— Это неправильно, Айни, — как мог нежно ответил Тсан, чуть ли не впервые называя его по имени не наедине, заглядывая в глаза, но, к своему сожалению, натыкаясь на непонимание, будто на непреодолимую стену. Тсан попробовал дальше: — Я не должен присутствовать при вас с вашим мужем. Это неприлично. Айни. Ваше Высочество. Вы — свет моей жизни. Я живу, чтобы служить вам. Я слуга.

— И что? — капризно спросил Айни. — Подумаешь!

Со стороны Варкалиса донеслось фырканье. Тсан поднял голову, чтобы удостовериться: ему не послышалось? Нет, не послышалось. В свете угасающего дня было заметно, что на губах Варкалиса гуляет странная полуулыбка. Нет, Тсан решительно не понимал этого человека! Не должен подобным образом вести себя человек сразу после свадьбы, заявляющий при этом о своей любви!

Как только стало ясно, что Айни не умрёт в ближайшие полчаса, как только нормализовалось его дыхание и сердцебиение, Варкалис ощутимо расслабился. Приказал опустить Айни на сдёрнутые — вновь — с кровати перины и одеяла, разложенные перед разожжённым камином. Похоже, камин в спальне горел круглые сутки. Поведение Айни, в отличие от его здоровья, стало беспокоить Тсана тем сильнее, чем горячее становилась его кожа, чем капризнее и требовательнее делались просьбы. «Это побочное действие, — шепнул Варкалис, подкладывая под голову мечущегося Айни подушку. — Нервное и физическое возбуждение. С этим мы легко справимся». Тсан справедливо рассудил, что «мы» включало Айни и Варкалиса и не относилось к нему. Он честно пытался уйти. Это было бы правильно.

— Ваше Высочество, если я увижу что-то неподобающее, оставаясь с вами и вашим супругом, это будет неправильно. И отравит нашу дружбу почти так же, как вас сегодня отравила змея. То, что будет, должен видеть только муж… А я… — он окончательно стушевался и замолчал. В конце концов, не мог же он оскорбить Айни произнесением вслух всего того, что теснилось в его голове, всех соображений и представлений. Он знал одно. Когда Варкалис возляжет с Айни, он не должен присутствовать.

— Не хочешь видеть, тогда завяжи глаза! — ответил Айни.

Тсан метнул на Варкалиса ошеломлённый взгляд. Тот поднялся на ноги, распрямившись, будто туго сжатая пружина. «Ну, вот и всё», — пронеслось у Тсана в голове.

— У меня есть шарф, — сказал Варкалис. — Сейчас принесу.

— Что? Куда ты? — простонал Айни, теребя пуговки-жемчужинки на платье.

— Хороший, плотный шарф, — сказал Варкалис, уже возвращаясь. — Ты не увидишь ничего, поэтому, в какой-то степени, все необходимые вам приличия будут соблюдены.

В какой-то степени.

— Он остаётся, Айни, — сказал Варкалис, мимолётно отведя прядь седых волос, налипшую на лоб. Айни простонал и потянулся за его рукой, но тут же упал обратно на подушку.

— Останься, — прошептал Варкалис Тсану на ухо. — Ты действительно ему сейчас нужен.

Тсан закаменел. Он не знал, что делать. А потому послушался того, кто знал.

Варкалис набросил на его лицо широкий шёлковый шарф. Тсан придержал ткань, чтобы та плотнее прикрыла глаза. Варкалис туго затянул повязку на два узла. Тсан судорожно хватанул внезапно раскалившийся воздух пересохшим ртом. На мгновение ему показалось, что его душат.

Зашуршала ткань. Должно быть, это была одежда Айни. Варкалис прошептал:

— Давай помогу.

А Тсан вспомнил о множестве жемчужных пуговичек на платье Айни. Чтобы раздеться, требовалось расстегнуть каждую.

Он здесь, чтобы охранять, его долг — сохранить Айни жизнь во что бы то ни стало, — Тсан напомнил себе это, со злостью сжимая зубы. Жизнь и благополучие. Его не должно интересовать, как расстёгивается платье, он должен слушать лишь, не крадётся ли в ночи убийца, решивший воспользоваться беспомощностью Айни. Сегодня он не смог обезопасить его от укуса змеи. А вдруг завтра опоздает и не закроет своим телом от стрелы или кинжала? Он должен, должен…

