Вернувшись в дом, девушка задумчиво уставилась на составленные кучером в углу чемоданы. Ей бы кто немного послужил. Перетащить их без мужской помощи, она, разумеется, сможет. Вот только куда ставить? Где ее комната?
– Мастер Лёкинэль? – осторожно позвала она, заглядывая в дверь, куда ушел эльф. Тот от неожиданности подскочил у плиты и расплескал чай.
– Извините, – девушка густо покраснела. – Не хотела вас напугать.
– Ничего, – сказал эльф, тряся обожженной кистью. – Вы что-то хотели?
– Я не знаю, где моя комната, – пояснила Ингрид. – Вы мне не покажете?
Эльф уставился на нее, вскинув бровь.
– А вы уже с вещами? – удивился он. – Лёкинель думал, Эркхарт еще в отъезде.
– Э-э, – вырвалось у нее. Повисла неловкая пауза. Эльф и девушка смотрели друг на друга, силясь понять. В голове у Ингрид промелькнуло несколько вариантов трактовок последней фразы: от «Извините, я задумался. Без шефа плохо работается» до «Я занят. Шеф тоже». В любом случае вывод напрашивался один:
– То есть, комнаты для меня нет? – уточнила Ингрид, чувствуя, как внутри у нее скручивается неприятный комок: вот такого исхода встречи она точно не ожидала. Разговор с братьями Лауде – устроителями и меценатами общества – оставил у нее приятное ощущение и уверенность, что в «ОППЛ» ее ждут. Да и целитель Тэо явно был предупрежден о ее приезде, так как вышел встретить, обратился по имени и вообще вел себя так, будто она уже заступила на службу. Не может же это все быть одной глупой шуткой? Нет, это слишком жестоко. Одного позора в ее жизни было достаточно.
– Лёкинель не владеет такой информацией, – осторожно ответил эльф, не желая обижать девушку.
– Почему вы говорите о себе в третьем лице? – спросила Ингрид.
– Лёк… м-м-м… я не привык общаться с людьми, – нахмурив брови, с большим трудом признался мастер. – Если вас это раздражает, он… я постараюсь говорить правильно.
– Да нет, что вы, – тут же пошла на попятный Ингрид. – Говорите, как вам угодно. Просто это немного… дезориентирует.
Они опять немного помолчали. Но проблему нужно было решать. Девушка мысленно скомандовала себе «Взбодрись!» и предприняла еще одну попытку:
– Так все-таки, что мне теперь делать? – спросила она. – Братья Лауде дали свое согласие на принятие меня в штат. Мне указали место работы и даже проинструктировали об обязанностях. Также меня заверили, что я не только могу, но и обязана жить в здании «ОППЛ». Но судя по вашим словам, меня здесь не ждали.
– Простите, если ввели вас в заблуждение, – эльф поморщился от неловкости. – Наш непосредственный начальник – Эркхарт Стоун. Без его распоряжения здесь ничего не делается.
– И где он? – Ингрид захотелось закатать рукава: ее позиция сейчас показалась до того зыбкой, что требовалось немедленно пойти в атаку. Возможно, даже немного поскандалить.
– Да кто ж его знает? – эльф развел руками. – Может, в городе, а может, за границей. Да вы не волнуйтесь: мы вас приютим. Правда, без распоряжения шефа можем поселить только в палату.
Ингрид представила эту перспективу: вот она, в ночной рубашке и колпаке сидит на скрипучей койке в окружении десятка повредившихся умом после заклятия бедолаг и воет со скуки на полную луну. Брр. И как после этого заступать на службу заместителя шефа? А возвращаться в графство с позором ой, как не хотелось. Ее, конечно, примут, но как будут смотреть…
– В таком случае, подскажите, когда приедет шеф? – уточнила Ингрид, прикидывая, сколько у нее денег и хватит ли этого на неделю-другую жизни в каком-нибудь пансионате.
– Лёкинель не знает, – виновато признался эльф. – Шеф непредсказуем: может неделями пропадать где-то, а бывает, что сутками не выходит из своего кабинета. Мы стараемся ему на глаза не попадаться. Если нужно что-то узнать у шефа, лучше спрашивать Шера.
– В таком случае, где Шер? – спросила Ингрид, припоминая, что это имя внештатного консультанта.
– Наверное, придет вечером, – сказал мастер. – А вы пока можете положить свое резюме на стол шефу. Я покажу вам, где его кабинет.
