Когда ехать? На этой неделе она не могла: занята была, если только – на следующей? Может быть. Ясности в этом вопросе не было. Она внутренне не готова была ехать, не настроена.

Признаться, она не очень-то хотела ехать: дорога, она – всегда утомительна. Рано вставать. Главное, решиться, настроиться; а там все пойдет своим чередом. Как это все будет? Вокзал. Она стоит за билетом. Очередь небольшая. Знакомых не видно, до прибытия электрички еще пять минут.

Вот она выходит на перрон. Открыт привокзальный киоск, впрочем, он и не закрывался, работал круглосуточно. В киоске пиво, сигареты, семечки, шоколад – ходовой товар. Она ничего не берет: как есть, руки грязные. Можно заразиться. И вот электричка приходит. Она садится в вагон. Хорошо, если он теплый. Она будет жалеть, что поехала. Вот дура! Не спится. Спала бы да спала. Поезд не остановишь. За окном снег, снег, снег! Кажется, и в июне он не растает. В дорооге она никогда не спала. Если только разве – дремать. И вот Чадово! Наконец-то! Она пойдет на вокзал, будет смотреть расписание, хотя все знала, но надо удостовериться. Потом туалет. Город Чадово, наверно, в два раза был меньше Бердска, где она родилась и проживала. Бердск молодой город, в прошлом году двадцать лет стукнуло. Свой город, Чадово – чужой. Ни одного знакомого лица. Она будет ходить по магазинам, пойдет на базар. И в одиннадцать часов, устав, без ног вернется на вокзал. На вокзале в это время всегда многолюдно, свободных мест почти не бывает. Все куда-то едут. Спешат. Может, на этот раз посвободней будет – выходной. До электрички еще пять часов. Пять часов не усидеть будет на вокзале, и она опять пойдет в город. Потом опять на вокзал. Мука! И вот все кончено, она в вагоне. Домой! Домой!

«Съездила? Можно и не ехать», – усмехнулась Анна Сергеевна. Это была, конечно, шутка. Она представляла себя в дороге, в действительности, все по-другому – лучше, красочней. Тут как-то прибиралась она в шкафу на кухне; на полке стояла банка с пряностью, порошок горчичного цвета. Что за пряность, она никак не могла вспомнить. Мать все в булки добавляла для вкуса. Анна Сергеевна не собиралась стряпать, просто интересно было, что за порошок. Вертелось в голове. Ну забыла, так забыла, а нет, надо вспомнить, как будто так уж это важно было. Что за характер!? И опять этот голос: «Надо вспомнить. Надо. Ерунда какая-то! – сердилась Анна Сергеевна. – Может, инжир? Нет! Не похоже. Инжир – это сладость. Сходить в библиотеку?» Больше ничего не оставалось. Где-то уже вечером, в пять часов Анна Сергеевна позвонила Лаврушиной, подруге, кондитеру, и узнала, что за порошок в шкафу. Имбирь. Она весь день мучилась, никак не могла вспомнить.

С Чадово та же история, тот же голос: «Надо. Надо съездить». Во вторник на следующей неделе она ничего не планировала, можно и съездить. А можно ли не ехать? Теоретически можно было и не ехать. А практически? Она обещала. Кому? Себе. Голосу. Она еще осенью собиралась ехать.

Анна Сергеевна стала готовиться к отъезду, хотя что тут готовится: села и поехала, не за кардон ведь. Все равно. С вечера она приготовила, что взять с собой в дорогу; легла раньше, чтобы не проспать. Проснулась где-то за полчаса до звонка, отключила будильник. Можно было еще полежать: время позволяло. Борис, муж, спал, зарывшись головой в подушку. «Как так можно спать? Дыхание затруднено», – она бы так не могла. Надо было вставать, а так не хотелось. Тут она собралась к брату, договорилась с сестрой, чтобы ехать вместе, и не встала. Сестра тогда уехала одна. Неудобно было потом. И вот опять надо было рано вставать. «Ехать, не ехать? – она не знала, что и делать. – Обещала. Обещала, значит надо было ехать. Литература вроде как была, можно бы и не ехать. Если ехать, надо уже вставать, а то поздно будет». Она уснула и видела сон, как куда-то приехала. Был какой-то сарай. И там много книг. Изрядно потрепанныч. Была подшивка «Иностранной литературы». И все это – бесплатно, насовсем.

Проснулась она в семь часов. Поезд уже ушел. «Собиралась, собиралась так и не уехала. А ведь проснулась, осталось – встать, одеться…» – думала она.

