Над синим Доном меркнут зори,

Вечерний поглощая звон,

Извечный плеск людского горя,

И ветра вздох, как будто стон.

И потому над ширью вольной

Довольно сердцу иногда

Волны идущей колокольной,

Чтобы озвучились года.

Здесь монастырь построен женский

В достопочтимые года,

Он слыл Святым,

Преображенским,

Где часто пряталась беда.

И в нем,

таком глухом и дальнем,

Труды покорно понесла,

Простой послушницею Анна

Себя испытывать смогла.

С молитвою хлебы месила,

А после странниц и гостей

Босая – половицы мыла,

Чтобы отухнуть от страстей.

Но этого ей было мало:

На Всенощной нахлынет сон –

Кругами церковь обегала,

Чтоб освежил прохладой Дон.

Не по годам казалась взрослой,

Хотя навряд была такой,

Ей дождик памятью подослан,

Наивной девичьей тоской.

Теперь она уже не дочка,

Ненастные просохли сны,

И светится прозрачной мочкой

На небе краешек луны.

Сбывает время нежный возраст,

И, словно лёгкие крыла,

Смиренно иноческий образ

По Высшей воле обрела.

На холодке зари осенней,

При тихом шелесте ветрил,

В ней имя теплое – Арсения

Светло зарделось изнутри.

Проходит мимо искус вражий,

Досужая не липнет грязь,

И Богородициной пряжей

Летит тенетник, серебрясь…

Сокрыта жизни мимолетность,

И вдруг: «Пора, мой друг, пора!»

Ушла щекочущая легкость

Из-под гусиного пера.

И странной кажется причина

Друзей оставить и родню.

Так смог Игнатий Брянчанинов

Постигнуть истину одну.

Мир сердца – истины свидетель,

Дан Божий Промысел затем,

Чтоб бодрствовал – за всё в ответе

Над попустительством страстей.

Он был Оленину племянник,

Кому-то друг, кому-то брат,

Самим государем избранник

К высокой службе, говорят.

В салоне дядюшки блестящем,

Где Пушкин завсегдатай был,

Казалась жизнь ненастоящей,

Хотя и не был нелюдим.

Ушел. Оставил. Отказался.

Нёс груз проклятий и разлук.

В нём слишком громко отозвался

Небесных струн высокий звук.

Пришли разбуженные силы,

Чтоб светский преступить порог,

И шестикрылым серафимом

Был явлен пушкинский пророк.

С рожденья арфа серафима

Его без устали звала,

И небом выбранного сына

В глухую келью привела.

Там можно многое расслышать,

Когда сомненье не гнетёт,

В лукавую и злую душу

Премудрость Божья не войдет.

Для жизни надобно немного:

Расстаться с чуждой суетой

И тихо приобщиться к Богу

Непоборимой простотой.

Уже игуменьею – Анна,

Прочтя Игнатия труды,

В его исканьях не случайно

Свои увидела следы.

Вначале робкие, на ощупь,

Чтоб путник свет увидел сам,

И прожил дни как можно проще,

И приобщился к небесам.

В следах на выжженной дороге

Свернулась каплями роса,

По ней пройти совсем немногим

Даруют силы небеса.

Привыкли жить легко и сытно,

Пока с небес не грянет гром.

Одна надежда, что молитва

Окажется поводырем.

Тогда окольных мыслей к Богу

Уж никому не избежать,

Хотя продавлена дорога,

Словно греховная кровать.

В ухабах вся, неровно сбита,

Ведет ведь не куда-нибудь,

Там – свет, лампадкою пролитый

На оголённый смертный путь.

И не понять вначале толком,

Ведет откуда и куда,

Пока не стукнет грозным током

По судьбам меткая беда.

На той дороге изначальной

Понять Арсения смогла,

Как в жизни благостно молчанье

Равно – для сердца и ума.

Прошла, питаясь коркой черствой,

Паломницей в холерный год

До лавры Киево-Печерской,

Куда в надежде брёл народ.

Порыв исполнив дерзновенный,

Она запомнила с тех пор,

Как был по сердцу ей пещерный

Всепоглощающий затвор.

Стоянье беспрерывно длилось

Во тьме молитвенных пещер,

И к старцам, расточая милость,

Господь бывал на святость щедр.

Прохладен монастырский вечер…

В нем мягкий слышен перезвон,

И шалью звездною просвечен

Поизносившийся Дон.

Стремясь пареньем вольной птицы

Измерить ангелов полёт,

Обитель женская ютится

На берегу который год.

Здесь для Арсении долго

Мольбы сестёр звучали зря –

Стать настоятельницей доброй

Для бедного монастыря.

Затерянный в садах весенних,

Он жил, старея и теснясь,

И все ж, игуменьей, Арсения

Его устройством занялась.

Не вечен мир, созданье Божье,

Ветх монастырь не по годам,

Игуменья, сомненья множа,

Решилась новый строить храм.

Вначале замысел казался

Невыполнимым, но потом

Рос потихоньку храм Казанский,

Небесной Деве чудный дом.

Вознесся к звездам купол главный,

Чтоб утешал молящих он,

Из Троицкой приехал лавры

Искусный мастер Семион.

И стройный хор по стенам дивным

Взор бестелесно уносил,

Где образ Троицы единой

Сиял среди небесных сил.

Для неземного благолепья

Шесть беломраморных колонн

Тащили на подводах степью,

Где ждал их полноводный Дон.

Сплавляли долго на белянах,

И тихо мощь взрастала в них,

Коль пеленали их в туманах,

В лучах сушили золотых.

Они надежно встали в храме,

Как православия столпы,

В лесах строительных и гаме

Под изумленный гул толпы.

Как вознеслись над суетою –

Известно матушке одной,

Их стройность чистою, донскою

Отмыли к празднику водой.

Над ними, равный поднебесью,

Раскрылся нерушимый свод,

И колокольной благовестью

Станичный радовал народ.