– Хорошо, – обреченно вздохнула Ингрид. Слава богам, это был не конец ее так и не начавшейся карьеры, а всего лишь здоровенная… проблемка. Вот, сейчас она положит прямо на середину стола (чтобы сразу заметил) свое резюме, которое она по счастливой случайности не выкинула после собеседования у братьев Лауде, сядет в центре гостиной и будет ждать. Как скала. Как самая верная послушница храма. И даже хорошо, что не все складывается гладко. Хорошие дела нахрапом не делаются, всегда случаются осечки. Так что это всего лишь очередное испытание, которое она с честью выдержит.
На подходах к кабинету шефа уверенности Ингрид поубавилось. На третьем этаже было до жути тихо. Воздух стоял, и давило на уши, будто над головой скопилась многотонная толща земли, готовая в любой момент осесть и ненароком раздавить двух букашек, осмелившихся подняться на запретный этаж. Мебели здесь не было. Деревянные панели стен были покрыты черным лаком, пол устелен красным ковром. Дверей было мало, и выглядели они так, что желания постучаться не возникало. А еще здесь было темно, если не считать двух запыленных магических светильников, с трудом освещавших безлюдный коридор.
Эльф крался беззвучно. Он не поднимал глаз от ковра и вжимал голову в плечи. Проникшись его неуверенностью, Ингрид тоже начала бояться. Что это за шеф такой, который пугает даже в отсутствии? Из разговора с братьями Лауде – людьми вполне приятными и располагающими к себе – следовало, что это профессионал высокого класса, очень занятый и потому нуждающийся в помощнике человек. О том, насколько он строг (или жесток?) речи не шло. Неужели они бы ее не предупредили?
«Это испытание, – повторила себе Ингрид, складывая руки в молитвенном жесте и осеняя лоб светлым знаком. – Надо просто помнить, что каждый человек нуждается в любви и доверии. И чем чернее душа, тем больше любви и доверия ей требуется».
Судя по уходящим в бесконечность тьмы дверям кабинета, чьей-то душе требовалась вовсе не любовь, а как минимум личная черная империя. Причем размеры дверных ручек подсказывали, что у их заказчика имеются ма-а-аленькие проблемы с ба-а-альшим самомнением.
«Цыц! – сказала Ингрид внутреннему голосу, гадко обрисовавшему возможную причину такой гигантомании. – Это кабинет моего шефа – его святая святых».
Мастер Лёкинель, неловко скособочившись, будто он пытался спрятать голову за левым плечом, кивнул на дверь и, сочтя свой долг выполненным, попятился обратно к лестнице. Ингрид сделала глубокий вдох и потянула за ручку.
Сделать это оказалось нелегко: двери были могучие, дубовые. С первого раза они вообще не открылись. Пришлось налечь коленкой, пока никто не видит. Изнутри пахнуло холодом и запахом кожаных книжных переплетов. Девушке даже показалось, что вокруг ее ног на мгновение скрутился леденящий белесый сгусток. Но туман то был, дым преисподней или просто пыль, неизвестно.
«Воображение разыгралось, – про себя заметила Ингрид. – Так и до инфаркта довоображаться можно. Но все-таки, до чего жуткое место. Светлые боги да осветят мой путь».
Так и не открыв тяжелые двери до конца, Ингрид протиснулась внутрь. Дверь, будто притягиваемая пружиной, тут же захлопнулась, прижав ей подол. Да что за напасть! Она же все утро потратила, подбирая подходящий к случаю наряд, чтобы выглядеть солидно и при этом скромно, а тут такая неприятность.
Рассердившись, девушка дернула себя за платье. Зря. Платье освободилось, но кусок оборки от нижней юбки так и остался зажатым дверью. Щель между створками выглядела так, будто ухмылялась, пожевывая белую тряпку и готовясь оттяпать уже ногу.
«Спокойствие, – сказала себе Ингрид, осеняя лоб знаком смирения и поддергивая нижнюю юбку повыше, чтобы не видно было обглоданный край. – Вот, разозлилась, и сразу получила по заслугам. Истинно верующий человек не должен игнорировать знаки богов».
С «истинно верующей» Ингрид, конечно, погорячилась. Особой набожности в ней ранее не замечалось. Впрочем, как и склонности к греховному. Она просто жила по законам божьим, радовалась жизни, сестрам, мужу и даже мужниной семье. Вполне искренне, между прочим. Ее любили и уважали, и все было хорошо до того дня, пока распаленный полуголый муж не обозвал ее «святой воблой», заявив, что вся ее преданность не стоит и ногтя на пальце ноги его новой избранницы. Лежавшей, кстати, под ним в течение всей этой пламенной речи в совершенно срамном виде. И тогда Ингрид поняла: это был знак богов.
