А потом и вовсе исчез.

Ункар крякнул и удалился назад, в контору. Вокруг Рей снова зазвучали голоса мусорщиков и торговцев — аванпост в мгновение ока вернулся к обычной жизни.

Рей долго не могла двинуться с места. Наконец она взобралась на спидер и полетела домой, в шагоход. Ей вроде бы полагалось рвать и метать, но она совсем не чувствовала злости. И только ближе к ночи, сидя на груде одеял и выковыривая линзы из потрепанного шлема штурмовика, она вдруг поняла почему. История с кораблем — это история про доверие. Только Деви и Странк тут ни при чем. Тут речь о доверии к самой себе.

Деви и Странк хотели только одного — того, чего Рей совсем не хотела. И они с самого начала ей все сказали. Только она не пожелала услышать. Она не слушала, ведь Деви со Странком предлагали то, о чем Рей не разрешала себе даже думать.

Они хотели улететь.

А Рей должна остаться. По крайней мере, пока за ней не вернутся.

Если она улетит отсюда, родители никогда ее не найдут.

Рей вздохнула, и эхо от вздоха разнеслось по ее тесному пристанищу. Она перебралась к верстаку, включила компьютер и запустила симулятор полета. Рей выбрала «Гтрок-720» — суборбитальный полет, атмосферные условия стандартные, без дополнительных препятствий.

Рей летела.

Только это было совсем не то.

Первым кораблем По Дэмерона стал РЗ-1 истребитель типа А, доставшийся ему от матери.

Хороший был корабль — маленький, компактный. За долгие годы службы его много ремонтировали; на обшивке тут и там попадались боевые отметины. А-истребитель — это перехватчик, его разрабатывали не ради ударной силы, а ради скорости. По бокам у него сдвоенные лазерные пушки, а на носу еще две установки для ударных ракет. Если хватит сноровки использовать преимущества машины, то и с такой огневой мощью в любом бою продержишься. С кораблем основного класса, пожалуй, не совладаешь, а всем другим запросто можно врезать так, что мало не покажется. На досветовых скоростях этот перехватчик кого угодно обгонит. На обычные истребители он со­всем не похож — скорее укрепленная кабина, к которой сзади приделали двигатели. Очень мощные двигатели, а управление — невероятно чувствительное. И ни второго пилота, ни астромеха не предусмотрено — только место для единственного пилота.

Перехватчик был частью вознаграждения, которое мама получила, когда родители По демобилизовались из рядов Альянса Повстанцев спустя примерно полгода после битвы при Эндоре. Они отправились тогда жить на Явин-4, в только что основанную там колонию. Мама летала на своем А-истребителе еще с пару лет, чаще всего на учениях по гражданской обороне, и время от времени брала с собой сына. По сидел в тесной кабине на коленях у мамы; ее руки лежали поверх его рук на рычаге, и он чувствовал, как корабль отзывается на каждое их движение. Он ощущал, как маленький истребитель рассекает воздух, преодолевая сопротивление атмосферы, как сила тяжести пытается удержать их.

А потом они прорывали тонкую оболочку, что окутывала луну, которую они звали своим домом. И тогда газовый гигант Явин вдруг становился ослепительно-ярким на фоне темного космоса. Натиск атмосферы и сила тяжести пропадали. И это было самое прекрасное ощущение, которое знал маленький По. Он завороженно смотрел на космос сквозь прозрачный откидной верх кабины и терял счет звездам, опьяненный чувством свободы. Можно лететь куда угодно и совершать что угодно, так ему казалось. И тогда он понял: что бы ни ждало его в жизни, он будет пилотом.

Мама была пилотом в битве при Эндоре, участвовала в той грандиозной атаке флота повстанцев на вторую «Звезду Смерти». Отец По тем временем крался по лесам на зеленой луне вместе со своими товарищами-следопытами. Мама не лю­била говорить о своих подвигах, и По знал о них совсем мало. Когда он пытался расспросить маму, та мягко уклонялась от ответа или меняла тему разговора. Ее призвали, и она откликнулась, выполнила свой долг, и этого достаточно — так она все время отвечала. Это само по себе куда важнее, чем все ее свершения.

