Миша вбежал в кабинет. Какой-то плотный мужик в облегающей сальные бока водолазке с рычанием копошился на Редькине. Мякинин резко опустил кулак вниз, целясь в правую почку, по опыту зная, что после такого удара свою жертву выпустит любой качок. Мужик продолжал мять Лёху, пытаясь зубами добраться до его горла. Миша обхватил нападавшего двумя руками за толстую талию и рывком вверх сбросил его с Редькина. Мужик пытался вскочить на ноги, но Мякинин пихнул его на пол. При всей проворности, мужика шатало, как контуженного. Что-то было в нём не так: землистый цвет лица, рыжие волосы торчали в разные стороны, будто вовсе не знали расчески.

– Блин! – вырвалось у Миши. Он узнал нападавшего: это был Лёня Зубов, исполнительный директор той конторы, что их нанимала, неплохой, в общем-то, дядька. Лёня рванулся, выставив вперёд руки, на Мякинина. Миша прянул в сторону, споткнулся, теряя равновесие, опёрся на стол, выровнялся, снова готовый к бою.

Драться было не с кем: Лёня с усталым рыком осел на колени, из его головы торчало мачете, которое со злым сопением вытаскивал Редькин, стараясь не испачкаться в крови.

«Я так и знал, что ты хорошо не кончишь!» – мелькнула в голове яростная мысль. Вот судьба Редькина пришла к логическому завершению, плохо, что убийством человека. Скрутить и сдать местным ментам! Миша резко со спины заломил руку Лёхе. Мачете, упал, зазвенев, Лёха вскрикнул:

– Ты чего?!

Мякинин отпустил руку, швырнул Лёху на сейф, прижал левой рукой к тяжёлому ящику, отставил назад правую ногу, собираясь провести прямой джеб в открытый подбородок. Давно мечтал об этом!

Тело Редькина содрогнулось, будто что-то попыталось вырваться из его утробы. Миша еле успел отскочить. Лёха изверг из себя весь свой обед: коньяк с кусками непереварившейся кукурузы. Ярость Мякинина куда-то вдруг ушла, оставив пустой усталый взгляд на блюющего Редькина.

– Ты чего? – с кряхтением повторил вопрос Лёха.

– Ты человека убил, – ответил Миша, теряя, впрочем, в этом уверенность. Всё увиденное складывалось в общую картину, в которую разум отказывался верить.

– Это зомби, не видишь? – каким-то потерянным голосом рёк Лёха.

Редькин распрямился, собираясь ещё что-то сказать, постепенно приобретая свою обычную задиристость, но тяжёлые шаги в тихом пустом коридоре, заставили его замолчать. Много шагов, сопровождаемые то ли рычанием, то ли хрюканьем.

– Две-ерь! – заорал Лёха, но Миша одним прыжком оказался у проёма и уже пихал от себя лёгкую офисную дверь. Руки с землистыми пальцами, лезли в оставшуюся щель, не давая двери закрыться. Клубок навалившихся с той стороны тел многоголосно рычал и скрёбся, упиравшийся Миша медленно отъезжал назад.

Благослови Бог добрых нарьянмарцев, не ставящих решетки на первый этаж! Редькин, подобрав мачете, яростно и спешно выкручивал ручку на раме, пытаясь распахнуть окно. «Не сломай!» – мысленно крикнул ему Мякинин, боясь тратить иссякающие силы на голос.

Как только Лёха сгинул в светлом оконном квадрате, Миша резко отскочил в сторону, чтобы не быть зашибленным ввалившимися телами. Рванулся к окну, чьи-то пальцы попытались ухватить его за шиворот, но прошлись только по хребту, заставив пробежать по спине холодным мурашкам. Рыбкой, как на занятиях по рукопашному бою, Миша вылетел в окно (высоко же здесь, хоть и первый этаж!) перекатился и встал, чувствуя, как по горячей спине растекается ручьём набившийся за шиворот снег.

Снежный северный свет будто обнял, накинулся со всех сторон, Мякинин стоял, привыкая и соображая. По улице урча и рыча рассеянной медленной лавой наступала толпа мертвецов, серо-землистая, заслоняющая низкое северное солнце. Лёха, растерянный, пятился назад, выставив перед собой мачете:

– Давай, давай, подходи по одному!

Мозг, нагревшись и заострившись, будто взорвался: прямо нельзя, направо – заблудятся. Обойти здание и нырнуть в проулки, а там меж зданий по направлению выскочить к снегоходу.

