— Так… — Минерва прижимает пальцы к губам и напряженно думает, переводя взгляд с одного на другого.

— Вот только не надо сейчас вмешивать Гермиону, — говорит Северус, и сам ругает себя за то, что назвал ее по имени.

— Я и не собиралась, — МакГонагалл встает. — Мистер Уизли, ваше поведение в стенах Хогвартса недопустимо. Что бы вы не думали, но… так нельзя. Ваше звание аврора не позволяет вам вламываться и устраивать драки. И не надо мне возражать! Северус, с тобой я поговорю после, — сообщает Минерва. — Следуйте за мной, мистер Уизли, — бросает она и выплывает за дверь. Уизли, кинув на Северуса уничижающий взгляд, уходит следом.

До завтрака остается менее получаса и Северус начинает восстанавливать порядок в комнатах.

Хогвартс — что большая деревня, стоит Северусу занять свое место, начинаются шепотки. Даже слизеринцы глазеют на него, открыв рот, а Сесиль каменеет лицом, делая вид, что ничего не происходит. Учителя пока молчат, но напряжение чувствуют даже снующие без дела вокруг столов призраки. Северус бросает украдкой взгляд на гриффиндорский стол: Гермионы на месте нет. Наверное, это к лучшему, но Северус чувствует укол обиды.

И тут распахиваются двери.

Гермиона останавливается на пороге, будто специально ждет, когда все обратят на нее внимание, а потом, с гордо поднятой головой, идет по проходу между столами и улыбается — улыбается без сомнения именно ему, профессору Северусу Снейпу, и, словно этого мало, кивает, приветствуя его. А он, чувствуя кураж и радость, расплывается в ответной улыбке. Кто-то роняет приборы, которые невероятно гремят, ударившись о каменный пол, и это единственный звук в зале, кроме звука шагов Гермионы. Да, конечно, в прошлом и сам Северус и Гермиона совершили немало подвигов, и, само собой, их сегодняшний поступок, возможно на подвиг и не тянет, но что-то героическое в нем все-таки есть.

Наконец Гермиона добирается до своего места и садится рядом с Джинни Уизли.

— Кажется, коллега, — заявляет как бы между прочим Флитвик, — ваша репутация ужаса подземелий пошла прахом.

Завтрак продолжается, а Северус старается не думать о том, что сегодня у него сдвоенные зелья у старшекурсников.

<empty-line>

К вечеру он вымотан до предела, да еще Минерва жаждет сказать ему несколько слов. Он идет в кабинет директора, не ожидая ничего хорошего.

— Профессор Снейп, — начинает Минерва без предисловий, — связь учителя с ученицей — недопустима.

— Минерва, — он падает в кресло и вытягивает ноги, — я все знаю, я все понимаю и тебе пока не о чем волноваться. Мы оба отдаем себе отчет в том, что… Ты же сама все понимаешь, — вздыхает он.

— Она младше тебя…

— Знаю, все знаю, и ей говорил, — перебивает ее Северус, не желая выслушивать все то, что сам еще недавно озвучивал Грейнджер. — Но она, знаешь ли, умеет находить контраргументы.

МакГонагалл встает, качая головой, прохаживается по кабинету.

— Я говорила с мисс Грейнджер, ты прав, она может быть очень убедительной, но все же ответственность на тебе. Ты старше, ты учитель. В стенах Хогвартса… ты понимаешь меня?

Северус кивает и прикрывает глаза. Он все понимает, только от этого как-то не проще.

Он возвращается в кабинет, где Гермиона доваривает очередное экспериментальное зелье, встает за ее спиной, читает, заглядывая через плечо, когда-то свой, а теперь уже ее конспект.

— По-моему, мы молодцы, — заявляет Грейнджер, даже не повернув головы и, судя по тому, что зелье неправильно меняет цвет, она говорит о бенефисе в Большом зале.

— По-моему, ты запорола зелье, — отвечает он ей.

— Не-а, смотри, — она водит над зельем палочкой и поясняет, вырисовывая руны, — я хотела проверить, сможет ли руна Хаоса нейтрализовать добавление толченых скарабеев на последнем этапе и… — зелье меняет зеленый цвет на правильный, едва золотистый.

Он берет тетрадку, внимательно читает, пытаясь понять, как это она додумалась, потом захлопывает записи. Он слишком устал, чтобы решать такие загадки.