С вокзала она бы не ушла. И голос молчал.

      Гомо сапиенс.

                                                                        Десять часов утра. Был выходной. Захлебываясь, неистово билась в ванной вода. Пахло стиральным порошком, лимоном. Жена стирала. Сын с приятелем уехал на пляж. Он, глава семейства,в трико, в майке сидел в большой комнате в кресле, читал газету, вчера не дочитал. Вчера он почти весь день провозился с машиной, был в гараже, менял упорный подшипник на сцеплении, смотрел тормоза. Он не любил, когда машина неисправна. Надо выезжать, а машина не на ходу. Машина, «Москвич», была неновая, четырнадцать. За нею нужен уход.

Был чуть приоткрыт балкон. Не жарко, по прогнозу – двенадцать-пятнадцать. Облачно. Он сложил газету и положил ее в кресло слева от себя: читать расхотелось. С машиной он вчера все сделал и на дачу идти не надо. Свободный день. Такое редко бывает. Обычно какая-нибудь работа да находилась. Впрочем, при желании, можно было найти работу. Чего-чего, а работа, она всегда есть. Дрова надо было напилить на баню, парник переделать… Это все не спешно, хотя делать надо. Зима не за горами. С дачей много хлопот. Работа, работа… Она всегда есть и будет! Без нее человек до сих пор бы собирал плоды, ел коренья.

Он проснулся в семь тридцать. Жена была уже на ногах, она рано вставала. Он полежал еще с полчаса и встал; встал легко, сломанная в прошлом году нога не ныла. Во всем теле была какая-то поразительная легкость. И на душе было – спокойно, светло. Он давал себе двадцать пять лет, а ведь уже пятьдесят. Мерно рокотала стиральная машина. Он не любил стирку. Жена после нее сильно уставала, становилась раздражительной. Полдня уходило на стирку. Он где-то читал, что стирка по тяжести приравнивается к работе каменщика, сталевара. Нехорошо все это как-то было: женщина выбивалась из сил, а он, мужик, сидел, читал газету. Жена всегда стирала одна, справлялась. Не мужское это было занятие – стирка. Он лениво пробежался взглядом по шторам, телевизору… На душе все так же было радостно, светло. Эйфория! С чего бы это? Все в этом мире проходит. Хорошее сменяется плохим. Не может быть такого, чтобы все время было хорошо. Одно следует за другим: хорошее – плохое, и – наоборот. За хорошее настроение вроде как надо платить. Жена с мокрыми рукавами вышла из ванной, встала в комнате в дверях. Она была в легком ситцевом без рукавов желтом платье. Круглое лицо ее было красным от работы. Она уже около часу стирала. «Вышла посмотреть, что я делаю, – смекнул он. – Оно и понятно. Она – в работе, а я – сижу». Он потянулся к газете, жена все видела.

– Саша, на улицу бы сходил. Чего сидеть. Если бы я не стирала, я бы сейчас прошлась.

– Правильно ты говоришь! – обрадовался он. – Да, надо бы сходить. Таня, на меня нашла сегодня какая-то благодать.

– Что?

– Настроение у меня хорошее, – широко улыбнулся он.

– Надо испортить.

Татьяна представлялась, наговаривала на себя. Женщина она была простая. Характер мягкий.

– Таня, мне сегодня хорошо. Но это не значит, что мне все время будет хорошо. Настроение меняется. – заговорил он с жаром. – Хорошее – плохое; плохое – хорошее. Может, это плохое уже рядом. Так должно быть. Это – движение. Жизнь!

Татьяна думала.

– Конечно, хорошо, когда есть настроение, – продолжал он, – оно меняется… за хорошим следует плохое…

– А у меня нет никакого настроения, – честно призналась Татьяна.

– Значит, потом тебе будет хорошо, а мне – не очень, – рассудил он.

Татьяна хотела бы верить в хорошее завтра, но почему-то не верилось.

– Иди, Саша, сходи на улицу. Чего дома сидеть.

– Надо бы сходить…

Жена пошла стирать. Он встал, сунул в книжный шкаф газету и стал одеваться; надел спортивные штаны с коричневой продольной полоской, «лампасами» и голубую приталенную рубашку с короткими рукавами. Он не хотел бы думать о плохом, все было хорошо, но как не думать – хорошее проходит. Он готов был и не готов к плохому: не готов – потому что не хотел расставаться с хорошим; готов – потому что так устроен мир, и за хорошим следует плохое.