Было девять часов вечера. Я уже поужинал, ужинал я в городе, и сидел, читал у себя в комнате. Сестра дома в это время тоже читала. Любимым ее писателем был Гоголь. Отец обыкновенно в это время смотрел телевизор. Мать вязала. Любил я эти тихие семейные вечера. Клавдия Семеновна телевизор почти не смотрела. Все что-то делала на кухне. Слишком громко отсчитывали время настенные часы в гостиной. На улице было непревычно тихо для большого города. Не нравилась мне эта тишина. Дверь у меня в комнату была открыта. Молодая женщина с фотографии в гостиной смотрела на меня. Я встречался с нею взглядом. Раньше как-то я ее не замечал, я уже третий день снимал комнату. Наверно, не до фотографии было. Женщина была в черном платье. На груди медальон в форме сердечка. Красивая. Глаза смеющиеся, внимательные. С такой женщиной надо ухо держать востро, вмиг введет в краску. Я не сводил глаз с портрета, и мне начинало казаться, что женщина говорит со мной. Ожила. Я был рад. Но моя радость скоро сменилась тревогой: окажись женщина рядом, я не знал, как вести себя с ней, о чем говорить. Человек я был робкий. Нет, мне удобней было, чтобы женщина не сходила с фотографии. Кто она? Чья? Спрашивал я себя. Хозяйкина дочь? Но сходства было мало. Но какое может быть сходство, когда хозяйке уже за семьдесят? Женщина на фотографии в гостиной скрашивала мое одиночество. Я говорил с ней, все хотел у нее выведать, кто она такая. Один раз, разоткровенничавшись, я рассказал ей о своей первой любви в школе.
Как целовался. Женщина на фотографии молчала. Я не обижался. Да и какая могла быть обида, когда моя женщина не умела говорить.
Прошла неделя. Я настолько уже привык к фотографии молодой женщины или к женщине на фотографии, как удобно, что если бы вдруг однажды фотография исчезла, – это стало бы для меня ударом. Я все хотел узнать, кто эта женщина, спросить хозяйку стеснялся. Но вот как-то вечером Клавдия Семеновна зашла ко мне в комнату, и я не сдержался, спросил ее про фотографию.
– Это дочь моя. Юля. Красивая? Влюбился? – с иронией в голосе спросила Клавдия Семеновна.
– Да… – замялся я, не зная, что ответить.
– У меня все дети красивые.
Клавдия Семеновна прошла в гостиную, достала из комода альбом, вернулась в комнату.
– Вот тут она в Фергане за ткацким станком, – показывала Клавдия Семеновна мне фотографии. – А вот у нее свадьба. Здесь ей девять лет.
Но мне почему-то все это было совсем не интересно, фотографии меня не трогали. По-настоящему дорога мне была только одна фотография, – что в гостиной. …я теперь знал ее имя! Юля на фотографии была приятно возбуждена, так мне казалось, а может, я обманывался. Этот ее насмешливый взгляд… Юля мне что-то хотела сказать. Говорила. Только я не слышал. И говорила она мне что-то хорошее, обнадеживала. Где она сейчас? – хотел бы я знать. Клавдия Семеновна с альбомом уже ушла. Спросить я не решался. Мне почему-то казалось, что Юля далеко далеко… и приехать не сможет, если бы смогла, приехала. И мне не на что было надеяться. Но тем неменее я на что-то надеялся.
И вот завтра уже уезжать, командировка закончилась. Последний день я не работал, сходил в художественную галерею, прошелся по магазинам, купил подарки родным, хотел сходить еще в драмтеатр, но передумал, вроде как поздно уже. Весь день на ногах. Я страшно устал. Дом Клавдии Семеновны был с красными наличниками. Его не спутаешь ни с каким другим. Дом еще крепкий. В моей комнате, завтра уже – бывшей, было темно. Свет горел только на кухне
У Клавдии Семеновны были гости – соседка, Глафира, она часто заходила, мужчина какой-то, женщина в синей кофте… Выпивали. Я не видел, стоял спиной, как потом Клавдия Семеновна встала из-за стола, подошла ко мне.
– Вот, – осторожно она коснулась рукой моего плеча, – дочь моя, Юля, о которой ты спрашивал. А это муж ее, Виктор.
Я что-то невнятное пробормотал в ответ. В глазах у меня потемнело. Женщина в синей кофте обернулась. Я растерялся. Не помню, как я разделся, снял пальто и оказался у себя в комнате. Фотография в гостиной вдруг как-то сразу потускнела, не занимала больше меня. Была живая Юля, наверно, правильнее будет Юлия, скажем, Владимировна, женщина она уже была немолодая. Наверно, были дети. Мне не видно было кухню. Я прошел в гостиную, включил телевизор, сел на диван. Юлия Владимировна сидела ко мне спиной. Вот она легким движением руки поправила волосы. Прическа как на фотографии. …такая же. Интересно. Как она узнала, что я завтра уезжаю?!
