– Winter Garden? Реали? – спросил шофер, что означало: зимний сад, правда?!

Winter Garden тонул в строительных лесах, словно еж в иглах. Шел капитальный ремонт, и таксисту не пришло в голову, что внутри может проходить какое-то крупное международное мероприятие. Он лишь покачал головой да удивленно цокнул языком, мол, окей, едем в заколоченный со всех сторон длинными досками и зачехленный в строительную сетку «Зимний сад».

Машина сорвалась с места, и Полина сразу же ощутила прелесть левостороннего движения страны Туманного Альбиона: при встречном движении других участников водитель более защищен от лобового столкновения, нежели чем при типичном для многих стран мира, да и для России, правостороннем движения. Впрочем, об этом ли думать чопорным англичанам?

«Жук» выкарабкался на набережную, из-под колес выкатывали глыбообразные волны, которые могли бы, вероятно, впечатлить и Айвазовского. По тротуару бежали целые реки, уносящие в чрево городской канализации белоснежные лепестки садовых ромашек, сиреневые и розовые граммофончики петуний и даже изломанные стихией ивовые ветви. По обе стороны от «жука» сквозь плотную стену ливня пробирались другие автомобилисты, производя своими колесами почти океанические цунами. Сквозь стекла салона, покрывшиеся капельками дождевой влаги, мелькали то красные, то зеленые пятнышки – огни светофоров. Вдали, в глубине морского побережья проглядывали серые контуры холмов, напоминающие влажные японские пейзажи, выполненные тушью в технике суми-э.

– Так этот ваш фестиваль проходит в Winter Garden? – полюбопытствовал водитель. – И как долго он продлится?

Полина и Владимир усмехнулись на оборот «этот ваш фестиваль танца», заметив, что в «Зимнем саду» проходит истинно английский чемпионат по спортивному танцу, изюминка культурной жизни Великобритании. Престиж соревнований нарабатывался десятилетиями, и потому сегодня одних лишь номинаций наберется с целую дюжину. «Зимний сад» готов принять всех желающих, а для этого потребуется не менее двух недель.

– Вон оно как! – понимающе кивнул таксист. – Будем надеяться, что за эти две недели «Зимний сад» не рухнет… Но крыша-то такой ливень, небось, не выдерживает. Лужи-то небось внутри огромные, как озера. Недаром же столь серьезный ремонт в нем развернули. Кстати, сколько стоит участие?

– Пятьдесят фунтов.

– Ого! За эти деньги можно проехать пол-Англии. Бензина, купленного на 50 фунтов, хватит до Лондона. Впрочем… но до Манчестера и до Ливерпуля однозначно хватит. И что же, много желающих?

– Полно. Сотни, если не тысячи пар! Со всего мира. Это же самый престижный турнир.

– Оранжевые люди! – понимающе улыбнулся шофер. – Я каждый год вижу этих забавных крейзи, похожих на папуасов. Размалеваны, как «Фанни Герлз», наши-то трансвеститы. Но «Фанни Герлз» зарабатывают на своих танцах, а ваши – тратят, и поэтому ваши танцоры – крейзи.

Метафора «оранжевые люди» ошарашила Полину и Владимира. Видимо, именно так он воспринимает крем-автозагар, применяемый для латиноамериканской программы? Но откуда у шофера уверенность в протекающей крыше «Зимнего сада»? Почему таксист ничего не знает о самых престижных соревнованиях в мире, проходящих в его родной британской тьмутаракани на Ирландском побережье, где нет ни аэропорта, ни прямого железнодорожного сообщения с Лондоном?!

– Да, орандж пипл! – подтвердил шофер. – Оф кос! Сетанли! Люди-апельсинки! Каждой весной на побережье слетаются странные «оранжевые люди». Вначале лебеди прилетают, а потом эти… крейзи!

Полина ощутила обиду за танцоров. Латинистам гораздо больше подошла бы метафора «люди-шоколадки». Темный «африканский» или «бразильский» загар, достигнутый при помощи кварцевых ламп солярия или же специального крема, является таким же обязательным элементом имиджа артистов в латиноамериканской программе, как и усыпанный стразами и блестками костюм, в лучах софитов превращающийся в живой драгоценный камень.

