На ближайшем педсовете обсуждались причины низкой успеваемости в отдельных классах. Успеваемость в классе, закрепленном за Валей, была не из худших, но её песочили больше всех. Педсовет закруглялся, когда встала Наталия Ивановна: «Моя партийная совесть и обязанности завуча вынуждают поставить вопрос об аморальном поведении и политической неразборчивости комсомолки Соловьевой. В чем это проявляется? Пожалуйста. Соловьева вступила в несовместимую с нашей советской моралью связь с ссыльным Рудым. Кто он такой, этот красавчик? Его отец отбывает наказание за антисоветскую агитацию, и помогал ему в этом собственный сынок, за что и попал сюда. Думаете, он влюблен в нашу рас-кра-са-вицу? — С издевательской улыбкой она обожгла Валю своим хищным взглядом.— Сомневаюсь. Ему нужно отравить души наших детей своей преступной идеологией. Соловьева у него бывает каждый вечер… допоздна. В нашем коллективе, должна быть бдительность на самом высоком уровне, а тут - пожалуйста… Мы обязаны ходатайствовать перед райкомом комсомола об исключении Соловьевой из рядов ВЛКСМ, а перед районо — о целесообразности её дальнейшей работы в школе». Выпалила, выплюнула, как приговор, и села. Евгений Павлович растерянно хлопал глазами, остальные молчали, лишь было слышно, как отсчитывают минуты настенные хрипатые часы да звенит незамазанное оконное стекло. Я чувствовал себя так, будто меня публично облили горячими помоями. Щеки у Валентины Михайловны порозовели, глаза горели — она еще больше похорошела. Молчала, словно говорили не о ней. Первой не выдержала подруга Бугаёвой Варвара Ивановна: «Послушай, Наталья, по-моему, любовь дело личное! Да и к кому ей идти? К девяностолетнему Журавлеву? К пьянице Гошке? Да и фактов у тебя нет». У Варвары Ивановны был мощный тыл — муж директор детского дома. «Варвара, любовь категория классовая. А факты? Факты — вот они». Бугаёва шлепнула ладонью по тетрадочке.
Я поп в коридоре ытался уйти. «Куда вы? Вам не удастся уклониться от голосования»,— остановила Бугаева. Во мне всё дрожало, но я сдержался и внятно сказал: «Если вас интересует куда, можете проводить…» Варвара Ивановна захохотала: «Ну, получила?» — «Какое хамство! Вот видите, до чего они уже дошли!» в коридоре. В коридоре трясущимися руками я достал и прикурил папиросу, вышел во двор, спрятался от резкого ветра за угол. Думал переждать, пока перебушуют страсти и распнут эту милую новую жертву. Но ошибся. Вернулся, когда Валю всё же вынудили говорить. «Кого любить и кого ненавидеть, моё дело личное. А вас, Наталия Ивановна, я избавляю от гнусной миссии мерзнуть за углами и следить за мною. Я выхожу замуж за Ивана Рудого». Немая сцена, как в гоголевском «Ревизоре». «Ну, теперь все ясно,— изрекла наконец Бугаева.— Кто за ходатайство перед райкомом комсомола и районо, прошу голосовать. Смелей, смелей, товарищи». Она сверлила всех своими узкими испепеляющими глазками. Директор не то поднял руку, не то почесал за ухом. Я сидел уставившись в пол, как глухой. «Ну, а вы?!» — «Мне стыдно всё это слышать. Нельзя в деликатных отношениях между людьми искать политическую подоплёку. Но чтоб не портить ваш протокол, запишите — ссыльный воздержался».
С того педсовета минуло чуть ли не сорок лет, а стыд всё точит мне душу: воздерживаются обычно боязливые, безвольные и беспринципные люди. Позиция должна быть твердой у каждого: или — или. Я обязан был сказать всё что думал, но страх за семью не позволил лезть на рожон, тем более что ничем бы Вале я не помог. Бугаева доложила бы Пушикову о солидарности, блоке, чуть ли не организации ссыльных, а там недолго и до нового дела на рецидивистов.
Мне было гадко заходить в учительскую, встречаться с тремя разъярёнными женщинами, в которых клокотала патологическая потребность ломать души и судьбы честных людей, и потому задерживался в классе с учениками или в коридоре, лишь забегал сменить классный журнал.