Разговор на кухне шел о коврах. Юлия Владимировна отмалчивалась. Я чувствовал, она была чем-то озабочена, встревожена. Виктор вышел из-за стола.
– Пойдем? – несколько грубовато, как мне показалось, сказал он жене.
Юлия Владимировна молча встала, взяла со спинки стула белый пуховой платок, пошла в коридор. Я подался вперед в надежде запечатлеть в памяти милый мне образ, но… Юлия Владимировна не обернулась. Но все равно я ее видел, хоть и не разглядел, в глазах был туман, но я слышал ее голос, дышал одним с нею воздухом. Опоздай я на пять минут…
Голос.
Анна Сергеевна Скворцова вела уроки литературы, русского языка в начальных классах первой средней школы. Женщина она была уже немолодая, за сорок, худощава, но не кожа и кости, роста среднего, если бы не косоглазие – была бы красавица. Да и так она была женщина ничего. Эти ее суровые складки у рта, цепкий взгляд, стремительная походка делали ее похожей на мальчишку. Анна Сергеевна еще осенью, уже январь, собиралась все съездить в Чадово за методической литературой, да и заодно что-нибудь из художественной литературы взять почитать, в Чадове был хороший книжный магазин, но так и не собралась. Рано надо было вставать, в пять часов. Она просыпала, а потом – стало холодно, ехать расхотелось. Большой нужды, собственно, ехать не было: литература имелась, обходилась. До Чадова шла электричка, – два часа. И целый день в Чадове, в четыре часа вечера только обратно. Не лето. «А съездить все-таки надо», – думала Анна Сергеевна, сидя за письменным столом в спальне. Это был ее рабочий кабинет. Она только что кончила проверять тетради и теперь сидела без дела. Муж смотрел в зале телевизор. «Надо съездить, надо», – словно кто стоял рядом, нашептывал. Анна Сергеевна явственно слышала голос. Голос был спокойный. Весной, другое дело, можно съездить. Тепло. Хорошо. Но до тепла еще два месяца. Это долго. Надо бы съездить! Отчего такая спешка? Она с осени все собиралась в Чадово. Человек она – серьезный. Надо – значит надо. Она просто внушила себе, что надо съездить. От характера это все. Характер – неспокойный. А голос – это казалось. Но тем неменее голос был. И когда вдруг находила тоска, уныние, он, голос нашептывал: «Ничего, все пройдет, завтра будет лучше». И действительно, много забывалось, и опять можно было жить. По голосу она занималась зарядкой, без него она бы не встала, поленилась. Голос поднимал: «Надо вставать. Вставай!» И она вставала. Плохому голос не учил. Раз, правда, вышел с голосом конфуз. Она уж не помнила, с чего это началось, да это и не так было важно. Она никому не рассказывала о том случае. Тоже был голос. Надо было ехать в Сливай, поселок городского типа, восемь километров автобусом. Она не хотела ехать, но голос не отпускал: «Надо, надо». В Сливае был сквер. До замужества она часто туда ходила. Хороший был сквер. Сейчас он в запустении, зарос. Летом алкаши в нем собирались. Неприглядным стало место. Она не понимала, зачем надо было ехать в Сливай. При чем здесь сквер? Прошла неделя, другая и опять все тот же голос: «Надо ехать. Надо ехать!» Она все упрямилась; а потом стало интересно, может, действительно, надо. Голос-вещун. Еще месяц она решала, ехать не ехать, готовилась. И вот она поехала. Стояла жара. Анна Сергеевна, как приехала, сразу в сквер. Была суббота. В сквере все скамейки были порушены. Везде мусор, пластиковые бутылки из-под пива. Никакого порядка. Она пошла по тропке, вышла на дорогу, потом – обратно. Она словно что-то искала; а искала она ответ, зачем приехала в Сливай. Должно же быть какое-то объяснение всему этому. Ответа, похоже, не было. Она еще на что-то надеялась, чего-то ждала; было такое чувство, что вот сейчас все станет понятно. Она зачем-то ездила в Сливай. Тратилась. В жизни ничего просто так не делается, все – с умыслом, к месту, к делу. Значит, надо было! «Только вот кому надо было?» – думала она в автобусе. Ни с чем она тогда вернулась домой. Пустая. Смешно сейчас было вспоминать все это. И вот опять теперь надо было ехать, теперь – в Чадово… тут хоть за литературой, а тогда?
