова, он многое умел и многого добился. Но стоим с ним на противоположных полюсах, имеем разные взгляды на стратегию, тактику террора. Я намного старше его, посему обладаю большим жизненным опытом, знанием людей… Не напугает ли именно это чекистов, не подтолкнет ли разделаться так же со мной? Впрочем, если большевикам и стоит кого-либо опасаться, то Скоблина, который вернулся в политику, засучив рукава взялся за «внутреннюю линию» и зорко следит, чтобы в нашу среду не проникли агенты врагов…»

О Скоблине с некоторых пор Миллер вспоминал все чаще:

«Благодаря ему удалось без нежелательных последствий погасить в зародыше вспыхнувший среди штабистов небольшой бунт из-за моего решения реорганизовать отделы, сместить нескольких начальников…»

Ежедневно (иногда по нескольку раз за день) Миллер стал звонить Скоблину, чтобы обсудить дела, получить совет, рекомендацию, и все больше убеждался в аналитическом уме генерала, его организаторских способностях. Тем не менее редко приглашал в кабинет, ни разу не позвал в гости.

«Надо с подчиненными держать дистанцию, даже если они в том же звании, что и я, нельзя допускать, чтобы подумали, будто имею любимчиков…»

Миллер был благодарен Скоблину за предостережение по поводу формирования нового отряда боевиков: Николай Владимирович опасался, что «окно» на границе провалено, группе грозит гибель от пуль пограничников или арест, обратил внимание на плохую подготовку боевиков, посоветовал заменить инструкторов.

«Взвалил за плечи слишком много дел, за что ему честь и хвала. Если бы все были столь же образованны в военном деле, умны, мы бы быстро вернули организации утраченный авторитет, нас щедрее финансировали богатые соотечественники и разведслужбы европейских государств».

Начальник РОВС ценил Скоблина и за участие в германской, затем Гражданской войнах, простил поражение Корниловской дивизии при походе на Москву в составе Добрармии. Если до отплытия из Крыма Скоблин был известен лишь в своей дивизии, то в эмиграции его узнали многие благодаря браку с известной певицей.

«Скоблин вытянул козырную карту – певица помогла росту его авторитета в различных кругах. Мягкостью, истинной интеллигентностью генерал охлаждает излишне горячие головы, кто с пеной у рта требует немедленно идти в Россию, свергать большевистскую власть. Железной логикой доказал, что еще не готовы к броску на Восток, освобождению Отчизны…»

Миллер ставил Скоблина выше многих в штабе.

«Без ненужной суеты, крика, ругани идет по указанному мной пути и не сворачивает в сторону. Выполняет все приказы, того же требует от других. Обладает удивительной памятью, помнит имена чужих детей, дни рождений… С супругой делает добровольные взносы в пользу раненых, сирот, которых немало. Не дожидаясь приказа или просьбы, помог консолидации с анархистами, меньшевиками, эсерами, поддерживает личную связь с новым, пусть не признанным российским императором. Имей я побольше таких помощников, было бы легче руководить разношерстной массой эмигрантов…»

Не к месту вспомнился выскочка Туркуль, кичащийся генеральскими лампасами.

«Что движет бывшего начальника стрелковой дивизии выступать против меня? Желает подсадить, подорвать авторитет, изъять из политической жизни? С весны мутит воду, спасибо Скоблину, не то бы стали с Туркулем врагами. К супруге Скоблина пресса благоволит за открытость, значит, с репортерами общается и Скоблин, надо его попросить убедить разбойников пера не писать о наших неполадках, даже дрязгах: генерал в силах погасить любой конфликт…»

Размышления прервал телефонный звонок. Услышал в трубке знакомый голос и усмехнулся: «Легок на помине».

Не интересуясь, чем вызван звонок, Миллер сразу перешел к делу, спросил, как идет подбор кандидатур для заброса морским путем в Россию, все ли хорошо подготовлены, не ждут ли трудности при высадке с рыбачьей шхуны на безлюдный берег близ крымского поселка Коктебель.

