Внимательно выслушав незнакомую твиллечку, Энакин быстро отключил связь и тут же сорвался с места, устремляясь на помощь глупой, сбившейся с правильного пути тогруте, усиленно стараясь не забыть адрес, что назвала подружка-наркоманка Асоки, и отчаянно молясь Силе о том, чтобы эта перекачанная девица только не ошиблась, читая название улицы нижнего уровня, где сейчас между жизнью и смертью находилась Тано.
Прошло, казалось, всего каких-то несколько незначительных десятков минут прежде, чем Энакин очутился в относительно знакомой ему по голограмме из коммуникатора подворотне. Так быстро Скайуокер не гонял на спидере по Корусанту ещё никогда. Пожалуй, даже в тот раз, что они с Кеноби пытались догнать предполагаемого «убийцу» Падме. Но тот и этот случай нельзя было сравнивать друг с другом. Что тогда стояло на кону? Арест какого-то киллера? Сейчас же ценой задержки Энакина была чья-то жизнь, не просто чья-то, а жизнь крайне близкого для него человека. Однажды Скайуокер уже позволил себе помедлить, не сразу кинуться на выручку тому, кому требовалась его помощь, и за это он слишком дорого расплатился, расплатился жизнью собственной матери. Наученный столь горьким и жестоким уроком реальности из прошлого, джедай больше никогда не намерен был терять никого из близких ему людей, тем более свою хоть и бывшую, но всё же ученицу, тем более, если действительно был в силах её спасти. А ведь Асоке в данный момент правда требовалась его помощь, причём требовалась как никогда.
Спустя какое-то время после того, как Розовая покинула место «развернувшейся драмы» с её лучшей подругой, всё ещё находящиеся неподалёку бомжи быстро смекнули, что это был их шанс. Шанс действовать, шанс хорошенько поживиться на чужом горе. Наконец-то дождавшись своего часа, крайне удачного момента, оба противных грязных, а, возможно, даже и больных чем-то неизлечимым мужика, спешно вынырнули из-за мусорного бака, позади которого всё это время находились, и уверенно направились в сторону бессознательной юной тогруты с совсем не джентельменскими помыслами.
Неизвестно, что могло бы случиться с Асокой дальше, если бы Энакин в самое-самое нужное время не оказался рядом, в этой тёмной, Силой забытой подворотне, и волей-неволей не стал бы свидетелем того бесчинства, что позволили себе творить сие наглые грязные бомжи. Ещё издалека заметив бессознательную, а, возможно, к ужасу Скайуокера, и вовсе мёртвую Тано, генерал со всех ног рванулся к ней, желая спасти, желая лично убедиться, что его «драгоценная ученица» всё ещё была жива. Сейчас он был так неспокоен, так взволнован, так напуган вероятными самыми кошмарными предположениями о судьбе собственного падавана, что ни на секунду не переставал благодарить Силу за то, что эта перекаченная твиллечка всё же не ошиблась и, собрав остатки трезвого разума в кучу, таки назвала верный адрес той помойки, в которую хатт знает что занесло Тано. Вот только самой подружки Асоки рядом с ней в данный момент не наблюдалось. Зато отлично наблюдалось двое каких-то крайне мерзких, неопрятных, оборванных и не в меру заинтересованных пострадавшей тогрутой бомжей, заметив которых, джедай пришёл в ещё большее негодование и ужас.
Совершенно ни о чём не беспокоясь, как будто творили абсолютно нормальные и обыденные вещи, двое незнакомцев угрожающе возвышались над несчастной Асокой. К моменту прибытия Энакина в переулок один из бомжей уже успел стащить с хрупкого худого плеча Тано её дамскую сумочку и сейчас с огромным интересом рылся в ней. Грубо и небрежно вытянув оттуда абсолютно бесполезного для него плюшевого эвока, противный бомжара без жалости швырнул дорогую, слишком много значащую для девушки игрушку на грязный холодный асфальт и, словно какой-то мерзкий мусор, пренебрежительно пнул эвока прочь от себя. После чего, совершенно не обращая никакого внимания ни на что, стал буквально потрошить модный аксессуар Тано, пытаясь найти там остатки денег. Увы, в сумочке Асоки их уже не было, зато было множество других полезных вещиц, которыми бомжи могли поживиться.
