Поэтому он еще раз перечитывает свою копию контракта, пока меж пальцев тлеет очередная сигарета. Дата окончания не кажется такой уж близкой, но Луи знает, что когда-нибудь она наступит. Он достает свои раскиданные по полу черновики и принимается за самый удачный, решая, что сможет в ближайшие дни закончить песню.

И, возможно, им придется продлить контракт.

***

Он не уверен в том, что делает это правильно, потому что редко приходилось вытворять что-то подобное. Но девчонка-стилистка не внушила ему должного доверия, даже когда пыталась кивать его предложениям, будто она действительно понимает, о чем он просит. Так что он просто хочет взять это все в свои руки, и это ни в коем случае не значит, что он заботится о Гарри, или что-то еще, упаси Боже.

Кисточка проходится по переносице Стайлса, оставляя кривоватую красную линию.

— Закрой глаза и не морщись, — говорит он. Гарри покорно выполняет сказанное, и они оба игнорируют заинтересованные взгляды Найла, Энди и этой туповатой визажистки. Губы Гарри немного подрагивают, когда Луи касается кисточкой глаз, продолжая начатую красную линию.

— Я и сама могла бы нарисовать какую-то линию у него на глазах, — недовольно бурчит девушка, заставляя Томлинсона закатить глаза, а Гарри усмехнуться.

— Какую-то нарисуй себе, а мой мальчик должен выглядеть идеально, понятно? — кривляется он. — Не дергайся, Гарри!

Они в довольно глупом положении. Все считают их теперь раздражающей приторной парочкой, потому что Гарри обожает публично дразнить Луи отвратительными слащавыми именами и не отлипать от него ни на секунду. Но в какой-то мере это все еще забавно, потому что никто не знает правды.

Неизвестно почему, но Луи продолжает находиться с Гарри почти все свободное время. Вероятно, это в какой-то мере уже сила привычки, но помимо этого ему немного жалко смотреть на тщетные попытки группы Стайлса преуспеть. Ему, конечно, не платят за эти консультации, но кого это волнует?

В кафе через дорогу от студии, где прошла фотосессия, они сидят почти в полном одиночестве. На лице Гарри есть еще некоторые остатки грима, от чего он выглядит немного странно, пока ковыряет свой салат. Хотя, Луи интересует больше то, почему они сидят здесь вдвоем и обсуждают, в чем появятся на презентации альбома ARS.

Где-то на середине разговора, на моменте, где Гарри закатывает глаза и усмехается, Луи вспоминает о разговоре с Синтией, о тлеющей в пальцах сигарете, пока перелистываются страницы контракта, и о самом контракте.

— Ты думал о том, как они собираются представить наш разрыв? — он не знает, почему спрашивает это, но реакция Гарри ему ни о чем не говорит, он просто пожимает плечами, делая глоток своего сока.

— Не знаю, почему ты спрашиваешь?

— Просто подумал, — отмахивается Луи. — Если ты доел, мы можем ехать?

Гарри кивает, отодвигая полупустую тарелку.

— Куда?

— Домой. Ты в свою ужасную квартиру, а я в мой восхитительный особняк, — язвит Томлинсон.

— Или мы можем просто поехать к тебе, — пожимает плечами Гарри. — Да? Да? Скажи да. Нет, ничего не говори, я все вижу по твоим глазам.

Он смеется, подхватывая куртку со стула.

— Я не приглашал тебя, Стайлс, имей в виду.

— Мне это и не нужно.

Они покидают кафе, но никто этого не замечает.

***

Гарри просыпается, когда на часах нет еще и трех, а сквозь окна бьется лунный свет. В комнате темно, а в постели Томлинсона холодно, так что Гарри решается встать, чтобы понять, почему он проснулся в одиночестве, и, возможно, сделать себе горячий чай.

В коридоре он цепляется за приглушенные звуки музыки, обрывающиеся и немного нестройные для определенной песни или радио. Гарри медленно останавливается у лестницы в подвал, решая, должен ли он туда спускаться или нет. Но любопытство слишком велико, чтобы он мог себя остановить, так что он делает осторожные шаги, приближаясь к музыке. Он видит Луи, склонившимся над синтезатором и неслышно напевающим какие-то слова. Мужчина похож на печальную скульптуру, с глазами полными грусти и сосредоточенности.