— Браво, мисс Грейнджер, такими темпами к осени вам можно будет со спокойной душой поручить вести занятия даже на седьмом курсе.

Она, наконец, заканчивает с зельем, берет образец, подписывает его и поворачивается к Северусу лицом:

— Тяжелый день?

— С учетом того, что он начался дракой с Уизли, а закончился выволочкой от Минервы…

— Все это ерунда.

— Ерунда…

Грейнджер делает движение к нему навстречу, но Северус останавливает ее.

— Ты однажды захочешь чего-то другого, более интересного, ты однажды уйдешь, — говорит он, уже чувствуя ту боль, которую она может причинить ему.

— Возможно, — она пожимает плечами, — а может быть, ты однажды возьмешь, и спрячешься от меня.

— Я? Нет, я в себе уверен, что… и вообще, — он складывает руки на груди, — речь не обо мне.

— Я тоже в себе уверена, Северус, — говорит она, а потом, словно очнувшись, спрашивает: — А мы что, дошли до той стадии, когда пора давать клятвы?

Она насмехается, и совершенно справедливо. Он не выдерживает и взрывается:

— Объясни, что тебе, тебе может быть надо от меня? Я не могу понять.

— Мне нужно от тебя… — она делает вид, что глубоко задумывается, — пожалуй, что все. Мне надо от тебя все.

— Это все равно, что сказать «ничего».

— Хорошо, я составлю к завтрашнему дню список. Там точно будет обсуждение прочитанных книг, — покладисто соглашается Грейнджер.

В нем, как в котле с плотно пригнанной крышкой, кипит одновременно множество чувств: он боится последствий, а они будут — ему ли не знать, но он хочет, чтобы она была рядом, не просто рядом, близко, так близко, как это только возможно. Он хочет оттолкнуть ее, чтобы она не смогла причинить боль, и одновременно удержать, спрятать ото всех и никогда не отпускать, каждую минуту доказывая себе и ей, что она только и исключительно его.

— Ну что ж, мисс, — он берет ее за руку и ведет в кабинет, к камину. Он боится передумать, когда кидает дымолетный порох и шепчет заклинания: когда-то пришлось долго повозиться, чтобы настроить камин дома в Паучьем переулке и камин в кабинете так, чтобы не называя адрес можно было перевести из Хогвартса домой хотя б одного человека. Подумать только: год назад он почти стал параноиком, боялся, что могут подслушать и подглядеть. Но зато теперь, достаточно бросить порох и произнести пароль, взять Грейнджер в охапку и сделать шаг, чтобы оказаться в гостиной отчего дома.

Северус тут же запечатывает камин, а для верности перемещает в него дрова и поджигает их. Уж если идти вразнос, так с размахом.

Грейнджер тем временем находит выключатель и зажигает свет. Дом убран — несколько дней назад, стараясь не думать о мотивах, Северус отправил несколько эльфов, чтобы навести порядок, но стереть печать бедности и заброшенности с этого дома не сможет и армия домовиков.

— Это твой дом?

— Дом родителей, теперь — мой. Не дворец, как видишь. Даже на приличный коттедж тянет с большой натяжкой, а уж окрестности тут… Хорошо, что сейчас вечер и их не видно.

— Мне нравится, — Гермиона вертится, оглядывается, первым делом, само собой, направляется к стеллажам с книгами. — Ты знаешь, твой дом похож на тебя. Он такой, с виду колючий, но на самом деле — интересный.

— Ты тут две секунды, маловато для таких выводов, — он садится в старое кресло с дурацкой невысокой спинкой — привет из семидесятых, и сразу вскакивает. Он нервничает и уже жалеет, что привел Гермиону сюда.

— Книги можно трогать? Они не защищены каким-нибудь фирменным заклятьем?

— Нет, а надо бы, — он берет ее за руку. — Я не хочу ждать до каникул. Не могу.

И она просто кивает ему и прикрывает глаза.

А потом все будто накрывает пеленой, хотя ему кажется, что он все отчетливо помнит. Он не может вспомнить как они, умудряясь раздевать друг друга на ходу, добираются до спальни на втором этаже, зато он точно помнит узор родинок на плече Гермионы, помнит, как она выгибается ему навстречу, проводя дрожащими руками по его плечам. Он не помнит, в какой момент мир теряет резкость, зато помнит, как резкость и ощущение, что он жив, возвращается к нему вместе с ее быстрыми поцелуями.