Если попадешься в ловушку к карателям и не сможешь выбраться, уповай на удачу и постарайся изо всех сил дать понять, что ты не агрессивна и способна повиноваться Договору. Назовись чужим именем и говори, что не знаешь, кто тебя обратил. Если повезет и тебя не поймают на лжи, ты спасешься и сможешь жить в системе. Ни в коем случае не произноси имя Джеймса.

Ни в коем случае не возвращайся домой. Мы с Джаспером сумеем проинформировать твоих родителей о твоей смерти.

Прости меня.

Эдвард».

Сначала я вспомнила лицо своего отца, который прощался со мной, думая, что отпускает меня в Куантико. Он смотрел на меня взволнованно и немножко с гордостью. Он в последний момент увидел во мне личность. Может, тогда он подумал, что я выросла такой упрямой именно в него…

Я вспомнила, как мама плакала, когда меня едва не сбил фургон Тайлера. Она умоляла меня вернуться, называла себя безответственным родителем.

Я их единственная дочь.

Все эти годы я прожила скучно и посредственно. Моя семья ничем и никогда особенно не выделялась, я лелеяла свои амбициозные мечты втайне от родных. Мечты имеют свойство сбываться.

Я ведь говорила Эдварду, что готова к миру, который распахнется мне, если я узнаю о Договоре. Я могла отказаться участвовать в охоте на Джеймса. Я понимала, что должна теперь нести ответственность за это, но в те секунды думала только о родителях и о том, как сильно я их подставила. Мне ясно вспомнились фото на каминной полке в доме отца — все мои школьные фото с классом, свадебные снимки с Рене. После того, как мать ушла, он жил только прошлым.

Интересно, Джаспер способен успокоить и проконтролировать даже чувства, вроде отчаяния от потери единственной любимой дочери? Надеюсь на это…

Я переоделась и немного размялась, привыкая к ощущению бесконечной легкости и силы. Ничего, кроме этого, не изменилось. Правда, если я сосредоточу внимание или сконцентрируюсь, то вижу больше и способна двигаться быстрее. Странно, но ничего по этому поводу я не ощутила, кроме легкого облегчения.

Увидев впереди в тоннеле решетку, через которую стекала гнилая вода в канаве, я направилась к ней. Оттуда веяло соленой водой и чистым воздухом.

Я подошла к решетке и выбила ее рукой. Она с грохотом упала в вечерние сумерки и плюхнулась в мелководье. Я прыгнула следом. Мне открылся вид на огромное озеро. За ним в дымке марева колыхался холмистый, пустынный горизонт. Автострада виднелась далеко слева от меня. Шоссе протекало вдоль голой, песчаной местности, где изредка рос сухой кустарник и кактусы.

Надев на голову кепку и перевязав низ лица банданой, я аккуратно вышла из тени. Главное — не смотреть на солнце. Оно как раз постепенно гасло на западе. Мне было очень жарко, воздух казался сухим и обжигающе горячим.

«Я помню это озеро, мы были тут с классом в походе. Шоссе идет из Финикса на север… Нужно только добраться до указателя».

Не было и речи о том, чтобы оставаться на юге.

Я не использовала свое умение очень быстро бегать, потому что не знала, кто сейчас может меня видеть. Так что я осторожно побрела вдоль берега к шоссе. К тому времени, как я доберусь до Форкса, Каллены покинут особняк.

Мне не верилось, что Эдвард оставил меня. Не верилось, что теперь я сама по себе. Я хотела точно убедиться в том, что мне уготовано. К тому же, старый дом в глубине леса — единственное место, казавшееся мне безопасным и спокойным.

Это чувство вернулось ко мне, ощущение, будто я — тень. Ощущение, будто я тут чужая, не принадлежу никому и ничему. У меня отныне нет ни привязанностей, ни родины. Только стремление бежать и прятаться.

Чувство пустоты, обрушившееся на меня, казалось колоссальным. Словно после конца света я оказалась единственной, кто выжил, и в мире воцарилось бесконечное молчание.

Над головой медленно плыли каскады колючих, ледяных звезд. Солнце быстро зашло за горизонт. Впереди пустыню пронзало асфальтовой стрелой идеально ровное шоссе, ведущее к повороту на Вегас.

