— Ладно, мы сейчас… Мы позвоним им, скажем, что ты сорвался, это нервное. Слишком много всего навалилось — альбом, тур. Они что-нибудь придумают, мы все исправим, — он поспешно тянется за телефоном в карман, чуть не роняя его, и Гарри видит, что его руки трясутся. И черт, он не может потерять Луи прямо сейчас.

— Луи. Я не буду больше лгать. Я люблю тебя.

— За каким хреном ты продолжаешь это повторять?! — вскрикивает Томлинсон. Телефон выпадает из его рук, и он тянется за ним, производя вокруг себя искры страха и ненависти.

— Потому что это правда, ясно?

— Если бы это была правда, ты бы сделал хоть что-то! А не то, что получилось там! — тыкает он пальцем куда-то в сторону клуба.

— Я пытался, но это всё ты!

— Я?

— Да, ты! Ты сраный эгоист, если бы заметил хоть раз что-то вокруг себя, то понял бы, что я всегда был честен! Что я хотел тебя с самого начала, я хотел помочь тебе, быть рядом. Я восхищался тобой, как чертовым богом с тех пор как увидел! Несмотря на то, что ты полное ничтожество! Ты эгоистичен, заносчив, и к тебе не подступиться!

— Тогда как же ты полюбил меня? Если уж я такой?

— Я не знаю, — еле слышно хрипит Гарри.

— Ты знаешь, — выплевывает Луи. — Прекрати лгать, Гарри, вокруг нас нет публики!

Гарри чувствует жжение в глазах, горечь заполняет внутренности и разъедает кости. Если у него и остался хотя бы малейший шанс, то он ускользает прямо сейчас. Он отталкивается от стены и прижимается к Луи. Руками нащупывает знакомое тепло тела и притягивает к себе. Все стирается до состояния этого момента, Гарри чувствует себя зарождающейся вселенной без прошлого, в которое он мог бы возвратиться, и без будущего, в которое он смог бы пойти. Холодные губы Луи — его настоящее, единственный момент времени в котором он существует. Он прижимает его к себе ближе, хотя поцелуй его остается безответным. Все, что исходит от Луи — это хаос и холод, уничтожающий вакуум, охватывающий все вокруг. Гарри все равно, он пытается всего лишь сказать «я люблю тебя» так, чтобы глупый обиженный ребенок ему поверил.

На секунду ему кажется, что все обретает смысл, и потом он снова чувствует глухой удар в спине.

Луи сгибается, его плечи подрагивают. Он смеется.

— Да пошел ты, — шепчет Гарри, не слыша самого себя. Луи смотрит на него и снова смеется.

Он просто смеется, потому что на самом деле ничего смешного нет.

Просто они дошли до предела, дальше которого уже не вынесут.

И игра закончилась, оставляя всех проигравшими.

***

Гарри устало делает еще несколько шагов, и наконец, вывеска круглосуточного магазина становится чем-то более заметным, чем просто мигающее пятно впереди. Он прошел целый путь до этой улицы, а это не мало — почти три остановки на метро, все ради какой-то засранной пачки сигарет. Ему просто нужно немного покурить, и после он сможет переночевать в каком-нибудь отеле. Сил идти уже нет, а телефон сел, явно забитый сотнями пропущенных и сообщений.

Под неоновой вывеской «кофе» сидит мужчина в грязной и старой одежде, брошенный на обочину жизни и собирающий мелочь. Гарри проходит мимо, покупает в магазине свою пачку и протягивает мужчине сигарету.

Его взгляд не может задержаться ни на одной точке, он даже не видит куда идет, но лишь потом замечает, что держит в руках сигарету, так и не поджигая её. В конце концов, кто-то дает ему подкурить, и Гарри идет, пытаясь вспомнить, почему так сильно ненавидит сигаретный запах.

Он проходит еще два квартала, и его так никто и не узнает. Он идет по грязной долгой дороге, спутанные мокрые волосы, подтекший карандаш под глазами, и тлеющая сигарета в пальцах. Он идет, пока не понимает, что ему все также некуда прийти.

Комментарий к Game over

Здрасте

========== Pre-game ==========

Ты застрелил симпатичного паренька, убил его в компьютерной игре,

И теперь тебе нужна новая, тебе нужно нечто большее.

Ты выбрал себе новое лицо, у тебя появился новый способ зарабатывать очки.

