Где-то поблизости шумела кофейная машина, варили арабский и бразильский кофе. Оранжерея с пальмами отделялась от «аквариума» витражным стеклом, идущим от потолка и до пола, так что все, кто заходил в кафе, чувствовали себя «золотыми рыбками». К высокой деревянной стойке, за которой работал бармен в белоснежной шапочке и фартуке, выстроилась длинная очередь. В полумраке кафе с малиново-лиловой ниткой мерцающих огней по периметру стояли круглые столики с маленькими вазочками, из которых выглядывали мелкие белые и алые бутоны чайной розы. Некоторые столики оказались заняты беседующими джентльменами, в их разговоре присутствовала английская сдержанность манер аристократов, которая вынуждает людей использовать в качестве аргументов логику, а не эмоциональные убеждения.
Внутри «аквариума»-оранжереи проходили деловые встречи, здесь же встречались друзья-конкуренты. За столиками, крытыми блестящими скатертями, сидели дамы в ожидании заказа. Их кавалеры стояли в очереди. Выбрав столик в углу кафе, под огромным фикусом, Полина встала в очередь и тут же столкнулась взглядом с высоким темноволосым мужчиной. Это был легендарный танцор и не менее легендарный преподаватель танцев по имени Артур. Его звезда на небосклоне зажглась внезапно – стремительно, масштабно, маняще. Однако, завоевав самые высокие награды мира, Артур Кара-Мурза неожиданно объявил о своем уходе с паркета. Уход из «стандарта», всего-то в возрасте сеньоров – нелепо, дико, смешно, досадно, удивительно. История ухода Кара-Мурзы с чемпионатов была окружена массой легенд, слухов, сплетен и самых невероятных домыслов. Это выглядело как осознанное самоубийство, как безвыходность, как личная трагедия, когда полный сил и спортивного потенциала мужчина объявляет о том, что расстается с прекрасным и вдохновляющим к жизни миром.
Многие запомнили прощальный танец Артура – парение в медленном фокстроте. Вместе с партнершей они летели, скользили над паркетом, словно лебеди над морем. Белоснежное платье Жени Журавлевой, легендарной партнерши Артура, сшитое из десятков метров тончайшего шелкового шифона, колыхалось при каждом шаге как парус барки в порывах морского бриза. Но сам Артур напоминал раненую птицу, в его фигуре отразилось не вдохновение, а боль безысходности. По гримеркам и кулуарам поползли слухи и домыслы о причинах поспешного ухода Артура с конкурсного паркета. А зрители, видевшие прощальный, завораживающий танец, пребывали в недоумении и строили невероятные предположения исходя из личного мировоззрения и опыта.
Артур узнал Полину.
– О, на Блэкпул прибыл журнал «Паркета»! Полина Бересклет! Вы?! Глаза дружбы редко ошибаются.
Артур пригласил репортершу сесть за один столик. Он взял для нее чашку итальянского капучино и многослойное бисквитное пирожное тирамису с творожным кремом и посыпанное шоколадной крошкой. Забавно все-таки, что в Англии мода на итальянскую кухню! Однако перенести итальянский темперамент на берег Туманного Альбиона оказалось невозможно. С другой стороны, можно поражаться, как при ежедневной овсянке, при чудовищном однообразии завтрака англичанам удается оставаться бодрыми, жизнерадостными и веселыми.
Полина и Артур заняли столик в углу гигантского «аквариума», сквозь прозрачные стены которого посетители, попивающие чай-кофе, изучали жизнь внешнюю. В кафе было тихо и малолюдно, разговор никто не подслушает. Капля кофейной пены упала на блюдце, нарушая безукоризненную чистоту английской атмосферы. Полина смахнула каплю салфеткой черного цвета, как и полагалось для города под названием Блэкпул. На салфетке золотыми буквами значилось Winter Garden.
– Не ожидала вас увидеть, Артур, – Полина сдержанно улыбнулась, выдерживая нейтральный тон.
– Отчего же? Блэкпул – это Мекка танцевального искусства… Да, я считаю танец искусством, а не спортом. Говорят, будто бы Аристотель подметил: «искусство – это все то, что хочется оформить в раму». Сколько живописных сюжетов рождает танцевальный паркет!
– Говорят, что перестают танцевать не потому, что стареют. Скорее напротив, стареют оттого, что перестают танцевать.
– Верно!