Айни высоко и протяжно простонал, и вся концентрация Тсана разбилась вдребезги. Казалось, он обрёл способность видеть с завязанными глазами, настолько чётко он представил образ Айни, выгибающегося под руками Варкалиса. Шёпот их обоих: просящий, жалобный и лихорадочный — Айни и спокойный, осторожный — его супруга — царапал слух Тсана, будто острия ножей. Вот Айни, повинуясь рукам Варкалиса, позволил гладить свою грудь — по-мальчишески плоскую, лишь со слегка вспухшими от возбуждения сосками, — плоскую, но очень чувствительную; любое прикосновение пальцев порождало ошеломлённые вздохи и трепет. Вот за руками последовали поцелуи и касания языком — Тсану померещилось, будто он услышал влажное движение кожи и тяжёлое дыхание Варкалиса. Вот в его воображении Айни выгнулся дугой, привставая на лопатках и беззвучно раскрывая рот: его тело, разбуженное ядовитым укусом змеи, переполнилось ощущениями и готовилось вот-вот испытать оргазм. «Свой первый оргазм», — подумал Тсан, ощущая, как опалило, почти сожгло его этой правдой.

Он сидел в ступоре, даже не чувствуя, с какой силой ногти Айни впились в его руку. Какое кощунство. Какое… Он осторожно перевёл дыхание; впервые в жизни ему хотелось разрыдаться неизвестно отчего. От того, что он ничего не видел? От того, что не участвовал? От того, что образ Айни перед его мысленным взором должен был бы померкнуть, вымаранный в плотской грязи, а стал ещё чище и ещё прекраснее? Да. Айни был по-прежнему там, в белооблачной вышине, и Тсан, думая о нём, по-прежнему смотрел на него снизу вверх, запрокидывая голову до ломоты в шее, и был готов преданно служить ему до последнего вздоха.

Голосок Айни жалобно произнёс что-то невнятное, и Варкалис ему ответил; тембр его голоса был низким, вкрадчивым. И снова — Айни, выше, протяжнее. Он оборвался на высокой ноте явно поцелуем. Айни умудрился при этом дёрнуть Тсана за кожаный наруч. Когда вообще он взял Тсана за руку, было непонятно. Тсан не заметил. Кажется, он впал в состояние, подобное сну, постарался отрешиться от реальности, потому что иначе не смог бы с нею спокойно мириться. Однако следующие слова Варкалиса, сказанные громче, он разобрал:

— Если он не хочет, его нельзя заставлять, Айни.

— Но я хочу… Это нужно, понимаешь?..

— Понимаю. Тсан, — его несильно встряхнули за плечо, — Тсан?

Он дёрнул головой, давая понять, что слышит. Варкалис в высшей степени дипломатично произнёс:

— Айни хочет, чтобы ты стал с нами ещё ближе, если ты не против. Я тоже не возражаю.

Тсан подумал, что лучше бы он продолжал оставаться оглохшим.

— Дай руку, — приказал Варкалис, хватая его за наруч и притягивая к себе… К Айни. Тсану пришлось опереться о правую ладонь, протягивая левую вперёд. Пальцы Айни тут же схватили его за предплечье, обняли. Тсан наткнулся на смятый шёлк платья, на тонкую ткань нижней сорочки, на горячую, прямо-таки пышущую жаром кожу. Айни застонал и подался к нему, шурша расстёгнутой одеждой. Его маленькие ладони коснулись полуобнажённого тела Тсана, огладили грудь и живот.

— Ваше Высочество, — взмолился он, стараясь осторожно высвободиться, быть может, даже подняться и сбежать.

Варкалис коварно обошёл его и присел сзади, надавив на плечи руками не менее горячими, чем у Айни. Коварный, непостижимый Варкалис. Неприятный, опасный, злой.

— Делай то, что тебе приказывают, — процедил он, прихватив Тсана за повязанный на затылке шарф, больно потянув при этом за волосы. Ткань нажала на зажмуренные веки, перед глазами поплыли разноцветные пятна. Тсан привстал на коленях, а Айни… Айни развернулся и улёгся на нём, как на подушке, опираясь спиной на его грудь.

Варкалис продолжал стоять и говорить:

— Сделаешь его несчастным, и с тобой будет покончено. Сейчас не время для морали, слуга. Выполняй.

— Но… — Тсан ещё сопротивлялся, а его тело уже действовало само. Руки обняли Айни, прижали ближе, горячего, лёгкого, шуршащего одеждой, тяжело дышащего, изредка тихо стонущего.

— Ничего не бойся, — шепнул Варкалис. — Сейчас ты — это я. Представь это. Поверь в это.

Тсан почувствовал, как его обдаёт противоестественным жаром, он подчинился словам Варкалиса, потому что этим словам сладко было подчиняться.