***

Мой путь пролегал по прямой сквозь прозрачно просматриваемую местность. При этом на пути мне постоянно попадались небольшие городки и остановки с мотелями. Я не привлекала к себе внимания. На свете полным полно людей, путешествующих на юге автостопом. Это дешево и удобно.

Первые сутки я не думала об охоте. Было странно шагать без устали, рассматривая окружающий пейзаж. В самые жаркие часы дня солнце становилось невыносимо, и я пряталась в первом попавшемся укрытии. Например, часа два могла провести в придорожной забегаловке.

Приближалось время жажды, и я понимала, что лучше мне начать охотиться в здравом уме. Я пока ещё не умею себя контролировать. Если сильная жажда застанет меня в людном месте, я вполне могу кого-то прикончить, потому что большой силой воли я не отличаюсь.

Ночью после первых суток я сошла с шоссе и решила двигаться по пустыне строго перпендикулярно ему. Тут должно обитать немало койотов. Мне совершенно плевать, какова их кровь на вкус. Если я хочу выжить и не хочу, чтобы пострадали люди, придется питаться пока так…

Идти пришлось долго. Я чувствовала себя растерянной. Физический интеллект никогда не был моей сильной стороной. Я не знала об охоте ничего — ни как выслеживать зверя, ни как нападать на него. Я еще не разбиралась в запахах, но неожиданно мне показалось, что в воздухе появился запах псины. Метрах в двухстах от меня стоял, навострив уши, небольшой койот. Я помню, что на людей они почти не нападают и, вообще, дичатся нас. Койот смотрел на меня очень настороженно, а потом неожиданно дал стрекача.

Сначала я растерялась, потому что не представляла, как догнать такое быстрое животное, но неожиданно что-то потянуло меня за ним. Так на побег жертвы реагирует лев.

Я не замечала скорости собственного передвижения, но расстояние между мной и койотом быстро сократилось. Мне показалось, моё тело повинуется какому-то сложному инстинктивному механизму. В глазах мир заволокло мутной, алой пеленой. Я помню, как вонзила клыки во что-то мягкое. Кровь показалась мне отвратительной на вкус, но я никак не могла перестать ее пить и жадно глотала. Я хотела остановиться, но у меня просто не разжимались челюсти, а тело словно перестало слушаться. Теперь я понимала отдалённо, какого рода борьбу с собой переживал Эдвард. Если мне сложно остановиться и перестать пить кровь существа, которая мне даже не очень нравится, то насколько сложно не убить жертву, которой одержимо твоё тело и всё твоё естество?

Когда я пришла в себя, мои руки были в крови, темные джинсы тоже в кляксах, край футболки испачкан в песке и исполосован когтями. Мертвый койот валялся у меня под ногами.

Я судорожно вытерла со рта кровь и огляделась. Никого…

«Кто-то может отыскать тело животного, и укус покажется подозрительным».

Я достала из рюкзака канцелярский нож и исполосовала горло несчастного зверя, скрывая след своего укуса. Не рассчитав силы, я почти оторвала голову от туловища.

Дрожащими руками опустив в песок тело, я шагнула от него прочь. Пить мне больше совсем не хотелось и слегка подташнивало.

Я побрела по песку прочь, обнимая себя руками и дрожа. Меньше всего я хотела убивать живое существо…

Шоковое состояние прошло, когда я дошла до дороги, ориентируясь на крышу огромного амбара впереди. Я торопливо стерла с лица кровь. Затем, пока меня не видят, быстро сменила футболку. Больше сменной одежды не осталось, но кровь на темных джинсах видна довольно плохо.

«Пустынный койот — символ одиночества», — подумала я без какой-либо конкретной цели.

Солнце вставало и заходило за горизонт. Дни слились для меня в один день, время словно сошло с ума. Порой мне казалось, что его не существует. Точнее, теперь я понимала, что единственное, каким образом человек замечает течение времени — с помощью собственной энтропии. Если её убрать, то ощущение времени сильно притупляется. Замерев, я могла наблюдать за течением жизни, но не участвовать в ней. Разрушались камни, шелестел на ветру песок, бились сердца людей, а я осталась вне всего этого. Это могло бы свести с ума, если бы только я серьезно задумалась об этом. Но я не позволяла себе таких вещей.