Через неделю пришла районная газета с рассказом о смотре школьной самодеятельности. Хвалили наших артистов, костюмы, концертную программу. В возвышенных тонах говорили и о выступлепии средней (районной) школы, особо отмечались заслуги художественного руководителя Варвары Степановны Новожиловой. Мои драмкружковцы оскорбились, что даже не названо имя их руководителя! Я успокаивал своих правдолюбцев: «У нас же са-мо-деятельность. То есть действовали вы сами, и первое место заслужили сами, а я лишь подсказывал со стороны и помогал. Это ведь моя обязанность». Не мог же я сказать, что упоминать фамилии ссыльных в печати запрещено. Впрочем, кое-что они уже сами понимали.
В 1951 году увеличилась наша семья. Родился у нас маленький сибиряк, крикливый и неспокойный. Видно, нервозность родителей передалась ему и отразилась на взрослом характере. Прибавилось хлопот: все стали няньками, не спали ночами, куда бы ни шли, несли сына с собой. Часто соседские девочки играли с ним, как с куклой. Я ощущал внимание своих учеников и их родителей, а мальчишки из детского дома забегали в наш двор и помогали напилить и наколоть дров.
И всё же тревога не оставляла меня, угнетала и днем и ночью. И чему ж удивляться! Столько лет прожить в постоянном страхе за себя, за семью, не знать, что тебя ожидает завтра. Оттого и снилось одно и то же — переполненные камеры, зарешёченные вагоны-телятники, этапы, карцеры и следователи. Я просыпался в холодном поту и радовался, что это сон, что спокойно спит доченька, похрапывает тесть, что огромная луна заливает через разукрашенное морозом окно голубым светом рассыпанные по подушке золотистые волосы моей преданной и жертвенной мученицы.
Счастье, что мы вместе, что нет решеток.
ЗЛОВЕЩИЙ ЗЕМЛЯК
Весной нам нарезали в конце села участок неудобицы под картошку и овощи. И мы с тестем всё лето красное возились как муравьи на своих сотках: копали, пололи, окучивали. Днем палило нещадно солнце, а ночью прихватывали заморозки. И вечером надо было каждый росток и полить, и накрыть. Как говорят сибиряки, пластались изо дня в день, тешились, что зимою будут и своя картошка, и огурцы, и морковка, и квашеная капуста.
Август был сухой и солнечный. Летела и стлалась паутина, багрянцем налились осины, отливали золотом, как восковые свечи лиственницы, и трепетали берёзы, шелестел жестяными листьями усыпанный бордовыми ягодами боярышник. Осенняя тайга — чудо, сказка. Она что палитра, на которой смешались все цвета и оттенки самых сочных красок. Ничего не видел краше, чем осенняя тайга под солнцем. Пылающим, сияющим, сверкающим широким венком с купами темно-зеленых елей и кедров она охватывала наше длинное сумрачное село.
На августовскую учительскую конференцию учителя нашей школы тридцать километров шли пешком. Дорога сближает людей, веселит и поднимает настроение. Так и добрались — с шутками-прибаутками, с разговорами серьёзными и не очень. С низкого берега речки вымыли запылённые ноги, обулись и в самый раз успели к открытию заседания. Оно шло, как обычно, сухо и нудно. От доклада и речей клонило ко сну. В центре президиума неподвижно сидел незнакомый мне рыжеватый, с мелкими чертами лица, человек, в суконной «сталинке» с большим воротом. «Кто это?» — спросил я у соседа. «Второй секретарь райкома товарищ Стряпченко. Заведовал обкомовским гаражом, пошел на повышение».
В выступлениях всё было знакомо, менялись лишь названия школ да фамилии лучших и худших преподавателей, перечислялись достижения, проценты успеваемости и… некоторые недостатки. В заключение предоставили слово товарищу Стряпченко. Он медленно взошел на трибуну, молча оглядел присутствующих, так что я поневоле опустил голову, потом он снял с руки часы и положил перед собою, налил в стакан воды, с упреком взглянув на президиум, почему не догадались налить сами. Начал негромко с очень знакомым, не сибирским, произношением. Говорил о роли школы в воспитании патриотов, преданных идеям Ленина — Сталина, о роли учителя в распространении облигаций государственного займа, об обязательном выпуске боевых листков и стенных газет на фермах и в бригадах. Без конца повторял: «Вы обязаны, вы должны помогать на прополке, на сенокосе, на льне и копке картошки». Выходило, что учитель был должен всем, лишь ему — никто.