Гарри пытается быть незаметным, поэтому не смеет сделать и шага, если бы он ушел — Луи бы точно заметил. Но спустя секунду Томлинсон будто слышит его мысли и сам оборачивается. Музыка прекращается.

— Что ты здесь делаешь?

— А ты? — тут же находится Стайлс. Луи недовольно хмурится.

— Не мог заснуть.

— Из-за меня?

Луи пожимает плечами, откладывая исписанные листы с нотами и словами песен.

— Не люблю, когда кто-то занимает слишком много места в моей постели.

Гарри хмыкает.

— Как же ты делал это раньше? Или выставлял всех, с кем занимался сексом, за дверь?

Томлинсон закатывает глаза.

— Я старался не делать этого дома.

— Прости? — усмехается Гарри. — Хочешь сказать я первый, кто ночует в твоей постели? Это комплимент?

— Как хочешь, — Луи качает головой и встает. Его пальцы разминают затекшие мышцы шеи, пока он идет к Гарри и обходит его, желая вернуться обратно в кровать.

— Я все равно вернусь туда, ты же в курсе, — кричит ему вслед Гарри. — Я не буду спать на диване!

— Как хочешь!

Стайлс самодовольно хмыкает, но взгляд его цепляется за разбросанные кучи листов и блокнотов под горящим торшером. Возможно, ему не следует лезть не в свое дело и смущать Луи еще больше, но… какая к черту разница, верно?

Стопки блокнотов лежат так, будто ждут, чтобы их прочли. Им нужно внимание, и Гарри замечает их, когда тянется к одному — простому и черному, внутри которого идеально каллиграфическим почерком Томлинсона написаны стихи.

Честно говоря, у Гарри было свое мнение на счет лирики DV, хоть он и знал, что не все песни там принадлежат Луи. Это были всего лишь песни, не больше и не меньше, где-то хорошие, где-то плохие. И не было бы ничего необычного в стихах из обычной записной книжки, если бы они хоть немного были похожи на то, что он ожидал. Но они не были. Они и близко не были связанны с лирикой группы. И честно говоря, ничего настолько эмоционального и прекрасного Гарри не читал уже давно.

Ему хотелось спросить, почему Луи никогда не использовал эти стихи в песнях, потому что они великолепны. Почему он поет о всяком дерьме и поверхностой дребедени, когда у него лежит это золото прямо под носом. Любая песня с этой лирикой станет шедевром.

Он проводит некоторое время за чтением, пока не решает, что пробыл здесь слишком долго, чтобы Луи не заподозрил чего-то. Так что он оставляет свое занятие, но напоследок пробегается по песне, над которой работал Томлинсон, и строки в ней заставляют его нахмуриться. Может, метафоры и кажутся общими, но «красный бархат» и «зеленые глаза» вполне себе прямолинейны.

Когда он возвращается в постель, видя умиротворенное ото сна лицо мужчины, первая его мысль просто уснуть, но вместо этого он просто сильно ударяет того по плечу.

— Какого хрена, Луи!

Томлинсон дергается от грубого пробуждения.

— Что?!

— Ты написал про меня песню!

Тот разочарованно вздыхает и падает обратно лицом в подушку.

— Это не повод будить меня, Гарри!

— Но ты написал про то, как мой голос способен разбудить соседей посреди ночи!

— И не только соседей.

— Ты засранец, ты…влюбился в меня? — растерянно спрашивает он. Луи все же приподнимается, но только лишь для того, чтобы посмотреть на Стайлса и громко засмеяться.

— Шутишь? Я делаю это ради пиара, Синтия сказала, это будет полезно.

Гарри теряется еще больше, хотя непонятно разочарован он или это был вздох облегчения на его губах.

— То есть…

— Что? Я бы не писал такие ужасные песни, если бы действительно влюбился.

Он вздыхает и, наконец-то, ложится обратно, надеясь доспать те часы, что остались.

— Не такая уж и плохая песня… — задумчиво отмечает Гарри. Луи тихо фыркает.

— Отвали, Гарри. Просто спи.

Гарри пытается на протяжении всей ночи. Но это действительно сложно, когда пытаешься не думать о том, что кто-то действительно написал о тебе любовную балладу. Луи имел в виду вовсе не это, и каждый их шаг спланирован, все их отношения — это подписи на десятках листов. Он не должен думать об этом, но образы длинных пальцев на клавишах, синяков под глазами Луи и музыки без чувств и эмоций не отпускают его до самого утра.