«Кругом были боль и страдания, — говорила она По. — Мы с твоим отцом не могли просто сидеть и смотреть на это».

Миновало много лет. Мамы не стало, а сам По сделался пилотом, и только тогда он начал понимать, каким великим героем на самом-то деле была его мама. Он узнал, что лейтенант Шара Бэй получила Бронзиевую сверхновую звезду за отвагу как участница освобождения Гормы. Что спустя лишь несколько дней, во время операции «Укус майнока», она участвовала в налете на имперский топливный склад на Бероке-4 и стала трижды асом, сбив пятнадцать противников. Что она сражалась в десятках разных битв, стычек и операций. И что товарищи Шары Бэй готовы неустанно превозносить ее летное мастерство, а многие благодарны ей за спасение жизни.

Отец По рассказывал о военных временах более охотно. Правда, о себе он предпочитал упоминать как можно реже, а больше рассказывал о чьих-то чужих подвигах. Например, о генерале Соло — отец говорил, что никто на свете не управлялся с бластером искуснее его. Или о том, как один его товарищ помог им всем выбраться из засады, использовав комлинк с переделанной схемой и два баллона от типового дыхательного устройства. Или о том, как его отряд пытался проникнуть на базу Имперской службы безопасности во Внешнем Кольце и никто не мог придумать способ туда попасть, а потом по чистой случайнос­ти им удалось свалить шагоход AT-ST, он проломил стену базы, и отряд легко проник внутрь через брешь.

— А тебе когда-нибудь было страшно? — как-то спросил отца По.

Ему было девять, мамы не стало год назад. До этого По представлял себе войну как что-то незамутненное и блистающее — такой набор ярких картинок, где все сплошь свет, скорость, ловкость и ум. Штурмовики казались ему пустыми доспехами, внутри которых не было живых мужчин и женщин. Потеря мамы научила его по-другому воспринимать смерть. Он понял, что война — со­всем не романтическая штука, что на ней по-настоящему умирают и что погибшие уже никогда не возвращаются к тем, кто любил их. Даже если те их очень-очень ждут.

Эта мысль сильно напугала и опечалила По.

Они с отцом работали тогда на границе своей земли — у родителей была небольшая ферма, которую они построили, поселившись на Явине-4. День клонился к закату, и звуки, доносившиеся из джунглей, с приближением ночи становились все более громкими и жуткими. Отец возился с изгородью — нужно было починить один из генераторов, — а По ему помогал. Оба трудились молча. С тех пор как не стало мамы, отец и сын обычно так и проводили свои дни — в молчании, объединенные общим горем.

Поэтому По даже удивился тому, что отец ответил ему. И не просто ответил, а уловил саму суть вопроса.

— Было ли мне страшно?

Отец внимательно разглядывал вибромолоток, который держал в руках. Работающий инструмент издавал монотонный стон. Отец выключил молоток, бросил его в ящик для инструментов у ног По и вытер руки о штаны. Затем он взглянул в сторону джунглей. Солнце уже скользило за Явин, расцвечивая мир оттенками ярко-красного.

— Там, на Эндоре, был один момент, когда ­ведроголовые нас поймали, — сказал отец. — И я тогда подумал: ну все, нам крышка, мы проиграли, совсем проиграли. В смысле и войну, и ­вообще все. Я поднял голову и посмотрел на вершины деревьев — высокие, куда выше этих. На голубое небо без единого облачка. Днем «Звезду Смерти» почти не было видно. Я знал, что сейчас творится в этом небе, какая там развернулась битва. — Отец улыбнулся сыну, только улыбка вы­шла грустной. — И подумал, что вон там твоя мама и она смотрит на меня. Что бы она сейчас ни дела­ла, из самой гущи сражения она смотрит, и я чувствую ее взгляд. Я чувствую, как она любит меня и как она любит тебя. — Он еще раз вытер руки и, выудив из ящика очередной инструмент, опять занялся изгородью. — Мне было тревожно тогда, это правда. Но страшно не было.