Кажется, я уже где-то слышала твой голос.

The Birthday Massacre — Video Kid

— Я послушал все твои альбомы.

Парень со взъерошенными волосами отрывается от его ширинки и нахально улыбается. Одна рука его всё ещё крепко держит Луи за задницу, притягивая ближе. Томлинсону, вообще-то, плевать. Они все слушали его альбомы, все читали его интервью, и все мечтают заглотить его член поглубже, потому что они так в него влюблены.

— Нет, я серьёзно. Обычно такая музыка не по мне.

Наверное, это должно звучать как комплимент, но Луи это только раздражает. Ему не хочется разговаривать с этим парнем — он столкнулся с ним случайно, когда искал Зейна, чтобы немного посидеть, выпить и покурить. У него всё ещё было небольшое похмелье и до случайного траха ему дела не было. Но этот парень показался ему очень ненавязчивым, когда лениво потягивал своё пиво и упорно делал вид, что не узнает Томлинсона. А теперь его почти не заткнуть.

— Хочешь, поеду с вами в тур? — заискивающе смотрит на него парень из-под своей чёлки, поправляя её в итоге назад, и возвращаясь к своей работе над джинсами Луи. Рука уверено скользит под трусы, а губы прижимаются к обнаженной коже. Отлично, Луи удалось снять групи, а не просто фаната.

— А ты думаешь, ты настолько хорош?

Он оглядывается назад, проверяя, плотно ли задёрнут полог его палатки, и проверяет время на телефоне. До его выхода на фестивале почти два часа и Луи расслабляется, ощущая, наконец, как самоуверенный засранец сидящий перед ним на коленях, принимается безмолвно отвечать на заданный вопрос.

— В туре тебе будет скучно, — вздыхает он, наклоняясь и опираясь на стол перед ним. — Сам сказал, музыка не твоя.

Давление и тепло, объявшее его член, отпускают.

— Ты настолько охуенный, что музыка мне будет не нужна.

Луи игнорирует эти слова. Он дотягивается до брошенного им ранее стакана с виски, и давится алкоголем. Его мысли витают где-то слишком далеко, и эрекция постепенно спадает, но парень, продолжающий сосать, не обращает на это внимания.

У Луи болит голова от слов «должен» и «необходимо» и любого проявления ответственности. Когда он говорит — никто его не слушает, и никто не делает так, как он хочет. У него внутри какое-то бессилие и абсолютное нежелание с этим бессилием бороться.

— У тебя депрессия, или что?

Он замечает, что парень под ним давно перестал что-либо делать и просто уставился своими стеклянными глазами на него.

— Вот, держи, — между пальцами зажат маленький пакетик с парой таблеток, которые парень настойчиво ему пихает. — Тебе ещё выступать, нельзя быть таким кислым.

— Я такое не принимаю, — грубо отмахивается Луи.

— Я у тебя видел упаковку ксанокса, — ухмыляется тот снова, — это поможет немножко лучше. Ты же не принимаешь каждый день.

Его голос звучит всё медленнее и ниже, губы снова находят член Луи, мягко целуя по всей длине. Томлинсон принимает пакетик из рук, но только чтобы бросить его на стол и продолжать пялиться на задёрнутый вход в палатку.

Ему никогда не отмыться, если кто-то увидит его в таком виде — со спущенными штанами, залитыми наркотиками глазами и парнем, между его ног. Он не принимает ничего тяжелее ксанакса — ему нужно только справляться с тревожным расстройством, раздражительностью и неспокойным сном. Наркотики — это «безответственность», это движение вниз, это расслабление и неспособность писать музыку, петь, выступать, говорить на интервью. Синтия убьёт его, если он увлечётся чем-то кроме травки на послеконцертных вечеринках. Синтия знает, что Джордж ходит по краю, кидая иногда гостевые таблетки в свои коктейли. Она говорила с ними об этом в прошлую субботу, так что Луи не хочет рисковать и выслушивать её нытьё снова.

Когда они отыграют на фестивале, их ждёт ещё два концерта в Лондоне, а после Луи получит приличные деньги, которые они заработали за лето, и уедет куда-нибудь недели на две. Он не будет пить ничего крепче кофе и станет ложиться спать где-то в два, чтобы начать высыпаться. Его больше не станет одолевать бессонница и не будет никакого напряжения. Его не задержат здесь слова «должен» и «необходимо».