– Прошу прощения, но об этом лучше поговорить лично, при встрече, – мягко заметил Скоблин.

«И он считает, что аппарат прослушивается! Если моими разговорами интересуется Сюрте женераль, черт с ним, будет несравненно хуже, если слушают чекисты». – Евгений Карлович не стал настаивать на немедленном докладе, попросил (именно попросил, а не приказал) поскорее явиться в штаб.

В ожидании просмотрел газеты «Правда», «Известия», два номера «СССР на стройке», «Крокодил», «Бегемот». Усмехнулся в усы, прочитав, что весь советский народ успешно выполняет планы пятилетки, в стахановском движении участвуют миллионы. Нахмурился, когда на глаза попали снимки беспересадочного перелета двух самолетов, статьи об учебе трактористок, массовом изучении молодежью винтовки в кружках «Ворошиловский стрелок», борьбе за сплошную в стране грамотность, гигантский урожай зерновых.

Когда на пороге кабинета вырос Скоблин, Миллер поднял от газет голову.

«Дисциплинирован, не чета расхлябанным, кто даже не удосуживается ежедневно бриться».

Предваряя вопросы, которые уже прозвучали по телефону, Скоблин доложил о готовности восьми офицеров влиться в армию каудильо Франко, участвовать в подавлении восстания республиканцев.

– В группе было больше, но трое вызвали серьезные сомнения. Неравнодушны к спиртному, пристрастились к марафету. Признались, что согласились воевать из-за финансовых затруднений. Такие с легкостью предадут: сегодня служат нам, а посули больше долларов – переметнутся к противнику. Мы обязаны посылать лучших, проверенных – для испанцев наши офицеры должны стать примером.

– Гоните шваль в шею! – потребовал Миллер.

Скоблин кивнул.

– Без вашего согласия, точнее, приказа, не мог провести чистку агентуры.

Скоблин сообщил о положении на границе с Испанией, посетовал, что на пограничном пункте сменились жандармы (прежние были подкуплены, беспрепятственно пропускали русских волонтеров), следует искать иные способы проникновения за Пиренеи.

Генерал докладывал и, мысленно представляя карту военных действий в Испании, отчего-то вспомнил связника Ковальского, которого заменили новым…

– Сколько человек потеряно на кордоне? – спросил Миллер и получил вразумительный ответ:

– Слава Богу, ни одного. Наших лишь задержали на сутки и отправили назад: мы легко отделались, но в следующий раз переход может закончиться арестом.

– Как много наших в Испании?

– Затрудняюсь назвать точное число, их адреса, фамилии от вашего покорного слуги хранят в тайне.

– Вас держат в неведении?

– Точно так. Ложная секретность мешает работе, сковывает руки, а недоверие больно ранит.

Миллер сжал кулаки, стукнул ими по столу.

– Черт знает что! Подозревать в двурушничестве вас? Тогда и меня можно обвинять в сотрудничестве с ЧК! Нынче же отдам приказ информировать вас первым о нашей работе за Пиренеями!

– Благодарю за доверие.

– Будем надеяться, что при переходах границы не будет сбоя. Где произошел разрыв цепочки?

– Не исключено, что в испанскую группу затесался предатель. Москва усиленно оказывает безвозмездную помощь республиканцам как вооружением, так и живой силой: из СССР идут пароходы с танками, самолетами, оружием, хорошо зарекомендовавшими себя опытными военнослужащими. Москва препятствует пополнению армий Франко нашими эмигрантами, не желает, чтобы русские, как в Гражданскую, воевали друг с другом.

– Не надо во всех неудачах винить лишь чекистов – для Лубянки будет много чести. Да, враг коварен и преступно его недооценивать. Чекисты давно не те, что были после переворота и развязанной междоусобной войны, за минувшие годы во многом преуспели, стали опытнее – это совсем не безграмотное быдло. Но сомневаюсь, что они контролируют франко-испанскую границу.