Что же касалось «товарища» наглого ворюги, то его действия относительно несчастной многострадальной Асоки были ещё более ужасными и немыслимыми. Тоже не стесняясь абсолютно никого, отвратительный голодранец, нагло и похотливо осмотрев бессознательную, однако весьма и весьма соблазнительную тогруту, быстро присел рядом с ней на корточки. Продолжая взглядом упиваться красотой молодой девушки, коих не часто заносило в такие трущобы, мерзкий бомжище, пользуясь крайне удачным стечением обстоятельств, спешно и жадно ощупал несчастную Асоку руками, замышляя явно нечто не хорошее. А затем, довольно ухмыльнувшись собственным пошлым мыслям, по-хозяйски, грубо и нагло задрав короткую красную мини-юбку Тано, стал быстро стягивать с тогруты нижнее бельё.
От лицезрения всего того ужаса, что происходил в данный момент с Асокой, с «его милой дорогой девочкой», Энакин на мгновение даже остановился, замер на месте как вкопанный, не веря собственным глазам, не желая признавать кошмарную действительность. Ему было так жалко тогруту, которая всего за год от талантливейшего падавана, скатилась буквально на самое дно, в эту грязную и мерзкую помойку, где сейчас она умирала абсолютно никому не нужная. Ему было больно, так невыносимо больно видеть, как плачевно в данный момент было состояние не последнего для него человека. И ему было до изнеможения омерзительно наблюдать, что вместо предполагаемой и абсолютно логичной в такой ситуации помощи со стороны позволяли себе творить эти отвратительные, грязные, совершенно потерявшие хоть какие-то остатки стыда и совести бомжары с таким родным, таким близким для него существом. Подобного рода зрелище было столь впечатляющим, столь пугающим, столь болезненно-невыносимым, что Энакин как будто вновь ощутил все те негативные эмоции, посещавшие его лишь однажды, в тот самый день на Татуине, когда Скайуокер нашёл свою мать замученной, израненной, умирающей. И они вызывали те же самые реакции, что и в первый раз, будоража каждую клеточку души и тела джедая, буквально взывали к тёмной стороне Силы, переизбытком гнева и ярости питая ту, заставляя ту невольно рваться наружу, огромными мрачными всепоглощающими волнами окутывать генерала, с каждым мгновением всё больше и больше усиливая его жажду убийства, жажду отмщения, жажду жестокой и бесчеловечной расправы над теми, кто посмел обидеть кого-то родного и близкого для него. Сейчас злоба и ненависть Энакина к этим бомжам были так сильны, так мощны, что для него уже не существовало ни запретов, ни правил, ни кодекса, ни какого-то простого общепринятого сострадания. Эти мужики посмели посягнуть на то, чтобы обидеть Тано, они посмели даже просто попытаться навредить Асоке, и им не было прощения, ни за что и никогда.
Световой меч как-то сам собой прыгнул в кисти к Скайуокеру, и его рукоять буквально «хрустнула», прогибаясь под мощным давлением пальцев джедая. Яркое синее лезвие молниеносно рассекло незримый грязный воздух нижнего уровня Корусанта, а затем сверкнуло в полумраке узкой подворотни, неся за собой ужас, боль, страдания и смерть.
Генералу хватило всего несколько секунд, чтобы умело разделаться с противными и, в тоже время, несчастными бомжищами, «окропив их кровью» холодный серый асфальт, смешав с остатками мусора те десятки мельчайших кусков, на которые джедай, ну, или не совсем джедай в данный момент, разрубил обидчиков своей бывшей ученицы.
Полностью поглощённый собственной злобой, собственной яростью, собственной тёмной стороной, Энакин пришёл в себя не сразу, продолжая и продолжая кромсать мечом уже давно умерших бомжей. Лишь спустя несколько мгновений бесполезного терзания останков, до Скайуокера наконец-то дошло, что уроды, посягнувшие на имущество и честь Тано были мертвы, и только тогда генерал наконец-то остановился. Тяжело дыша, джедай деактивировал свой световой меч и буквально рухнул на колени подле несчастной Асоки, все мысли его вновь были поглощены заботой о ней, о ней одной. Быстро отложив, почти отбросив собственное оружие в сторону, Энакин спешно склонился над Тано в последней, самой отчаянной надежде, что та всё ещё была жива. Трясущимися руками Скайуокер грубо содрал со своей настоящей кисти кожаную перчатку и, небрежно, даже с неким раздражением отшвырнув её прочь, нервно приложил чувствительные пальцы к шее Асоки, вновь моля Силу о помощи, моля Силу о чуде.
