Зашелестел дождь. Еще одна несанкционированная свалка – резиновые шланги, разбитый унитаз…
Железная дорога, точнее все, что от нее осталось – гнилые шпалы. Рельсы были убраны, а может, сворованы, в порядке вещей. Было много разного мусора, пачки от сигарет со страшными картинками от преждевременной старости, до рака легких, груди, не счесть
Полуразрушенное здание без крыши. Какие-то радиотеледетали, Алекс не разбирался в технике. Рядом еще одно здание, только меньше и с крышей, вполне пригодное для жилья, правда, без дверей и окон. На полу в углу миска с ложкой, эмалированная кружка. Стола не было. Детский матрац, какие-то тряпки и грязь. Много мусора. Миска есть, лежать тоже было на чем, не на голой земле. Чем не конура? Еще бы мяса полную миску или колбасы, только не копченой, а то – рыбы. Алекс потянул носом, потом поднял заднюю лапу – струя прошла рядом с миской. Молодым Алекс часто мочился, метил территорию. Последнее время сдавать стал. Напор струи уже не тот.
Дождь неожиданно кончился, как и начался. Скоро должна прийти электричка, диктор уже объявила. Алекс побежал точно опаздывал. У размокшей картонной коробки из-под бананов лежал череп, точно из анатомичекого кабинета, гладкий. Щенок был. Жить бы да жить. А может, болонка? Волк задрал? Про волков было не слышно… тогда собака, какая-нибудь овчарка или бомж? Сучка была или кобель? Кобель бы постоял за себя. Сучка тоже не промах… Пришла электричка. Почти сразу дежурная объявила об отправлении. Алекс бы не успел, если бы вдруг захотел уехать. Из привокзального кафе, тоже «Алекс», нещадно тянуло рыбой. Скумбрия.
Варенье.
Полтора месяца не выплачивалась заработная плата в «Стройдетали». Не было «живых» денег. Только взаимозачеты. Тяжелым было финансовое положение на предприятии. Почти не стало спроса на основную продукцию – кирпич, строительные блоки. Стоял декабрь, не лучшее время для предприятия; строительный сезон закончился. Но в цехах все же велась работа. «Стройдеталь», что называется, держалось на плаву. Предприятие было частное, четыреста пятьдесят человек.Тяжело давалась России рыночная экономика. В прошлом году сбили инфляцию, и вот – неплатежи. Были предприятия, где заработная плата не выдывалась по полгода. Люди уходили в неоплаченные отпуска… Особенно страдали бюджетники. У них без того была маленькая зарплата, а тут еще – задержка. Пенсия также задерживалась. Бастовали шахтеры, учителя. Были случаи голодовок.
В «Стройдетали» было тихо: никто не бастовал, не объявлял голодовку. Но недовольные имелись. Люди ругали правительство, заведшее страну в тупик, были недовольны президентом. Но лучше от этого не становилось. Когда будут деньги, никто на предприятии не знал: может, завтра, а может, послезавтра. Начальник цеха отмалчивался. Уже на сигареты, на хлеб денег не осталось. Проходило завтра, послезавтра, и – все так же не было денег. Люди, точно малые дети, опять верили в завтрашний день. С надеждой, оно легче было жить.
Ровно в восемь начиналась смена в «Стройдетали» и в пять заканчивалась. Работали полный день. Работать за просто так, даром никто не хотел. Было невыгодно работать. Упадническим, нерабочим было настроение у людей.
Смена только началась; а у сварщиков ремонтного цеха, сварочное отделение, уже перекур. Время пить чай. Дружным был коллектив. Только один Носов Олег из коллектива держался в стороне, сам по себе. Он работал в цехе уже десять лет. Человек был серьезный. Двое детей. Черемных Данил, Колобов, по прозвищу Колобок, Юрка Зиновьев, Степаныч – все они пришли в «Стройдеталь» из саратовского леспромхоза. Их стаж работы в «Стройдетали» был небольшой. Сразу же, с первых дней проведения в стране рыночных реформ, леспромхоз залихорадило, не стало заработка. И люди побежали кто куда. Первым в «Стройдеталь» пришел Черемных Данил. Через месяц с леспромхоза ушел Колобов, по прозвищу Колобок. Прозвище дали ему за малый рост. Оно осталось с ним и в «Стройдетали». Вскоре перебрались Юрка Зиновьев, Степаныч. Проживали они все четверо в городе на одной улице; а Черемных с Зиновьевым даже были соседями по этажу. Они часто вместе сходились, выпивали. Отношения их строились на взаимном уважении другу к другу и были сродни родственным. Вдвоем, втроем легче было адаптироваться в коллективе, они это хорошо понимали. Два, три человека – это уже сила. Заводилой, иначе лидером, был у них Черемных. Без лидера в коллективе никак нельзя: даже в самом маленьком коллективе, в два человека, он есть. Кто-то должен быть первым, кто-то – вторым.Так уж устроен мир.