Оратор помолчал, поморгал маленькими глазками с красными веками. «А теперь, товарищи, должен остановиться на самом важном, самом ответственном вопросе. Вы знаете, что наш район специфичный. Большое количество наших идейных противников, а точнее лиц, изолированных за враждебную деятельность, живет рядом с нами. Ошибаются те, кто думает, что они разоружились и перевоспитались, смирились со своим положением. Нет! Как известно, классовая борьба с вражескими недобитками обостряется. Некоторые хотят прикинуться лояльными, старательно работают, чтоб тихой сапой навредить на любом участке народному хозяйству, оказать влияние на несознательных людей, особенно на молодежь. Обязанность каждого учителя — бдительность и еще раз бдительность. Любым вражеским разговорам, намекам и анекдотам вы должны не только давать отпор. Вы должны немедленно доводить всё до ведома работников органов, сигнализировать людям, закреп-
лённым за вашими населенными пунктами. Их вы знаете. Райком партии и органы надеются на вас. За работу, товарищи! Да здравствует Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков во главе с нашим вождем, мудрым учителем народов Советского Союза и трудящихся всего мира Великим Сталиным!» 3ал вздрогнул от грома аплодисментов. Все встали и хлопали, пока Стряпченко жестом руки не остановил этот порыв, это проявление всеобщей восторженной любви и преданности мудрому проводырю.
Эта открытая вербовка учителей в доносчики и шпики ошеломила меня и запомнилась чуть ли не дословно. Руки опустились, сердце сжала тревога, в голове стоял звон. После конференции, никого не ожидая, никуда не заходя мы с Алей отправились домой. Шли молча. Речь нового секретаря угнетала обоих. Голова гудела от мыслей, но не хотелось бередить душу разговорами еще больше.
В Биазу приплелись в сумерки. Танечка обрадовалась леденцам, а дед — нескольким пачкам «Севера» Не успели мы дать отдых ногам, как вошла наша хозяйка и рубанула с порога: «Вот что, милые мои, ищите себе другую фатеру».— «Почему, тетя Дуня? Мы же аккуратно платим, ни разу не ссорились и, кажется, никому не мешаем»,— «Так-то оно так, но чем вы будете платить? Вас же обоих с работы уволили. Только что об этом говорил в магазине новый завуч Вениамин Николаевич и приказ показывал» — «Но и мы же только что с конференции! Нам никто ничего не сказал.»
Я вскочил и побежал к новому завучу. В школе открывался восьмой класс, а Наталия Ивановна со своим образованием «не тянула», потому и прислали его. Я постучался и сразу же вошел, не дожидаясь ответа! Вениамин Николаевич упредил меня: «Как ни жаль, но вынужден огорчить вас. После конференции меня вызвали в районо и вручили вот этот приказ об увольнении вас обоих, как несоответствующих занимаемым должностям…»
Я вылетел будто ошпаренный. Закурил и пошел напрямик через школьный двор. Возле конюшни Николай Щербаков запрягал Жареного. «Куда ты на ночь глядя?» — «Пор-рядоч-ки! Велели немедля гнать в район за тетрадями и наглядными пособиями! Кровь из носа, а чтоб завтра всё было тут. Ну и подкинул ты мне работенку!» — «Колечка, погоди минутку! Прихвати с собою Алю. Надо позарез!» Николай бросил в передок плащ, мы сели и поехали к нам. Весь трагизм нашего положения был очевиден — оставались без работы, без крыши над головой с малыми детьми без куска хлеба на мизерной пенсии Алиного отца. Аля собралась буквально за три минуты, схватила завёрнутое в пелёночку дитя и выбежала из дома. Я едва успел догнать её и положить на воз плащ. Потом долго глядел вслед, пока подвода не растаяла в вечерней мгле.
А во дворе ещё играла беззаботно в прятки с Мотькой дочка, тесть сидел на пороге и смолил папиросы одну за другой. Я чувствовал себя виновным перед всеми, представлял, что он думает, как проклинает тот день, когда судьба свела его любимую скромную дочь с этим вечным изгнанником, искалечившим её молодость и его старость, затащившим их в добровольную ссылку в этот медвежий угол. Относительно устроенные на Случчине, мы сорвали Алиных родителей с насиженного места на Калининщине. Им понравилась белорусская природа и климат, доброта наших людей и они остались с нами растить внучку и вести наше нехитрое хозяйство. Но судьба была безжалостна к нам с самого начала: внезапно умерла сорокавосьмилетняя Алина мама. А через десять дней, майскими сумерками, перед первым выпускным экзаменом явились майор Ушаков и капитан Шевцов с понятым – завучем школы, переворошили наш немудрёный скарб и повели меня через всё местечко, мимо школы.
