Прежде чем открыть оградку, Андрей проверил запор, крючок. Татьяна подошла. Андрей сел на скамейку, закурил. Татьяна достала из сумки чистое полотенце, расстелила на могиле, выложила из сумки беляши, конфеты. Андрей открыл бутылку, плеснул на могилки. Татьяна разломила беляш, положила рядом с памятником, посыпала крупы.

– Хватит, хватит мне, – в страхе замахала Татьяна руками.

Андрей налил почти полную стопку водки. Татьяна выпила, сморщилась.

– Закусывай, – взял Андрей стопку, налил себе с верхом.

– Вон Сергей идет, – давясь беляшом, сказала Татьяна.

Андрей скорее выпил. Сергей шел с женой, Ольгой. Та была в демисезонном пальто, боялась простудиться. Она все пила разные лекарства, лечилась непонятно от чего – то сердце прихватывало, то почки болели… Три раза уже она была на курорте. Женщина она была симпатичная, обходительная, простая.

– Привет.

– Привет.

– Давай, Сергей, заходи, – прижалась Татьяна к оградке.

Андрей с Сергеем – была одна компания; женщины – другая. Разделились. Андрей взял со скамейки бутылку, стопку. Татьяна с Ольгой не стали пить.

– Нам больше останется. А то женщины во хмелю нехорошие, – шутил Андрей.

Татьяна с Ольгой занялись разговором. Ольга рассказывала, как накануне простудилась. Была большая температура. Андрей рассказывал Сергею, как достал деньги, как повезло. От закуски уже ничего не осталось, и бутылка была пустой.

– Еще бы, да? – выпрашивал Андрей.

Сергей ничего не ответил. Молчание – знак согласия. Где-то рядом страшно закричала женщина.

– Началось… – буркнул Андрей.

– Чего началось? У человека горе, а ты так говоришь, – одернул брата Сергей.

– Не люблю слезы. На нервы действует.

– Мало ли, что ты не любишь.

Вадим с Людмилой, женой, появились.

– Привет.

– Привет.

– Здравствуйте.

Вадим был в потертой джинсовой куртке, спортивные синие брюки. Умное лицо. Держался Вадим – директор, не меньше. Людмила была среднего роста, полная интересная женщина. Тоже в джинсовке. Вадим скромно встал у ограды, что на него не походило: человек он был не робкого десятка. Людмила не отходила от Вадима.

– Вадим, чуть-чуть опоздал… – высоко поднял Андрей над головой пустую бутылку. – Вот так-то, опаздывать.

– Да мне и не надо, – демонстративно отвернулся Вадим.

Он уже был выпивши. Это было заметно.

– К моим сходили на могилку, – рассказывала Людмила. – Посидели там немного.

– Как, пенсионер, дела? Как отдыхается?– спросил Вадим.

– Ничего, – был немногословен Сергей.

– На работу не тянет? – допытывался Вадим.

– Да нет уж, наработался. Пусть другие поработают.

– …как слепых котят бросили в рынок! – не мог Вадим спокойно говорить. – Выплывайте, как хотите. Варвары! Сходу – в рынок. Кто так делает? Никакой подготовительной работы. Не любит русский человек ждать. Ему надо сразу. Как ты думаешь, Сергей, потянем мы рынок?

– А куда деваться? – закурил Сергей.

– Впрягемся и потянем, да?

– Жириновского надо поставить у руля, – с улыбкой предложил Андрей.

– Этого смутьяна… – строго посмотрел Вадим на Андрея. – Это – Ноздрев Гоголя. Руцкой мне нравится. Фигура неординарная. Мужик упертый. Мне кажется, он потянет. Как ты думаешь, Сергей?

– Может быть. Я не спорю. Только мне кажется, он не годится в президенты. И вообще, поторопились мы с рынком.

– Нет, Сергей, нам надо было раньше переходить на рыночные отношения.

– Опоздали мы, – улыбнулся Вадим. – Консерватор ты, Сергей.

– При чем здесь консерватор, – обиделся Сергей. – Раньше хоть что-то можно было купитьв магазине.

– …вот именно – «что-то». Ты пробовал «Сникерс»?

– Нет.

– А почему?

– Да потому, что не хочу.

– Ну и зря. Хорошая штука. Полезная. Много витаминов. Ты раньше видел ананасы? Сейчас, пожалуйста, ананасы, кокосы…

– Но я их не могу купить. Что раньше я их не мог купить, их не было в магазине, что сейчас не могу купить, денег нет.

– Вот мы с тобой подошли к главному. Чтобы хорошо жить – надо деньги. А чтобы деньги были, надо крутиться. Рынок – такая беспокойная штука, брат.