– И ваша головокружительная карьера резко оборвалась…
– Не оборвалась, а завершилась. Все в этом мире имеет свое начало и конец, – Артур пригубил чашку с кофе и перевел свой взгляд темных, глубоких карих глаз, прикрытых стеклами дымчатых очков, на стены кафе. Было видно, как он не без наслаждения всматривается в пейзажи в золоченых рамах: зеленые деревья в окружении полей и лугов с пасущимися на них рыжими и вороными конями, с протекающими мимо неторопливыми речками.
– Как можно отказаться от успеха?
– Успех, значит «успеть». Я успел стать чемпионом мира, успел покорить Блэкпул. Это – вершина. А дальше? Жить на обледенелой вершине Эвереста – невозможно!
– Вам захотелось порвать с паркетом, с конкурсами? Не верю!
– Со сцены надо уходить вовремя. И с танцевальной, и с театральной – с любой. Надо уходить на пике, на взлете! Чтобы зритель запомнил тебя в силе, в расцвете твоих способностей. Чтобы он помнил твой танец – танец чемпиона.
– Согласна. Трагичный обрыв делает человека легендой. Гагарин погиб при испытании самолета. Пушкина и Лермонтова убили. Че Гевару расстреляли…
– Замечу, что все ваши примеры показывают его величество рок, судьбу, фатализм. А вот Маяковский, Фадеев, Есенин, Цветаева в своей гибели отнюдь не стали легендами. Нет! Даже Гоголь продолжает будоражить наши умы своей загадочной смертью именно потому, что его ранняя гибель не выглядит самоубийством. И все-таки я верю в судьбу, в фатум. А вы?!
– Я не задумывалась над этим. Можно еще вопрос, Артур? Вы поставили точку в своей карьере всего в тридцать лет. Это выглядело как самоубийство.
– Нет! – Артур покачал темной курчавой головой. – Я же сказал, что танец – это искусство, а не спорт. К тому же я принял решение под давлением обстоятельств. Одновременно навалилось несколько чудовищных событий, их груз был непосилен. Но я не ушел из вселенной искусства. Обстоятельства лишь заставили меня взглянуть на себя со стороны и поменять вектор движения…
– Вот как? – Полина ковырнула серебряной вилкой тирамису. Ох уж эти итальянцы, которые додумались кушать пирожные при помощи вилок.
– Вы слышали о моем клубе «Омега»? Я создал авторскую школу после ухода с конкурсов!
– Вы и раньше давали уроки танца.
– Верно! Но одно дело давать уроки частным образом и совсем другое – создать школу, разработать образовательную программу, собрать коллектив педагогов… Чудовищные, кошмарные обстоятельства заставили меня задуматься, ответить на вопрос, кто я, ради чего живу, в чем моя миссия.
– Разве не в том, чтобы стоять на чемпионском пьедестале?
– Только мраморную статую красит пьедестал. А человека красят его деяния! Вот я и задумался над тем, в чем же должно быть мое деяние, – Артур вытер салфеткой губы, – Еще кофе, Поля, а? Я не хотел быть жертвой обстоятельств. Я хотел управлять событиями своей жизни, а они, как выяснилось, определяются нашими мыслями. И все-таки… Звезды над нами сходятся и расходятся. Фатум сильнее нас.
Один из официантов, а может быть, администраторов кафе в белоснежном фартуке прошел через зал и нажал кнопку большого черного квадрата, висящего на одной из стен. Квадрат ожил, и на нем вспыхнула картинка конкурсного паркета. Это была прямая трансляция, права на которую выкупило Лондонское телевидение. На большом экране продолжалась ожесточенная борьба за кубок с химерами, следить за которой теперь можно было, не выходя из кафе.
– Артур, вы сказали, что спортивные танцы – это искусство. Сфера прекрасного.
– Именно! А все прекрасное недолговечно, и самая недолговечная красота – это танец и цветы, – Артур протянул руку к вазочке с чайными розами и, взяв ее в длинные, как у настоящего аристократа пальцы, вдохнул аромат. – И мне хотелось присоединить к красоте более прочные качества.
– Например?
– Образование. Я решил освоить методику преподавания. Одно дело частные уроки и совсем другое – авторская школа. Я начал свое образование как настоящего педагога лишь в тридцать лет, но, как говорил, кажется, Эзоп, не надо стыдиться обучению в зрелом возрасте, лучше научиться поздно, чем никогда. И поэтому я ушел так рано с конкурсного паркета, новая сфера деятельности требовала полной самоотдачи.
