Прошел лишь краткий миг между моим шагом к столу и тем, когда я оказалась буквально приколоченной к стене резким рывком. Я сильно ударилась затылком до такой степени, что в глазах потемнело, а я не смогла издать ни одного звука кроме вырвавшегося из легких воздуха. Эффект зелья тут же спал. Когда зрение вернулось, уведомитель все еще на вытянутой руке держал меня за горло, немного ослабив хватку.
– Ты совершаешь ошибку, – кратко и серьезно сказал он, а я могла лишь, зажмурившись, потянуться к своей гудящей голове. – Я бы с легкостью убил тебя, не посмотрев, кто скрывается за завесой магии.
- Я не собиралась скрываться, – проговорила я, открыв глаза. Моё сердце начало бешено метаться по грудной клетке. «Он ожидал увидеть кого-то ещё? Настолько сильна угроза предательства?»
- Обнаружение жизни, – продолжил Люсьен, проводя большим пальцем вдоль пульсирующей артерии на моей шее. – До сих пор позволяет мне видеть твои биоритмы…
Его взгляд упал на разрушенный медальон, и тогда рука плавно переместилась к карабину цепочки, освобождая меня от тяжести амулета и удушения. Я почувствовала некоторое разочарование из-за этого освобождения, не замечая ранее одержимостью маленькой уже безделушкой, возвращающей в трепетное воспоминание.
- Кажется, я предупреждал о скрытности. Кто видел его в действии?
- Только Винсент…, – с трудом ответила я.
- Хорошо.
Он вернулся к изучению рукописи, а я опустилась на рабочий стул перед ним. Оттуда мне удалось разглядеть, что данный журнал принадлежал Уоренимусу. Он редко вёл записи, предпочитая сразу складывать исследования в научные труды, однако если и вёл, то они выглядели как отрывки, хаотично разбросанные по мятому листу бумаги.
- Что Вы ищете? – Решилась спросить я, вызвав у Люсьена улыбку. Раньше это загоняло меня в недоумение, но теперь в голову пришла мысль, что люди в подчинении человека передо мной никогда не подвергали сомнению слова и действия уведомителей. Они просто не задавали вопросов, слепо повинуясь, отчего моё любопытство было для него крайне забавным явлением. – Я могу помочь…
- У тебя еще будет возможность помочь мне, когда придёт время, – внезапно сказал Люсьен. Он положил на стол конверт, придвинув его пальцем. Я тут же вскрыла и развернула листок с именами.
- Что это?
- Это люди, с которыми встречался Адамус Филида в период своего отсутствия, – пояснил он. – Есть три имени и три зелья, что будут созданы тобой. Сделай их, и тогда получишь дальнейшие инструкции.
Я молча кивнула, и, когда уведомитель двинулся к выходу, встревожилась, ведь так и не успела задать вопросы, волнующие меня. Имела ли я право их задавать? Имела ли я право вообще разговаривать с ним?
– Люсьен! – Поднялась и окликнула я в последний момент, останавливая его. Он развернулся и выжидающе сложил руки.– На самом деле я ожидала Вас... В свете произошедшего я не могу проигнорировать услышанное, и думаю, что Вы понимаете, о чем речь.
- Смысл того, что ты до сих пор стоишь на этой земле – это воля Матери Ночи. Черная Рука верно служит Матери и исполняет её, но я смогу сказать больше, только когда ты станешь служить мне, – он неспешно сел в кресло посреди комнаты. – И тогда…спроси меня снова.
Последние надежды на то, что столь быстрое повышение действительно связано с моими способностями стремительно рушились. «Кто есть Мать Ночи? Гипотетический лидер, выбравший меня из толпы лишь по собственной прихоти?» Я вышла вслед за ним, чтобы говорить с глазу на глаз, на равных.
- Что это значит?
- Это значит, что скоро ты займешь место моего душителя, личного убийцы, что служит своему уведомителю. Но сначала… ты должна будешь доказать свою способность сохранять тайны и величие Темного Братства.
- Какой смысл делать меня душителем? Большинство успешно выполненных мною контрактов – это лишь удача, что сопутствовала ученому, – я пожалела о своих мыслях вслух, поскольку Люсьен тут же встал передо мной, вынуждая отступить.
- Что ты называешь удачей, Дитя? – Спокойно спросил он, для меня же отвечая.– Ты называешь удачей стечение обстоятельств, поставивших тебя в определенное положение, и подчиняешь это положение лишь благодаря тому, что воспитано внутри твоего сознания. Я могу научить тебя всему, что необходимо, но никто не сможет научить тебя думать.