– Сюда, Редькин!

Лёху, опытного в шпанских острых ситуациях, долго упрашивать не пришлось, они завернули за здание и помчались по параллельной той, которой пришли, улице, петляя меж домами, по-сайгачьи прыгая по подтаявшим сугробам, перемахивая через кучи бытового валяющегося хлама.

Лёха оказался ловок и резв, не смотря на прежний разгульный образ жизни. Один раз им попался живой мертвец, неловко, как пьяный охальник, пытавшийся их схватить. Редькин резко рванул в сторону, оббежав его. Мякинин, не успев сделать также, сбил его с ног, как в американском футболе, свалился сам, но тут же рванул дальше с низкого старта.

Наконец дома закончились, открылось белое безмолвие тундры. Вахтовики отстоялись, сощурив глаза от слепящего солнца и выискивая снегоход, быстро нашли СДЮШ и своего снежного коня около него. Сзади приближалось глухое рычание десяток, а может сотен глоток преследователей. Одновременно побежали оба, задыхаясь, но ободренные спасением.

Метр за метром, только бы завёлся сразу, не так, как в голливудских триллерах. Но вроде как, «Росомаха» сбоев не давал. Миша чуть замедлился, на ходу охлопывая карманы… Мать твою! Ключи он забыл в тулупе, который благополучно остался в том самом кабинете, где они сражались со своим первым мертвецом.

– Ключи где? – развернулся к нему раскрасневшийся от бега Редькин и по выражению физиономии Мякинина понял, что у того их нет.

– Где ключи, урод?! – сорвался на крик Лёха, готовый броситься на бывшего опера, но к ним уже приближалась опасность пострашнее и, скорее всего, мертвецы хоть и бегали медленнее, но не уставали. Бежать уже сил не было да и некуда: с той стороны, куда они шли первый раз и где был магазин с прятавшимися там Николаичем и «смуглым», россыпью неуклюже переваливаясь, рысили с десятка два чудовищ, ибо людьми их вряд ли можно было назвать, а сзади была бесконечная безмолвная тундра, которая может и пострашнее живых мертвецов будет для неподготовившихся к встрече с ней людей.

– Всё, кабздец! – с обречённой злостью заключил Лёха, выставив перед собой мачете и прижавшись задом к снегоходу. Миша, ничего не найдя из возможного оружия, встал рядом, готовый к схватке.

Басовитый, резко выросший откуда-то сзади гул, заставил Мякинина обернуться. Тяжёлый, белый и от этого незаметный в лучах заполярного солнца «Ховер» врезался в арьергард мертвецов, раскидав их как кегли. В стороны полетели оторванные загнивающие конечности тел, шлёпнулись кровавыми безобразными останками на белом снегу. Какой-то мужик в кроличьей шапке, вылез из машины с переднего пассажирского сидения, и, используя дверь как бруствер, короткими очередями из «Сайги», начал стрелять по мертвецам. Пули едва слышно чавкали, врезаясь в тела, мертвецы дергались как от толчка и шли дальше со своим жутким стонущим ревом. Иногда пули попадали в голову, дергая ее в сторону, тогда мертвец падал кулем и больше не вставал. А со стороны города ручейками уже стягивались остальные, будто гиены на жирную добычу. Задняя левая дверь приглашающе открылась:

– Залезайте!

Второй раз звать не надо. Лёха длинным прыжком оказался прямо в середине заднего пассажирского сидения, Мякинин тяжело рухнул рядом, хлопнул дверью, почувствовал, как его трясёт от подступившего адреналина.

Правый передний пассажир нырнул на сидение, закрыл дверь, щёлкнул флажком предохранителя, опустил оружие на колени стволом к двери и сказал то ли водителю, то ли просто так:

– Поехали!

Водитель, тронув машину, ответил довольно резко, но без злости:

– Говорил, блин, бери карабин, от этой «Сайги» шум один, а толку мало! Ещё немного и ожившие в машину бы к нам полезли. Вот сколько ты патронов тратил на одного мертвяка? А из карабина один выстрел – один труп. Промахнуться трудно по их гнилым кочанам.

– Как вы их называете? – спросил Мякинин, которого до сих пор лихорадило от этих мягко сказать совсем необычных приключений, и он совсем забыл про учтивость, даже не поблагодарив за спасение. Но Редькин перебил ответ, если кто-то и собирался отвечать, эмоции переполняли его: