А потом родители взяли нас с братьями в цирк. Они сказали, что если мы будем себя хорошо вести на людях, то получим потом еще и угощения. Мои братья были тише травы, лишь бы получить желаемое, но я был самым тихим. Не из-за сладкого - я был очарован.

Как только я увидел этих артистов, то почувствовал, что все внутри меня перевернулось и встало на свои места. Я понял, что будто обрел давно утраченного родственника. Я оказался в месте, где не существовало молитв моих родителей, не существовало косых взглядов людей и дьявола в моей душе.

Но я бы никогда не отважился просто так бросить все, что у меня есть и уйти в неизвестность. Я бы не смог - я все еще был ребенком. И я, возможно, навсегда остался бы там, в Провиденсе конца XIX века, если бы не одно но.

Я любил Чарли. Я любил его всем сердцем. Мы не были друзьями, мы не могли общаться так, как общаются другие братья, но не существовало никаких преград для нашей любви. Он все еще был моей маленькой тенью, моим братом, моим сыном, моим всем.

Проблема была лишь в том, что мне было суждено увидеть смерть Чарли, и я об этом знал.

Мой бедный мальчик родился под несчастливой звездой. Мать долго мучилась с ним в ночь его появления, и он оказался слабым и болезненным ребенком. Но родители не избавились от него. О нет, они были более жестокими и расчетливыми. Они застраховали его в похоронном клубе. В то время в нашем Провиденсе их было несколько. Эту моду привезли из Великобритании, и родители посчитали, что четвертый сын в семье уже излишек.

Время шло, и Чарли рос. Он был умным ребенком, очень одаренным в музыке и математике. Он был добрым, и я знал, что Чарли имеет право на жизнь больше, чем я. И я подарил ему то единственное, что мог подарить.

Мой уход из дома лишил бы родителей необходимости убивать Чарли, поэтому я не потратил даже секунды на раздумья, когда грузный мужчина из цирка, посмотрев на меня, хитро прищурился и жестом пригласил к палаткам.

— Неужели они приняли тебя так просто? — спросил Брендон, когда я замолчал одолеваемый старыми воспоминаниями. Ворошить прошлое — как разбирать старый архив. Запах затхлости и сладковатой гнили проникает в тебя и заставляет мертвых проснуться. Заставляет ненадолго стать тем, кем ты однажды был.

— Ну, я показал им парочку карточных фокусов, — усмехнулся я, и мне не нужно было поворачивать голову, чтобы увидеть улыбку Брендона.

— И что было дальше?

— Цирк, — ответил я, и призрак в моей голове нанес грим на лицо. Дальше был Цирк.

— Он назывался «Мраком», потому что Джеймсу — хозяину цирка удалось заполучить парочку ценных трофеев в лице цирковых уродцев. А еще потому, что цирк был беден и артисты не могли позволить себе слишком яркие костюмы. Поэтому они решили прикрыть своё блеклое тряпье пугающим названием.

Я с легкостью учился цирковым трюкам и фокусам. Но в силу моей природной гибкости и острой нехватки акробатов Джеймс попросил меня научиться летать под куполом. Несколько лет упорных тренировок и я, наконец, смог выйти на манеж. Сначала с несколькими акробатами в качестве заднего фона, а позже и в паре с кем-то или даже один. Джеймс был доволен, у него появился артист и изредка я даже замечал в нем гордость за меня.

Цирк стал мне семьей, хотя, если учитывать мое понятие семьи в то время, цирк стал мне чем-то большим. Он был всем, центром моей жизни. Иногда, бывая в разных уголках Америки, я отправлял анонимные открытки Чарли. Но никогда не решался написать ему письмо. Я не хотел, чтобы мой призрак хоть сколько-нибудь тревожил его.

Однажды мы остановились в одном маленьком городишке, где Джеймс хотел прикарманить себе очередную «находку». Ходил слух в парочке городов о якобы девочке обладающей уникальным даром. Джеймс тут же оживился. Ясновидящая в цирке! Это принесло бы нам огромный доход. Но по прибытии в тот город мы не сумели отыскать то, что было нужно Джеймсу. Дом девочки сгорел и ее родители вместе с ним. Сама девочка пропала. Джеймс был сначала зол, а потом убит. Но к его счастью «находка» сама нашла нас.

Это была маленькая девочка лет десяти, со спутанными каштановыми волосами и сажей размазанной по ее лицу. Ее некогда белая ночная сорочка была серой со следами копоти, а руки были в мелких ожогах. Но ее глаза, яркие как два синих цветка с надеждой смотрели на нас. Она знала, куда ей идти. Она действительно имела дар.

Джеймс много говорил с ней, пытался привести ее в чувство, но она казалось нелюдимой долгое время, и не желала ни с кем говорить. Изредка она кидала любопытствующие взгляды на меня и некоторых артистов труппы, но не решалась заговаривать.

Позже она взяла привычку ходить за мной и наблюдать с дальнего расстояния. Я завел себе еще одну тень. Почти два месяца потребовалось «находке», чтобы порадовать нас своим голосом. Еще полгода на то, чтобы она спокойно общалась с каждым из нас.

Со временем она освоилась, и Джеймс праздновал еще одну победу.

— Это ведь, та девочка с фото, верно? — тихо спросил Брендон, когда от поленьев в камине остались лишь тлеющие угольки. Они переливались как яркие огненные звезды, и я подкинул еще дерева.

— Да. Эбигейл. И эта Шарлотта принадлежала ей. — Наши имена — одна из самых личных и интимных вещей. Эби. Я произносил ее имя всегда тихо, шепотом, боясь потревожить девочку, которой уже давно не существовало.

— Ты ее любил?

— Мы были друзьями, если ты об этом. Мы заботились друг о друге. Я был для нее родителями, которых забрал пожар, а она для меня — сестрой, «Чарли», которого я лишился. Она устроилась в цирке, но не участвовала в представлениях, разумеется. Была слишком стеснительной. Но зато на ярмарках все внимание принадлежало ей.

Мы провели многие годы, объезжая города и мелкие поселения. Наблюдая за тем, как растет Америка, как меняются места. Это было счастливое время, а счастливое время проходит быстро. Все изменилось, когда мы приехали в Питтсбург. Дела в цирке тогда шли не ахти как. Интерес к нему падал, появилось множество других развлечений, и мы волочили свое жалкое существование как могли. Старались изо всех сил. Питтсбург был хорошим местом, мне сразу здесь понравилось. Все было каким-то… привлекающим. Не знаю почему, мы уже бывали в этом городе, но в тот раз все было как-то иначе. На одно из выступлений пришли два вампира. Мы называем их — охотники. Они присматривают кого-нибудь для разных целей, анализируют, прикидывают и делают выбор.

И тогда они выбрали меня.

Тишина комнаты давила на меня и все вокруг словно погрузилось в темноту, как я в свое прошлое. Брендон продолжал смотреть на меня этим своим любопытным взглядом, поглощая каждое мое движение, каждый звук, что исходил от меня. Но с каждым словом мне казалось, что говорить все тяжелее, бремя мертвых ложиться на меня. А Брендон все ждал, не произнося ни слова.

— Завтра, если ты захочешь услышать конец этой истории, я расскажу тебе.

— Почему не сейчас?

— Потому что… не могу.

— Зачем ты рассказал все это? — руки Брендона обвили меня за пояс, и он прижался как щенок в дождливый день.

— Потому что завтра все измениться. Завтра ты увидишь их, и эта встреча изменит тебя.

— Это ничего не изменит.

— Однажды ты встретил их в лесу, и это ничего не изменило?

— Это другое. — уверенно прошептал он, касаясь кончиком носа моей шеи, пока взглядом я позволял своему прошлому медленно сгорать в затухающем камине.

***

Я не заставлял его делать это против воли. Он сам пожелал туда пойти. Он отдавал себе отчет в том, что нас ожидает. Я не требовал от него рисковать больше, чем был готов рисковать сам.

Молчать и не задавать вопросов. Это все, что от него требовалось. Но холодные и цепкие руки страха сковывали мои легкие, когда я представлял, что моя «семья» может сделать с ним.

— Пожалуйста, прекрати, — резко бросил я, когда Брендон уже в сотый раз переключил радио и в тысячный одернул свои пальцы от пуговиц на рубашке. Его нервозность раздражала и охватывала меня сильнее, чем его самого, но я изо всех сил старался не поддаться ей, так, как он.