Латиноамериканская программа считается относительно молодой для Блэкпульского паркета, ее история начинается в 60-е годы XX века, когда в советской России развернулась оттепель, а в Британии решили слегка отступить от танцевальных канонов первой трети столетия. Бразильская пышнобедрая самба, романтичная кубинская румба и американский джайв ворвались в чопорное английское общество подобно ракете, покоряющей космические дали.

Аристократы и снобы, привыкшие к длинным платьям, поклонники вальса и фокстрота были сражены шоком. Все давно привыкли, что слово «балрум» (ballroom), то есть «бальный танец», означает именно европейскую программу. Знали и то, что программа эти создана хореографами и балетмейстерами именно Великобритании. Теперь же выяснилось, что смысл привычного понятия разрушен, что оно куда-то сдвинулось, течет и дрейфует вместе с парадоксальными переменами в консервативной жизни старушки Англии.

Поди разберись.

Англия, создавшая танцевальный канон в европейской программе и обучившую всю планету танцевать фокстрот, аж до середины XX века и слышать не хотела о том, что бразильская самба и кубинская румба – разновидности бального танца. Как же этих размалеванных кривляющихся обезьянок, обвешанных самоцветными связками бус, словно манекены в витрине, со сверкающими браслетами на руках, размером с корону королевы Виктории каждый, вообще пускать в зал для интеллигентных леди и джентльменов? Стыд и позор!

Впрочем, довольно быстро выяснилось, что именно латина – эротичная, энергичная, жизнеутверждающая, с воодушевляющим музыкальным ритмом – собирает максимум зрителей и намного популярнее классики, куда входят европейские вальсы, фокстроты и танго.

Билеты на латину расходились молниеносно: несмотря на высокую цену, первые места в зрительном зале выкупали едва ли не за год, и кто? Чиновники Блэкпульской мэрии, представители крупного бизнеса, телеведущие, артисты кино и театра – одним словом, социальная элита. Пришлось пустить «людей-апельсинок» под крышу королевской резиденции в Блэкпуле, на самый престижный танцевальный паркет мира.

И сегодня именно латинисты обеспечивают финансовый успех Блэкпульского фестиваля, и сам этот факт в век рыночной экономики не учитывать невозможно. Традиция традицией, но раз есть спрос, то зачем отменять предложение?

История Блэкпульского фестиваля весьма любопытна. В 20-е годы XX столетия англичане затеяли на побережье Ирландского моря танцевальный праздник наступившей весны, вот только не на типично фольклорный, а на классический манер. Все-таки на дворе был XX век и массовое сознание отнюдь не языческое. В противовес народной ирландской джиге и подобным ей танцам на западном побережье Англии, в провинции Ланкашир, решили провести «бал аристократов». Для аристократической публики подобрали шикарное здание, лучше не придумаешь – императорский зал в здании королевской резиденции. Сюда не раз заходили царственные особы. Сегодня этот шикарный особняк известен как Winter Garden – «Зимний сад» благодаря своей длинной и просторной оранжерее, украшенной гигантскими пальмами.

За почти столетнюю историю Блэкпульского фестиваля многое изменилось, и эти престижные соревнования по спортивному танцу, выросшие из «праздника весны на побережье», конечно, следовало бы именовать чемпионатом, а не фестивалем. Но… консерватизм старой доброй Англии сказал свое весомое слово и в этом. Если вы побеседуете с судейской бригадой Блэкпула, которую на 99 % составляют чистокровные британцы, то услышите, что, оказывается, бальный танец – это отнюдь не спорт, а искусство. Исполнители танцев – артисты, а не спортсмены. Сколь бы ни были сложны по акробатике фигуры и танцевальные связки, но театральные подмостки и балетная сцена все равно танцорам будут ближе, чем лед фигуристов или ковер гимнасток. И так считают лишь в Англии. Поэтому во всем мире проводятся чемпионаты бального танца, а здесь – фестиваль.

Консерватизм мышления англичан проявляет себя и в других деталях. В программе Блэкпула отсутствует «король вальсов» – венский вальс. Даже многие спортсмены не знают, в чем тут дело. Кое-кто предполагает, что в Англии не любят Штрауса, хотя не может объяснить почему. Вот ненависть французов к фамилии Веллингтон и требование правительства Франции убрать в Лондоне станцию метро под названием «Ватерлоо» – совсем другое дело. А Штраус-то кому помешал?!