Главная работа Крамского и один из любимых экспонатов Третьякова в его собственной галерее – «Христос в пустыне». В центре картины – напряженно сжатые руки Спасителя: они показывают момент истины, момент выбора.

Крамской здесь обращается к евангельскому эпизоду, следующему после того, что изображен в «Явлении Христа народу» Александра Иванова. Спаситель после крещения уходит в пустыню на сорок дней. И там к нему приступает дьявол, который предлагает искушения: хлебом, властью и чудом. Лишь преодолев их, можно выйти на служение людям. Это и есть главный мотив для Крамского: преодоление, момент принятия решения и выбора пути – служения людям или собственным желаниям.

Эту картину мастер обдумывает целое десятилетие, делает наброски еще студентом, потом едет в Европу посмотреть, как теперь пишут Христа «там», после отправляется в Крым, бродить по каменистым пустыням и встречать зарю в Чуфут-Кале.

Пустыня Крамского – это холодные камни на мертвой, безжизненной земле. Над ними только начинает заниматься розовая заря – солнце христианства, которое еще не взошло, но вот-вот взойдет. Он пишет пустыню с завораживающей точностью, со скрупулезной детализацией. Навык ретушера помогает в этой работе. Ведь когда-то в юности он начинал с того, что работал в «фотоателье Эдлера», причем стал виртуозом в своем деле и даже получил прозвище «Бог ретуши».

Только о картине «Христос в пустыне» Крамской говорит, что она писана слезами и кровью, глубоко выстрадана. «Вот уже пять лет неотступно Он стоял передо мной; я должен был написать Его, чтобы отделаться», – пишет он. Все это время художник мучительно ищет свой образ Спасителя. Крамской то признается: «Мой Бог – Христос», то вдруг берется доказывать парадокс – атеизм Иисуса!

Он не может спать, чуть свет вскакивает с постели и пишет с самого раннего утра и до ночи, пока в полном изнеможении не валится с ног. Предельно лаконично передает внутреннюю концентрацию, балансирование между долгом и эмоцией, разумом и чувством.

О картине спорит вся просвещенная Россия. Христа кисти Крамского называют то Гамлетом, то Дон Кихотом, то разночинцем, не находя в нем «ничего святого», а только «слишком человеческое». Сам же Крамской оценивает собственную работу очень высоко, и в буквальном смысле тоже. По его же словам, он «огорошил» Третьякова, запросив шесть тысяч рублей. Поторговавшись, меценат все же приобретет полотно для своей коллекции и запишет в дневнике: «По-моему, это самая лучшая картина в нашей школе за последнее время».

Как и артель, которую он организовал в молодости, личная жизнь Ивана Крамского складывается будто под влиянием романа Чернышевского «Что делать?». Биография его невесты перекликается с судьбой Веры Павловны. Невзирая на общественное мнение, Крамской женится на «падшей женщине» – Софья была невенчанной сожительницей другого художника, что в то время означало загубленную навсегда репутацию.

И, хотя идейный активист и прирожденный лидер Крамской говорит, что «личное счастье не наполняет жизни», со своей супругой он почти не расстается. У них рождаются шестеро детей, двое из которых умирают в младенчестве. Из целой серии портретов жены, написанной им, только один станет знаменитым – картина «Неутешное горе». Это автобиографическое полотно художник напишет, пытаясь пережить непоправимое – смерть младшего сына.

Крамской работает над картиной долго, несколько лет, начинает заново, снова и снова, и останавливается только на четвертом варианте. По формату это почти парадный портрет, но по содержанию – полотно, наполненное скорбью, очень личными переживаниями художника и его жены. «Примите от меня эту трагическую картину в дар, если она не лишняя в русской живописи», – пишет он Павлу Третьякову. Сочувствуя семье, тот выкупает картину и уговаривает Крамского взять деньги.

Так «Неутешное горе» становится одной из немногих картин, купленных им у Крамского в те годы. У галериста и художника – непростые отношения. Третьяков недоволен некоторой необдуманностью сюжетов и легковесностью полотен Крамского этого времени. Многие другие современники тоже постоянно обвиняют мастера в том, что он, с одной стороны, затеял передвижничество и стоял у истоков, но с другой – не придерживается его принципов до конца.

«Неутешное горе», впрочем, не сводится к одной лишь личной истории художника. Это монументальное обобщение, очередное воплощение одной из ключевых тем творчества – темы одиночества. Она звучит постоянно, и именно поэтому Крамской чаще всего выбирает однофигурные композиции.

Даже собственная смерть через несколько лет застанет его не в семейном кругу, а за мольбертом, как одинокого творца. По иронии судьбы, художник умрет от сердечного приступа во время работы над портретом известного врача, Карла Раухфуса. Простояв четыре часа у мольберта, Крамской зашатался и упал, даже доктор уже ничем не смог помочь.

На одиннадцатой выставке художников-передвижников рядом с «беспощадно реалистичным» полотном «Крестный ход в Курской губернии» Ильи Репина и историческим сюжетом «Меншиков в Березове» Василия Сурикова неожиданно появляется роскошная дама кисти Ивана Крамского. Это первый и на тот момент единственный портрет «просто красавицы» в русской живописи.

«Неизвестная» производит настоящий фурор. С выставки толпа выносит художника на руках. Но это слава с оттенком скандальности. Слышатся возмущенные голоса. Многое из того, что публика того времени видела на картине, считалось недопустимым. Девушка, которая едет в открытом экипаже одна, – это признак дурного вкуса. Ее крайне модный и дорогой наряд недвусмысленно сообщает: это – чья-то любовница, содержанка. Критик Стасов называет ее «кокоткой в коляске».

До сих пор продолжаются споры: кто же был прототипом «Неизвестной». Говорили, в том числе, что художнику позировала его дочь Софья. Но по самой популярной у современников версии, Крамской писал портрет княгини Юрьевской, тайной жены императора Александра Второго, но в конце концов вывел обобщенный образ светской красавицы – или скорее дамы полусвета.

Статус «неизвестной дамы», который абсолютно точно угадывается современниками художника, не позволяет Павлу Третьякову, человеку строгих взглядов, приобрести эту работу. На гастролях передвижной выставки в Варшаве ее покупает некий господин Клюквист, потом она оказывается в коллекции другого частного владельца, московского промышленника Павла Харитоненко. И только после революции, в 1925 году, когда его собрание национализируют, «Неизвестная» прибудет в Третьяковку.