Черемных был разведен, жил с матерью. Невысокого роста, недурен собой; характера беспокойного. Ему было уже двадцать девять лет. Зиновьеву двсадцать пять; Колобку – дввадцать четыре; Степаныч уже как год был на пенсии. Случалось, четверка с леспромхоза ссорилась, но сразу и мирились, не было зла. Когда один за всех и все за одного, и работать легче. Работы в цехе было немного. У Колобка совсем не было. Мастер искал ему. Сдучалось такое, что она появлялась только в конце смены. Часто работа была разной, не по специальности: уборка территории, вывозка мусора.
Главное, занять людей, чтобы не слонялись без дела, не сидели.
Сварочное отделение по шагам, Зиновьев мерил, было двадцать шагов в длину и пятнадцать в ширину. Шаги у Зиновьева были большие. Сам он был около двух метров роста. Пол в отделение был выложен чугунной декоративной плиткой.
Имелись шесть сварочных аппаратов и один полуавтомат. Был пресс… Шкафы с инструментом. Разметочный стол. Рядом с ним стоял обеденный стол, на столе – железные кружки, литровая банка с песком. Два латанных-перелатанных стула и скамейка. У каждого свое место. Степаныч с Колобком и Носов сидели на скамейке; Степаныч – в середине. Черемных, Зиновьев сидели на стульях. Рядом с Черемных на табуретке сидел Васин Колька, практикант, с училища. Он работал в «Стройдетали» вторую неделю. Его наставником был Черемных.
Все сидели за столом, ждали, когда Степаныч принесет кипяток из кузницы. Кузница находилась за стенкой. Там всегда была кипяченая вода. Кузнец специально кипятил. Большая емкость, на весь цех.
Степаныч не торопился.
– Тебя, Степаныч, только за смертью посылать! Сколько можно ждать!? – шутил Зиновьев.
– Тебе надо быстрее, взял бы да сходил, – был спокоен Степаныч.
Он налил в свою почерневшую от заварки литровую банку с поллитра кипятка, насыпал заварки, закрыл пластиной из нержавейки и передал чайник Колобку. Степаныч без чая не мог. За смену выпивал около трех литров. Он один и ходил за кипятком. Это было его обязанность. И когда Степаныч уходил в отпуск или отпрашивался, за кипятком идти было некому. Сидели все без чая… Никому не хотелось подменять Степаныча, потому что один раз сходишь, там войдет в обязанность.
Пока в кружке чай настаивался, Колобок с отрешенным видом жевал сало. У Черемных тоже было сало. Он ел некрасиво, торопился, словно боялся, что могут отобрать. Практикант достал из холщевой сумки, лежащей у ног, поллитровую банку варенья и с гордым видом поставил на стол. Варенье на работе – это была роскошь! Дома, конечно, у всех было варенье, но чтобы кто-нибудь принес на работу – такого не случалось. Расточительно было брать варенье на работу. Дома с такой поллитровой банкой можно месяц чай пить; на ее – на три дня. Все, что стояло на столе, считалось общим. Юрка запросто хлебал у Колобка из банки щи, брал сало. Так же и Колобок обедал с Черемных, когда своего обеда не было. Столовая вот уж как месяц не работала, брали с собой.
Варенье было, похоже, из красной смородины. Носов глаз не мог отвести от ярко-пурпурной банки. «А может, из клюквы? – гадал Носов. – Нет, за клюквой надо было далеко ехать». Носов забыл, когда ел досыта: колбасу полгода уж не видел, не на что было купить. Все деньги уходили на хлеб, сахар, крупу, растительное масло. Носов в семье один был кормилец. Жена не работала. Иногда, случалось, денег на хлеб даже не хватало. Да еще долг двести двадцать тысяч. Зарплата смехотворно низкая – семьсот двадцать тысяч. Булка хлеба стоила три тысячи. На один хлеб только в месяц уходило восемьдесят тысяч. А надо еще масло растительное, сахар. За квартиру надо платить. Дочери лыжи не на что было купить. Разве это жизнь?
