– Шер вчера последнюю бутылку уговорил, – разочаровал его целитель. – И деньги кончились. А к шефу из-за такой мелочи я не пойду, уж прости.

Эльф кивнул и звучно бухнулся лбом о столешницу – так, что даже «влюбленная» голова подпрыгнула и едва не упала на бок.

Ингрид неосознанно взялась за мешочек, подвешенный к поясу. Вздохнула. Деньги у нее были, и немалые: двух тысяч монет хватило бы на то, чтобы споить весь поселок. Но это были деньги на непредвиденные расходы, а депрессия Больных душ мастера была явлением перманентным. «Скупость это или серьезное отношение к делу?» – спросила себя Ингрид, пытаясь понять, почему не рвется утешать коллегу бутылочкой вина. Но, поразмыслив, пришла к выводу, что в этом, пожалуй, тоже есть какое-то испытание от богов.

– Пойду попрошу Юхру сделать нашему бедняге механическое тело, – сказал Тео и поспешил прочь из гостиной – подальше от эльфа, источавшего во все стороны неизмеримую тоску и чувство тщетности бытия.

«Деньги не излечат душу», – решилась, наконец, Ингрид, отпустила мешок и сразу поняла, что поступает правильно.

– Не расстраивайтесь, Лёкинель, – сказала она, подойдя ближе и мягко погладив его по плечу. – Лекарь не может спасти всех. Тем более, когда дело касается души. Давайте лучше помолимся за несчастных вместе.

Она сложила руки в молитвенном жесте и со всей искренностью принялась читать полагающиеся в таких случаях слова.

– Будь прокляты все молитвы, – прорыдал эльф, пряча лицо и сотрясаясь всем телом. – Что за прелесть вам всем посвящать себя богам? Почему не живете, как люди?

Ингрид опешила и прервалась, удивленно на него глядя.

– Прямо у Лёкинеля на глазах прыгнула, – продолжал сокрушаться эльф. – Руки раскинула, как птица. Не слышала его совсем. Он кричал ей: бог не хочет твоей смерти! А она: я, мол, не умру. Я – чистая душа и жертвую только тело. И – раз – с крыши. На камни. И лежит: рука вывернула, лицо не на ту сторону. И улыба-а-ается…

Он снова глухо зарыдал. Ингрид и сама почувствовала острое жжение в носу и часто заморгала.

– Все мы уйдем к богам, – сказала она, неловко обнимая мастера и гладя его по плечам. Отрезанная голова влюбленного, молча наблюдавшая за происходящим, тоже состроила сочувственную рожу. – Она ушла счастливой. Мы должны этому радоваться.

– Но она была так молода! – взвыл эльф. – Лёкинель бесполезен. Увольте его, Ингрид, увольте! Какой прок от Больных душ мастера, если он юную девицу от смерти отговорить не смог?

– Я вам лучше премию выпишу, – сказала Ингрид, похлопав его по спине. – За вредность.

Эльф снова зарыдал, но теперь уже без слов. Ингрид еще некоторое время посидела с ним, легонько похлопывая беднягу ладонью и слушая, как рыдания постепенно переходят в нытье. Арнольд тоже подполз-перекатился поближе и сочувственно облепил ногу мастера. Потом в гостиной раздался шорох. Ингрид проводила взглядом крадущегося обратно Тео, сделала ему «страшные глаза»: мол, почему тоже не утешаешь? Тот сделал знак «чур меня» и скрылся у себя в лекарской палате. Предатель.

– Рекомендую лечить подобное вином и бабами, – сочувственно сказала голова. – Кстати, знаю в городе один бордель. Там такие девочки…

Почти утихшие рыдания эльфа возобновились с новой силой. Ингрид возмущенно уставилась на непрошенного советчика.

– А что? – удивилась голова. – Мне раньше всегда помогало. Бывало, придешь туда – уставший, расстроенный. А они тебе – и улыбки, и ласку. Лучше всякой жены. И с детьми, опять же, не возиться.

Лёкинель вдруг вскинулся, отвесил голове «леща» и умчался в свою комнату на втором этаже.

– Импотент, – уверенно заявила голова, из положения лежа на боку глядя ему вслед. – Нормальный мужик побежал бы в бордель.

– Ну кто вас за язык тянул? – возмутилась Ингрид, тем не менее помогая голове принять вертикальное положение. – Видите же: человеку плохо от ваших советов.

