На пересечение улиц Герцена и Декабристов зацвела береза. Это была не совсем береза – ствол как у березы; листья как у черемухи, только размером меньше; цветы – черемухи. Дерево-мутант… Гибрид. Черемуха и не черемуха. Черемуха как две недели уже отцвела. Каждый раз проходя мимо, он спрашивал себя, кому нужно было скрещивать березу с черемухой, портить дерево. Ответа не было. …а может, как-то само собой… надуло. Нет, без человека тут не обошлось. Бедное дерево – и не черемуха, и не береза. Чего в нем было больше: березы, черемухи? Ягода тоже была черная, как у черемухи, только мелкая.

Прошли бабушка с любимым внуком.

– Будьте, пожалуйста внимательны, – заговорил вдруг приятным женским голосом сдававший назад УАЗик. Все так же жалобно скрипели качели на детской площадке за углом. Мужчина чихнул – за квартал было слышно. «Приятного аппетита!» – висел над фирменным магазином «Птица» большой рекламный щит с курицей-гриль, обильно политой кетчупом, и ножками Буша. Нигде в городе так сладко не пели птицы, как у магазина «Птица». Поистине, райское пение. И вчера он проходил – птицы тоже пели. Он запрокинул голову, пробежался взглядом по тополям, – ничего не увидел, но кто-то же пел .

Детский магазин «Сказка», за ним сразу кафе. Он в пятницу заходил, взял щи, борща не было, рыбу.

Дверь в кафе была открыта, оно и понятно, жарко. Время обеденное, в кафе – никого. Не видно и работников кафе. Все куда-то попрятались. Но вот вышла кассир:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

В меню на первое был суп харчо, вермишелевый суп. Борща опять не было. На второе – омлет из яиц от пестрых куриц… дальше он читать не стал, направился к выходу. В дверях женщина с лишним весом говорила своей худосочной подруге:

– Я б его убила!

В городе еще была столовая, кафе на вокзале. Лежавшая на тротуаре в тени собака подняла голову: чего тебе? Пройти. Собака встала, лениво отошла в сторону, пропуская, и опять легла. Другая бы осталась лежать, не встала, да еще схватила бы за ногу.

В выброшенной кем-то газете от «Справедливой Росии», распространяемой бесплатно по случаю выборов, какой-то Илья предлагал: «Врежем лживым чинушам по обещальникам». Шрифт был крупный, невозможно не прочитать.

Женщина с пластмассовой миской бегала, просила у мужчины с первого этажа воды для кошек. Кошки уже вылезли из подвала, ждали, что им принесли. Мужчина закрыл балкон, не стал разговаривать. Пришел автобус. «Не дай себе засохнуть» – намалевано сбоку на остановке. Где-то плакал ребенок.

Никто из столовой не выходил, не заходил. Закрыто?

Как и в кафе, в столовой никого не было.

В углу, напротив раздачи, стояла кадка с большим, похожим на пальму растением.

Ура! Борщ! Сорок шесть рублей. Биточки особенные, тридцать шесть рублей. Что в них такого особенного? Борщ с тушенкой, сметаной, зеленью. Биточки – ничего особенного. Жестковаты.

Он уже поел, сидел, ждал чего-то, не дождавшись, вышел.

На горизонте облака закучерявились.

– Привет.

– Привет.

Он, признаться, ничего не знал о знакомом, если только то, что знакомый раньше работал водителем автобуса, сейчас на пенсии, похудел. Он даже не знал, как знакомого зовут, но тем не менее это не мешало общаться.

Клавдия, соседка из тридцать пятой квартиры, вышла из «Магнита» с тяжелыми сумками с дочерью. Тучная женщина. Дочь ее тоже в теле. Андрей, муж Клавдии, не худой. Был еще собака бойцовской породы. Это всех надо накормить, напоить, не без этого.

Он приотстал.

Все окна в доме были в стеклопакетах, кроме одного, на четвертом этаже. Он тоже хотел бы вставить стеклопакеты, но пока не получалось, как-то не до этого было, на следующий год, если только.

Приоткрылась штора на втором этаже.

– … нарисовался. Опять куда-то ходил. Все ходит. Вынюхивает. Хорошавина, соседка его за стенкой, рассказывала… Танька, пьяница, к нему ходила. Молодая. Та еще шалава. Хорошавина уж вызывала милицию: Танька не хотела уходить, звонила, ломилась в дверь, он, видимо, не открывал. Сейчас, вроде, к нему никто не ходит. Тихо. Успокоился.

– …подожди, подожди. Это какая Танька? Гусева?

– Да.

– Так она умерла в прошлом году.

На втором этаже штор не было.

– Он то здоровается, то не здоровается.

– Он старше тебя в два раза.

– Ну и что! Я – женщина!

Клавдия рухнула в кресло:

– Не могу больше! Руки от сумок отваливаются.

