- СТОЙ!

И ни единого вопля, ни крика, только тишь и глухие удары павшего впоследствии тела. Душитель прильнула к преграде, будто нисходящие крики тронут убийцу за стеной.

- НЕЕЕЕТ! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!

Я тут же схватилась за дверную ручку, понимая, что та заперта, и билась в хлипкие только с виду доски, выбивая из себя последний воздух, изничтожая силы, пока не вспомнила об окнах с торца дома, полностью лишив халупу единственной чистой отдушины стекла эфесом кинжала, влезая сквозь острые осколки со стороны кладовых. Забавно. И что бы я стала делать, столкнувшись лицом к лицу с тем, кто только что убил могущественного убийцу, уведомителя, слышащего? Но обнаружила я там лишь его бездыханное тело. Это было уже не смешно, давно было не смешно, даже за гранью истерического смеха. Непонимание, негодование, моя растерянность наедине с усопшим, и я опустилась в то же кресло против потухшего камина. Нас опережали на шаги. Мало того, Улимар приведет сюда Черную Руку! Он приведет их полюбоваться на хладный труп Слышащего, что остался после нас! Аркуэн вспыльчива. Вампирам и не придется разбираться со всеми. Только сиди и жди, жди своей судьбы, Элеонора, поднимая глаза к потолку, чтобы слезы не текли, ведь ты обещала. А взор затем непременно опускался, мимо картины с изображением моря, мимо книг, мимо погибшего цветка, мимо жалкого отражения в начищенном металле, к найденному посланию.

«Прости.

Твой Винсент В.»

- Оууу, – я заглушила ладонью шумный плаксивый стон, ибо для меня обнаруженная на полке очага вещица, поместившаяся легко в ладонь – крохотный, оторванный когда-то от сердца предмет. И он же расписал узор ужаса по застывшему лицу, и под влажными холодными пальцами я осязала узнаваемый рельеф цветов. И я не ведала их названия, хоть и всегда интересовалась. Не ведала до встречи с ним.

- Я знаю этот цветок, – улыбнулся мне вампир в коридорах убежища, увидев впервые в читальном углу после вступления. Мне показалось милым, что он обратил внимание на мою безделушку.

- Правда? Мне до сих пор так никто и не смог рассказать ничего о нем, ведь он похож на многие.

- Нет. Я знаю его совершенно точно, – довольно возразил Винсент, смеясь. – Это Золотой Канет.

- Золотой Канет? Хм… Впервые слышу, – задумчиво проговорила я. – Было бы интересно когда-нибудь подержать его в руках. По-настоящему.

- Он прекрасен, но его листья с шипами, не уколись.

«Что на севере? – Ни что, а кто». В противоположность Кейлии, они не стремились туда. Они уже там побывали.

- Заколка... Им… нужен был кто-то, умеющий читать эти старые свитки…, – зажмурилась я, и колени затряслись в неврозе размышлений. Во рту пересохло. Я едва сдерживалась.

- Только не это! МАМА!

Комментарий к Глава 79. Автор редко плачет и вообще непробиваемый, но тут что-то разревелся вхлам. То ли я стала чувствительна, то ли что...

Короч, я этот трек нафиг зацикливаю и иду жрать стекло до конца главы.

https://music.yandex.ru/album/8873509/track/33191634

Изначально глава была больше, но настолько мне не понравилась, что была переписана в меньших объемах в пользу чувственности. Собственно из-за переписи внутренний план с двойной главой не выполнен. Эх _{тихо сам с собою я веду беседу}

====== Глава 80. Лживые боги. ======

Ирена работала в академии еще до того, как всё началось, до знакомства с отцом, до моего рождения, до появления проклятой дочери, когда ей пришлось отложить в сторону иное. Однако продолжила интересоваться делами отца. Продолжила, чтобы самой суметь «защитить» однажды неразумную Элен. И кто знает, смогла ли? Ведь многое так и не вернулось. Именно мама подарила Дитя страсть к алхимии, вручив первое пособие лекарства в златой обложке – Ирена надеялась, наставляя, вкладывала праведный смысл, что дочь её изберет путь спасения чужой жизни, заслуживая расположение и прощение понятных ей и таких лживых богов. Увлечение магией соединило двух людей, скрепило, дало им всё, что они имели, и всё, что я загубила и потеряла ныне, и то же, что их уничтожило.