Валя Соловьева не доработала и свой первый год, выжили. С достоинством и брезгливостью она выслушала все незаслуженные оскорбления, ни у кого не стала просить снисхождения, не писала жалоб. Перенесла свой чемоданчик к Ивану, надела телогрейку и резиновые сапоги, завела кабанчика, весною они вместе засадили сотки и были счастливы.
Я знаю и дальнейшую судьбу этой семьи. Когда Ивана освободили, они поехали в Вышний Волочок, Валя закончила пединститут, была учительницей и директором школы, оба вступили в партию, воспитали троих детей и счастливо живут среди добрых людей.
Но я и теперь порою вспоминаю о своей слабости, и совесть мучает и разъедает душу, как короста.
ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ
Смотр начался выступлением в Доме культуры районной средней школы. Участники концерта в красивых костюмах пели, читали стихи, исполняли танцы народов разных республик. Поставили и короткую инсценировку «Тимура и его команды». В зале сидела почти вся школа и истово аплодировала.
Мы выступали после перерыва. Литмонтаж, частушки, венок фронтовых песен прошли с успехом. А спектакль «Никита Кожемяка и Змей Горыныч» потряс зрителей. Царские и боярские уборы сияли, как настоящие, парики, сделанные из чулок, не вызывали сомнений что на сцене лысые. Когда же со свистом вылетел «настоящий» длиннющий, с шипами на спине и огнями в глазах, с широко распахнутой пастью Змей Горыныч, зал замер, а малышня полезла под лавки. Схватка Никиты со Змеем стала кульминацией спектакля.
Мелькал подсвеченный красным фонариком меч, отлетали отрубленные головы и вырастали новые. Эффект был необычайный, и все присутствующие стоя аплодировали артистам таёжной школы. На сцену выбежал заведующий районо, поздравил, и велел актерам не переодеваться: примерно через час надо будет повторить спектакль для жителей райцентра за определённую плату.
Местный радиоузел так разрекламировал нас, что народ повалил в клуб толпами. Были заняты все места и проходы. Окрылённые похвалой самого Маевского, мои маленькие артисты старались как никогда. Вёрткий басовитый Мишка Пшеничный, засунутый в ″змеиное″ туловище, выделывал такие выкрутасы, что зал ревел от восторга и без конца аплодировал.
Неожиданно нам присудили первое место, а деньги, вырученные за спектакль, пошли на премии всем участникам. Второе место заняла районная школа. Разобиженные болельщики районной школы топали и свистели, кричали: «Неправильно!», требовали пересмотра. Однако решение жюри было окончательным. Мы только начали складывать свой реквизит, как на сцену с
маленьким сыном пришел сам Пушиков. Он первый кивнул мне и попросил показать мальчику, что это за змей, из чего сделан и как горят его глаза, малыш думал, что мы поймали в тайге и привезли настоящее чудище. Он тоже похвалил участников: «Здорово у вас выходит»,— буркнул Пушиков напоследок.
Не успели собраться, как меня вызвали в районо. Я побежал, надеясь на благодарность и одобрение. Но Маевский встретил меня насупленно. Сесть не предложил. «Скажите, только честно, где вы взяли костюмы, парики и прочие причиндалы?» Я с удивлением глядел на него и молчал. Он повторил вопрос. « Из огня».— «Я говорю серьезно»,— обиделся Маевский. «А я серьезно и отвечаю». И рассказал, как дети выхватывали из финагентского костра старое тряпье, с каким усердием шили потом и клеили. Иосиф Никифорович искренне рассмеялся: «Ко мне пришла делегация средней школы с требованием отменить решение жюри, потому что в Биазе работает ссыльный артист московского театра и костюмы у них не самодельные, а присланные из театра несколькими посылками». Тут уже и я рассмеялся, «Да вы садитесь, садитесь,— смягчился и предложил Маевский. Я, признаться, и сам удивился, откуда всё это у вас. Ну что ж, успехов вам. Езжайте, работайте, а мы, если надо, мы, если потребуется, поддержим». И он впервые подал мне руку. Мы и в биазинском клубе показали раз пять свою программу при полном, как говорится, аншлаге. Смягчилась даже Наталья Ивановна, хотя совсем недавно возмущалась, что мы превратили школу в склад утильсырья. Но маленькие черные её глаза глядели по-прежнему настороженно и пронзительно.
