Ночь тиха, пустынна…

только где-то

Одиноко колокол гудит…

Бабушка моя Елизавета

У окна раскрытого сидит.

Ласковые выплаканы очи,

За детишек Господа моля.

…Белый-белый светится платочек

В деревянной рамке жития.

Как её мне памятно окошко

В том саду, где вишня и сирень!

Серебрится лунная дорожка,

И лежит заштопанная тень.

Затаилось прошлое…

Как будто

Не бывать ни мору, ни войне,

И о том, что скажет репродуктор,

Ходики судачат на стене.

Стрелки их, колючие,

как спицы,

Вяжут жизни простенький узор.

Бабушке и за полночь не спится,

Может быть, не спится…

до сих пор.

В этом странном мире заоконном

Как бесценный,

вымоленный дар

Расстилает бабушка церковный,

Весь потёртый в сгибах календарь.

Словно карта мира –

он огромен,

Метками повсюду испещрён,

И других не ведомо ей, кроме

Этих Богом явленных времён.

Потихоньку

в дымке предрассветной

Вычисляет даты и года,

В кухне, на клеёнке разноцветной,

Чей узор не свянет никогда…

Там, где Волга

бликами искрится,

Вижу дом, порушенный давно,

Сирины, исчезнувшие птицы,

Заглянуть пытаются в окно.

Жизнью обозначенные мели

Понамылись вечности рекой.

Выбелили певчие метели

Стены –

материнскою рукой.

Общий стол

под скатертью белой,

Стулья в белый лён зачехлены.

Моё детство выпорхнет несмело

Из тишайшей этой белизны!

Сердце дома бьётся еле-еле,

Но его я слышу и сейчас.

Спит мечта

в безоблачной постели,

И хранит её иконостас.

Слёзные слипаются ресницы,

И на перекрёстке всех времён,

Ах, какой однажды

мне приснится,

Поразив реальностью, сон!

Самое, быть может, дорогое,

Понесу,

молитвенно тая,

Ангел ли Молчание Благое

За моей спиною постоял?!

Детство дышит Словом –

и подхватят

Чьи-то крылья – душу уберечь!

Под покровом школьных хрестоматий

Выжила родная наша речь.

Уцелела ветка Палестины,

Белый парус в море невредим,

И пророка

в Пушкинской пустыне

Встретил шестикрылый серафим.

Пусть в стеклянном воздухе пустыни

Бесконечно сыплется песок!

Совершим к тебе,

Иерусалиме,

Затяжной во времени прыжок.

Ведь у нас пески зовутся «пéски»,

Мелких волн сыпучая гряда,

Залегли извилистые всплески,

Окружив ужино хутора.

И когда,

грозою поднатужась,

Хлынет ливень в кадку

и лохань,

Детвора запрыгает по лужам,

Распевая:

«Дождик, перестань!»

Сколько счастья в этом обещанье:

«Я поеду, дождик, в Еруслань!..»

Голосов беспечных щебетанье

И восторга:

«Дождик, перестань…»

Пусть желанья будут исполнимы:

День за днём –

столетие подряд,

Храм святой Марии-Магдалины,

Гроб Господень –

рядышком стоят.

С русскою берёзовою рощей

Сохранят незыблемую связь

Преподобномученицы мощи,

О втором пришествии молясь…

И венец страдания, и муки,

Не заметив времени виток,

Девичьи заботливые руки

Заплетут

в ромашковый венок.

Копит зной подсолнечное лето,

Снег зимой выбеливает льны,

Знала только ты,

Елизавета,

Сколько в белом цвете тишины!

Тишиною этой запредельной,

Утешеньем, слышимым в мольбе,

Храмом,

лазаретом,

богадельней

Украшаем память о тебе.

Отче Сергий!

За тобою следом

Мы идём, дыханье затая,

Никому, по милости, неведом

День грядущий,

Русская Земля!

В нашем мире зависти и злобы

Очень трудно ближнего любить,

Но приходят праведницы, чтобы

Хоть чуть-чуть его преобразить.

Из несчастья, горя и унынья

Путь находит еле-еле он,

И спешат паломники доныне

На гору святую Елеон.

Богомольцев страждущих доныне

Год за годом ширится поток,

Ждёт всегда их

в выжженной пустыне

Русской веры росный островок.

Нам дано Евангелия чтенье:

Потрудиться надобно самим,

Чтоб святую суть преображенья

Нам глаголом выжег Серафим.

Кто пройдёт сквозь муки покаянья,

Тот всегда получит от Творца

Дар любви,

и чудо врачеванья,

И лучи небесного Венца!