И как же жестока я была к жеребцу, который не мог обогнать тяжелейшее время, что длилось слишком долго, столь кропотливо перемалывая кости, позволяя вновь возвращаться в комнату, темную и сырую, где Элеонора с дрожью переворачивала ладонь, и пепел мучительно медленно осыпался с кожи, забирая с собой всего пару желанных когда-то строк, обретших смысл, противоположный прощению. В лугах я кричала, зная, что ждет меня там, впереди, лишь упадок.

Издалека городок казался светлым средь замерзших трав, тихим. И только достигнув видимой границы, узрела я истину – он выглядел безлюдным. Горн кузницы у начала дороги не парит, потухший сам по себе, забытый в следах кипящей работы, нетронутый, тревожный. «Где Мирн? Где его семья?», но в глазах моих доказательства истинной разрухи в первых северных снегах – это пустота и эхо бесшумных подошв по камням, когда я бежала, сжимая заколку, оставленную, чтобы никогда не вернуться. Мимо дома с распахнутой настежь дверью, не скрывшей потерянной детской рукой деревянной лошадки, мимо обрезков стали возле оставленного молота, мимо разоренного поля, мимо лавки, где более ничего не купить, мимо ненавистной смолкшей часовни, смотрящей невидящими богами на мутных сюжетных витражах мне вслед, к растущему фасаду скромного маминого жилища. И чем меньше оставалось шагов до него, тем более замедлялась я, понимая – очаг его мертв, и внутри него тот же холод, что и снаружи – и я не замечала околевших ног, потеряв собственные нужды и желания вместе с сердцем, ничего не обретя взамен кроме тревоги и нарастающей злобы, потому как меня здесь уже ждали. И я остановилась.

Наставник никогда бы не позволил мне отправиться к матери. «Приманку различил бы даже новобранец», твердил бы он, но мне было всё равно. Я стиснула до трясучки зубы, когда на пути к концу улицы неторопливо двинулся, слегка волоча ноги, размытый в помутненном зрении силуэт, и Тень, держа руку за спиной вышла в центр тропы, ведущей к двери дома предо мной. И пусть она всегда скрывала лицо, даже сейчас, подбочившись, я знала – та улыбается, ожидает, клоня надменно голову, бросая каплю в переполненный колодец. И в этот раз, разглядывая чью-то безмолвную пешку, я молчать не собиралась.

- ДУМАЕШЬ, Я БОЮСЬ ТЕБЯ?! ДУМАЕШЬ, СТАНУ УБЕГАТЬ?!

- Я ничего не думаю. Я хочу убить тебя. Пора. Сейчас, – пожала вампир плечами, и, кажется, движение это далось ей с трудом. – Мои… раны могут не дать мне сделать это позже.

- ТЫ ПОПЛАТИШЬСЯ! ЗА ВСЁ!

Приказали или, наконец, разрешили ей утолить жажду, но я сорвалась с места тяжелым шагом, извлекая попутно оружие, в навершии которого берегла последние крохи яда – плеснула его на руку, не боясь прожженной кожи, на ходу смазав лезвие по ветру и отбросив крышку куда-то в траву. Мной двигала ярость, непонимание, раздражение, ненависть к ней, к судьбе, к себе.

- ГДЕ ИРЕНА?! ГДЕ МОЯ МАТЬ?!!!

Я впервые атаковала первой, не сдерживаясь, занося кинжал на искусную в сражениях Тень, блокирующую и отбрасывающую удары без видимого напряжения, однако это не мешало мне осыпать ими вновь и вновь, а та, уворачиваясь, распахнула дверь, нырнув внутрь убивающего меня запустением коридора с забрызганными кровью зеленоватыми от старости стенами, в кухню, разбрасывая пинками с щепетильностью расставленные стулья, будто бы кто-то пытался создать здесь порядок. Мне требовалось быть осторожной, ибо силы постепенно иссякали в истерии, и волосы растрепались, застили, облепляя лицо, изошедшее потом. Вампир отошла спиной к очагу, оградившись мебелью – видимое отступление, как затишье перед бурей. И я не могла восстановить дыхание, прийти в чувства, ощутить настоящее, потому как стены и потолок давили – Душитель пыталась впитать знаки присутствия и жизни, которых не было.

«Скажи мне, я достаточно настрадалась?! Теперь ей можно убить меня?!»

Я могла понять цели, причины, принять многое, но не того, что он наносил мне раны, одну за одной, попадая в уязвимости, о каких знал он, всегда, являясь первым и единственным, кому я до конца открылась, хоть и понимала с раннего юношества – так делать не стоит, не нужно, береги, Элеонора, хрупкость свою, не показывай. Отринь её!