– Мама, я как выхожу с Цезарем гулять, так и он выходит. Мало его наш Цезарь покусал, еще хочет.

– Первый, второй, – считал он этажи, поднимаясь по лестнице.

На третьем этаже, у Клавдии, залаяла собака. Четвертый этаж. Он прислушался, стараясь не шуметь, подошел к двери, осторожно вставил ключ в замок. Еще раз прислушался. Повернул ключ. Опять прислушался. Еще один, последний поворот ключом. Соседка вышла, – он уже был дома. Успел! Сегодня был день сливного бачка. Придумал его какой-то Хуа… из Китая. Кактус на кухне просил: полей меня, и не отстал, пока он не налил воды.

Алекс

                                                                        Было тепло как летом, пора бы уж, середина мая. Алекс, помесь лайки с сербернаром, серо-дымчатый окрас, лежал за стадионом в кустах. Рядом проходила трасса. Машины, машины, точно конвейер какой, и все больше иномарки… вот так же была весна, тепло, когда прибежала соседка – отца задавило. Водитель, по словам очевидцев, даже не пытался затормозить… с места происшествия скрылся. Мать побежала смотреть, и Алекс, еще щенок, увязался. У отца были сломаны передние лапы, глаза открыты, – как живой. Потом Алекс один бегал смотреть, но отца уже не было, двуногие его куда-то увезли. «Скоты бесхвостые, – ругалась Джулия, сестра, – совсем обнаглели». Джулия… Снюхалась с Цезарем, дворнягой и – пропала. И Цезаря не видно. Говорила ей мать, чтобы не таскалась с ним, не послушалась. Где теперь искать ее? Любовь зла – полюбишь и козла, как у двуногих говорится. Алекс тоже вон трое суток пролежал у подъезда возлюбленной, ожидаючи. Другие кобеля, была кавказкая овчарка, здоровый кобель, уходили, приходили, а Алекс все лежал, ждал, когда сучка выйдет. Хозяин держал ее на поводке, далеко от себя не отпускал, а если та рвалась, говорил: «Верка, Верка, нельзя! Фу!» В холодное время суток на Верке была шерстяная накидка, чтобы не замерзла. Алекс, наверно, еще бы лежал, если бы Веркин хозяин не прогнал. Алекс с трудом поднялся, ноги совсем не держали, точно пьяный… Верка была с богатой родословной. Алекс – без определенного места жительства, работы – бродяга, бомж. Не ровня. А ведь был свой угол, еда; правда, на цепи, зато при деле. Чего еще надо? Алекс, наверно, до конца своих дней просидел на цепи, если бы не случай. В тот день Алекс приболел, плохо спал, да еще луна тут, к дому подъехала какая-то машина вроде как «Ауди», скрипнула калитка. Грабитель! Кто еще? Больше некому, все дома. Алекс залаял, рванулся раз-другой – цепь и порвалась. Грабитель заскочил в машину и уехал. Алекс не понял – свобода!? Столько о ней всего написано, сказано, спето. Чего греха таить, Алекс хотел когда-то бежать… Но одно дело хотеть, другое –претворить решение в жизнь. Дистанция огромного размера. Первое время так и тянуло на цепь, столько лет на цепи, долг, как хозяин без собаки, а потом ничего: куда захотел, туда и побежал. Свобода. Алекс все хотел зайти, проведать хозяина, как он, не чужой ведь, но все как-то было не досуг, дела. А хозяин дурак… как-то на праздник, был день бухгалтера, перепутал или нарочно вместо воды налил в миску водки, принес закуску. Алекс сразу смекнул, в чем дело, пить не стал, насмотрелся на алкашей. А есть статья, срок за издевательство над животными.

Завыла сирена, грохнуло, то взрывали щебень на карьере, Алекс вскочил, поджав хвост, побежал дворами. Когда еще раз грохнуло, это где-то минут через десять, Алекс уже был за городом. Кончился асфальт, пошла грунтовая дорога. Запахло хлебом – хлебопекарня была рядом; потом – скважина. Собаки залаяли. «Прикормыши. Холуи», – ругнулся Алекс, не без этого. Какой-то кобелек выбежал на дорогу. Алекс хотел задать ему трепку, да из сторожки вышел двуногий с палкой, с сигаретой в зубах. Защитничек. За поворотом, недалеко от хлебокомбината, раскинулась несанкционированная свалка. Ничего хорошего не было – сантахника, кирпич, детали от машины. За скважиной тоже сантехника, ничего съедобного. На скважину Алекс не рискнул идти, в Липовке, это недалеко, км восемь, был отлов собак в спецприемник на стериализацию. Это как кастрация педофилов у двуногих. Алекс не был педофилом. Стериализация – последнее дело, уж лучше быть забитым, чем стериализация. Только не это.