– А что плохого в борделе? – не поняла голова. – Сам же говорил, что устал от того, что девицы больно много в богов веруют. Так в борделе…

– Слушайте, – возмущенно вскинулась Ингрид. – Вы от женщин пострадали, а теперь других на неверную дорожку толкаете. Боги учат любить ближнего…

–… так и я о чем, – попыталась было перебить голова.

– Любить, а не совокупляться, – сурово уточнила Ингрид, уперев руки в боки. – Вот если б вы соблюдали законы божии, никто бы вас не проклял.

На это голове было нечего возразить. Разговор был исчерпан, и Ингрид решила подняться к себе – не бежать же за Лёкинелем в его комнату.

– Присмотрите за приемной, – велела она, поднимаясь. – Все равно вам пока заняться нечем.

– Конечно, госпожа, – без проблем согласилась голова, окидывая гостиную хозяйским взглядом. – Кстати, меня зовут Анжи. Если вам будет интересно, я знаю уйму увлекательных историй и умею петь колыбельные. И разбираюсь в женском белье. И в искусстве любви. Только позовите – всегда к вашим услугам!

Последние слова Анжи уже прокричал уходящей наверх Ингрид. «Еще один извращенец, – со вздохом подумала девушка. – Вот к чему приводит человека похоть: от одного любителя женских прелестей только глаза остались, от другого – голова».

Заходя к себе, она надежно закрыла двери и окна, чтобы Арнольд не прокрался. А потом, немного подумав, сняла чулки, связала их подарочным бантиком и положила под кровать: все-таки, скупость – грех ничем не легче похоти, и с ним тоже следовало бороться.

Следующее утро обошлось без Арнольда и Юхры. Ну, почти.

– Аиии! – взвизгнула Ингрид, за завтраком обнаружив в кастрюле вместо каши глазастую массу. – Какого…?

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, сдерживая почти вырвавшееся богохульство. Арнольд недоуменно уставился на нее из глубины необъятной кастрюли. По полу заскрипело колесное устройство – это Анжи спешил на звук интересностей, вовсю двигая челюстями: Юхра за ночь соорудил ему маленькое подобие кареты, которой можно было управлять и рулить посредством челюстных мышц. Но забраться на стол без посторонней помощи Анжи все равно не удалось, и голова только бестолково крутилась на своих колесах, нетерпеливо нарезая круги вокруг стола и требуя, чтобы ее подняли. Скрип у колесиков был до того мерзким, а голос у Анжи – занудным, что Ингрид не выдержала, топнула прямо перед его носом, заставив остановиться, и подняла голову за волосы (как вчера шеф), а затем плюхнула на стол, чтобы Анжи полюбовался на коллегу в кастрюле.

– Извините, забыл убрать, – покаялся уже отошедший от вчерашнего Лёкинель, ухватил кастрюлю и переставил ее в угол. – Устраиваю Арнольду питательные ванны.

– Ванны нужно устраивать в купальне, а не за обеденным столом, – все-таки отчитала эльфа Ингрид. – Вы бы хоть записку какую на крышку положили.

– Он меня попросил предупредить, – пояснил Анжи, чья голова теперь в одиночестве украшала стол на манер вазы с цветами. – Но я увлекся катанием и забыл. Простите. Зато смотрите, как я могу!

Он снова ухватился за свой «руль», сделал пару мощных жевков, колесное устройство подскочило на месте, наехало на кольцо для салфеток и перевернулось. Голова смачно шлепнулась на затылок.

– Ай, – сказал Анжи, двигая обрубком шеи и безуспешно пытаясь встать обратно на четыре колеса.

– Тео! – требовательно окликнула Ингрид, чувствуя, как к горлу подступает тошнотный ком: нет, она ничего не имела против прОклятых бедолаг, но лицезреть их на обеденном столе было выше ее сил.

– Тео еще не пришел, – откликнулся вместо целителя Лёкинель, усаживаясь за стол. – Он после завтрака приходит.

– Ой, точно, – помрачнела Ингрид.

– Да вы кушайте, кушайте, а то остынет, – эльф любезно налил тарелку жидкой овсянки из фарфоровой супницы, поставил перед девушкой, а затем занялся переворачиванием головы. Ингрид взяла себя в руки, зачерпнула одну ложку и потянула ее в рот. Анжи, снова оказавшийся на колесах лицом к ней, облизнулся. Ингрид с трудом сделала глотательное движение и заставила себя продолжить завтрак. Вторую ложку Анжи проводил еще более алчным взглядом и сглотнул набежавшую слюну.