– А что же ты не крутишься? – сердился Сергей.

– Почему я не кручусь? Потому что я – человек другой формации, закалки. И ты такой же, – ткнул Вадим пальцем в сторону Андрея. – …и ты, Сергей. Мы – совки. Мы привыкли ко всему готовому. Иждевенцы. Что с нами будет? А ничего не будет: жить-то осталось. Так на дурачка и проживем.

– Мужчины! – потянула Людмила Вадима за рукав. – Может, хватит политики? На кладбище ведь.

– Молчу, – приложил Сергей палец к губам.

– Ты права, крошка, – обнял Вадим жену. – Шуметь на кладбище не хорошо. Но жить-то хочется.

Вадим отвернулся, в глазах его блеснули слезы. Он хотел что-то сказать, и – упал на колени, прижался лбом к холодной земле, затих.

– Вадим, вставай! Хватит дурака валять! – толкала Людмила Вадима круглым коленом в плечо.

– Люда, пусть человек полежит, если у него в этом потребность есть, – ждал Сергей, что еще выкинет Вадим.

– Люди смотрят. Неудобно, – сердито ответила Людмила, поджав губы-бантики.

– Вадим, мы идем домой. Вставай, – просила Татьяна. – Андрей, закрывай калитку. Вадим, мы пошли.

– Сейчас. Я слушаю, – каким-то чужим голосом ответил Вадим. – Все, встаю.

Он медленно поднялся с колен и минут пять стоял, словно чего-то ждал.

– Что там услышал?

– Ты не смейся, – сердито посмотрел Вадим на улыбающегося Андрея. – Земля наша больна. Плохо ей. Она стонет.

– Чем же она больна? – не унимался Андрей. – ОРЗ? Или, может, у нее СПИД?

– Пошли, Вадим, – заторопилась Людмила.

Вадим вместе со всеми вышел на дорогу. Женщины отдалились, вырвались вперед; Андрей, Вадим и Сергей – пошли следом.

– Здравствуйте, братья! – вдруг словно из -под земли вырос бывший сосед Сергея по лестничной площадке по старому дому Попов Николай.

Он был в фуфайке, сапогах.

– Здорово.

– Привет.

– Привет.

– Бутылки больше не сажаете? – кривя рот в усмешке, спросил Николай. – Я как увижу вас, сразу вспоминаю огород. Мой огород был рядом с вашим. У вас всегда на грядках были пустые бутылки. Жена у меня говорит, что они сажают их.

Он сошел с дороги.

– Пока, братья! – махнул рукой.

– Покатился, колобок. Ножки коротенькие. Топ-топ… – смеялся Андрей. – Видел я его как-то раз пьяным. Он раньше здорово пил.

– Прославились, – констатировал Вадим.

«Если разобраться, зачем надо было пить на огороде, – думал Сергей. – Пьяный – не работник. Может, время было другое. Все было проще».

      Барыня

                                                                        Она второй месяц не вставала с кровати, ноги были как ватные, из соломы. Худое, с нездоровым желтым оттенком лицо. Седые космы, в беспорядке разбросанные по подушке. Глаза ввалились. Тонкие обескровленные губы. Человек живет, пока ходит, говорила она все, поучая. Не годится, когда голова как ноги лежит: голова должна быть высоко поднята, – на плечах, а не на подушке. Лежащий человек – не жилец. И вот она слегла. Стара стала. Она уже не надеялась встать, отходила свое. Мир был в тягость, незачем стало жить. Конец был близок, она чувствовала. Не сегодня-завтра тонкая связующая нить с родными, близкими, знакомыми оборвется. Нить была натянута как струна, малейшее прикосновение, и – все… У каждого есть нить. У одних она рвется в двадцать-тридцать лет, у других – в шестьдесят… но, обязательно рвется. Без этого нельзя.

Старуха лежала у себя в комнате, ждала смерти. Какая она, смерть? Может, она уже в комнате, за шторой. Вчера у соседей за стеной плакал ребенок… Сегодня не слышно. Дверь в комнату была закрыта. «Это хорошо, что закрыта, – думала старуха. – Спокойно.Одной лучше».

Не сразу старуха обезножила. Она долго болела. Два месяца пролежала с ногами в больнице, лучше не стало. Кружилась голова, удушье. Годы. И лучше не будет, только – хуже. И врачи были бессильны. Старуха, похоже, смирилась со своим незавидным положением. Жизнь кончена. А насчет того, что надежда умирает последней, старуха ни на что уже не надеялась. Жить-то осталось. Не сегодня-завтра… будет все кончено, как будто и не жила.