Он сделал жест рукой в небольшом отдалении, как бы очерчивая контур моей головы. И это призрачное прикосновение, которое мне бы так хотелось ощутить.
- Мне казалось, у Вас есть более подходящая кандидатура.
На свои слова я увидела усмешку. Я сама подставила себя, но если обычный человек сменил бы щекотливую тему, то Люсьен шел до самого конца. Он достал амулет, что забрал у меня и отошел к окну, вынося его на утренний свет.
- Ты знаешь, с чего начинается преданность, Элеонора? – Задал он вопрос, разглядывая опустевшую ячейку. – У истоков преданности всегда стоит страсть. В том или ином виде. К убийствам, к деньгам, к объекту… желания…
Он пристально смотрел на меня, не оставляя шансов спрятать свой страх быть прочитанной насквозь. Антуаннета не может и представить глубину своих заблуждений. «Ты пытаешься провернуть со мной ту же схему?»
- Дай жаждущему пресытиться целью или ожиданием, и завтра твое орудие может быть обращено против тебя, а ты – убит кинжалом в спину. Однако только страсть к своему делу долговечна, – уже громко и торжественно сказал Люсьен, вкладывая мне в руку украшение с новым, таким же ярким кроваво-красным рубином. – Что ты чувствуешь, выходя из дома, полного жертв, павших от твоей руки во имя Ситиса?
- Я чувствую… вдохновение, – я подняла глаза и почувствовала, что могу доверять ему.
- Для иных этот момент не наступает никогда.
Я надела амулет, который тут же согрел мне душу. Быть может, это была лишь защита во служение Матери, но большего мне и не требовалось.
- Винсент говорил что-то о подчинении разъяренных душ, когда увидел его…
- Искусство зачарования позволило мне наделить предмет заклинанием отражения. Душа в нём была слаба, в самый раз для старого профессора, – Люсьен говорил цинично, даже Винсент относился к моему отцу с большим почтением, застав историю моих метаний от начала до конца.
Перед тем, как покинуть меня, он прошел к книжной полке, достал сверху пыльный золотой фолиант и бросил передо мной на чайный стол.
«Мистицизм. Обнаружение жизни.»
====== Глава 28. ======
Я нависла над журналом Уоренимуса с попытками выяснить, что же всё-таки искал Люсьен. Я понимала три вещи: во-первых, я изначально была права в непосредственной связи его деятельности с Адамусом Филидой, во-вторых, я не так хорошо знала отца, как думала, – он явно имел в магии не только теоретические познания, но и преуспел в практике, а в-третьих, у командора существовал некий план. Учитывая, что Уоренимус Бертран не представлял более физической угрозы, в его исследованиях могло содержаться нечто, что несло угрозу информационную. Я провела много времени в таком положении, за окном уже начало темнеть, но я всматривалась в несвязанные отрывки до тех пор, пока не смогла видеть текст. Мне пришлось прерваться, зажигая на столе свечу, и когда мягкий свет упал на листы бумаги, я заметила, что не все они смяты случайным образом. Периодически сетка слома соединялась в единую точку, как если бы была сложена несколько раз в треугольник. Я перетасовала их, заново собрала во что-то наподобие мозаики, но ничего не увидела, никакой логической связи.
- Ты всё больше удивляешь меня, отец…, – сказала я вслух.
Я села и развернула записку, что спрятала в карман после извлечения из конверта. Список имен, врученный мне, содержал лишь одно знакомое мне имя – Густаво. Впрочем, ничего необычного в том, что командор мог посетить его, нет – бывший контрабандист, а для наивнейших мира сего – экспедитор и просто человек, не ценивший в жизни ничего больше моря и золота, а лучше – моря золота, наверняка имел связи в подпольных мирах, к которым Легион не брезговал обращаться во благо. Адамус был горд, честолюбив и упрям. Он мог решиться на это только ради единственной цели, что считал высшим благом, – ради полной ликвидации Темного Братства. Кроме него значилось еще одно мужское имя, должно быть, альтмерское, – Силинур, и одно женское – Катрина Дамарус. Выяснение, кем они являлись, я отложила до следующих инструкций, а сейчас сосредоточилась на рецептуре, соответствующей матерому редгарду, подарившему мне когда-то мой первый лабораторный прибор, – яду страха.
