Виталий понимал, что клиника как научный центр хирела, но поделать ничего не мог. Жить и работать в стиле Луганцева он больше не хотел, да и не мог ни умственно, ни физически, просто с возрастом перестал выдерживать темп, заданный учителем. Шинкаренко все больше и больше нравились похвалы начальства, на людях он старался поддерживать образ прогрессивного ученого, умел пустить пыль в глаза. В последнее время ему стало приятно обсуждать в узком кругу чужие проблемы, за глаза критиковать институтское начальство. Профессор совсем перестал ездить на рыбалку, природу видел только из окна собственной дачи.

Однако, осознавая то, что отсутствие прогресса в науке и хирургии скоро может сбросить его с местного Олимпа, вдруг нашел, как ему показалось, гениальный план.

Не откладывая дело в долгий ящик, профессор Шинкаренко направился в обком партии и на большом совещании в присутствии всех функционеров, курирующих здравоохранение, изложил план развития отрасли сердечно-сосудистой хирургии в регионе, для осуществления которого необходимо построить новую клинику, оснастив ее современной аппаратурой. Мысль уважаемого профессионала очень понравилась начальству и в скором времени начала внедряться в жизнь. Через год был готов проект нового здания, каждый этаж, каждое помещение которого согласовывал лично Шинкаренко, удалось спроектировать современный, по всем правилам технологичный хирургический корпус. Строительство нового здания началось незамедлительно и шло ударными темпами, все ждали, все радовались, надеялись на какое-то чудо. Авторитет Шинкаренко возрастал, крылья за спиной позволяли летать, но только по-прежнему в мечтах. Все бы было хорошо, но болезни к людям подбираются неожиданно, даже к профессорам от медицины.

Осенний хмурый день с утра был окутан туманом. Настроение у проснувшегося Виталия было так себе, появилось какое-то непонятное недомогание, слабость, за завтраком чуть подташнивало, но это не помешало профессору пойти на работу. Шинкаренко по утрам любил ходить пешком, однако бодрости в ногах не было, а подходя к больнице, вообще еле тащил ноги. Планерку провел в обычном режиме, но на большее сил не хватило, появились боли в правом подреберье. Сначала томные, нудные они потом переросли в нетерпимые. Профессор, будучи неплохим диагностом, болезнь свою определил сразу. Это было не что иное, как печеночная колика. Значит, либо в желчном пузыре, либо в протоках есть камень.

Виталий Карпович вызвал медсестру и попросил ввести ему спазмолитики. Но-шпа не помогла ни через тридцать минут, ни через час. Профессору очень не хотелось показываться врачам больным, но другого выхода не было. После осмотра заведующий отделением брюшной хирургии Шишлянников подтвердил диагноз профессора и, видя, что боль у шефа становится невыносимой, предложил применить обезболивающие препараты. Больному ввели омнопон, через пять минут он почувствовал блаженство, боли ушли, а на душе появилась радость, все заботы куда-то улетучились и ничего-ничего было не нужно.

– Все, я здоров! – сказал Виталий Карпович. – Хочу поспать, отдохнуть. – С этими словами он лег на диван.

– Может, пойдем в рентгеновский кабинет? – предложил Шишлянников.

– Я же сказал, все прошло. Или у тебя со слухом плохо? – Шинкаренко повернулся лицом к стене и уснул.

Вечером болей не было, но тяжесть держалась, а после ужина приступ возобновился еще с большей силой. Вот тут были использованы спазмолитики и наркосодержащие препараты, выполнили рентгеновский снимок, в шейке пузыря был камень, перекрывающий выход желчи в пузырный проток, сам пузырь увеличен. Ультразвуковое исследование на примитивном аппарате тех времен показало значительное утолщение пузырной стенки, анализы крови говорили о необходимости срочной операции. Однако профессор принял решение лечиться консервативно и отменить это решение никто не мог. Шеф, он и в Африке шеф…

При таких симптомах сам Шинкаренко любого бы уговорил на операцию, а сам боялся и очень боялся, а хороших надежных друзей рядом не было, всех разогнал, со всеми испортил отношения. Виталий Карпович понимал, что оперироваться все равно придется, камни сами не рассасываются, но утешал себя мыслью, что оперироваться лучше в холодный период, а не во время воспаления пузыря.

В ход пошли антибиотики, спазмолитики и при усилении болей наркотики. Острая фаза болезни прошла, а сама болезнь периодически давала о себе знать то тошнотой, то тяжестью в подреберье, то болями. Боясь повторения сильных болевых приступов, профессор сам вводил себе наркотические препараты и начинал привыкать к состоянию кайфа. Это заметила любимая и незаменимая жена Лидия Васильевна, ей стало страшно. Она сама не знала, что больше она жалеет, Виталия, который может превратиться в наркомана и потерять все, или себя, свою комфортную жизнь, к которой привыкла с детства. Нет, все же больше она боялась потерять мужа, отца своих детей, которые росли умными, способными, и не дай бог им носить клеймо «отец наркоман». Лидия пошла в атаку, заметив вечером, что муж опять закайфовал:

– Ты что делаешь, Виталий?! Ты что творишь?!

– Я же болею, дорогая! Ты что не понимаешь этого?

– У других ты эту болезнь вылечил бы за полтора-два часа. Чик и нет ни желчного пузыря, ни камня.

– Но мне необходимо достроить новый корпус клиники! Вот тогда и прооперируюсь.

– Ты что сам кладешь кирпич, сам штукатуришь стены? Не говори глупости, стройка идет независимо от тебя, под контролем строительного отдела обкома партии. Так что не ищи оправданий, дорогой мой муженек. Ты трус, Виталий. Трус!

Шинкаренко молчал, даже под кайфом понимая, что жена говорит правду. Он действительно боялся операции.

– Значит так, если ты завтра не назовешь мне дату операции, я буду говорить с ректором и с секретарями обкома. Ты меня знаешь. Но если ты хочешь позора, продолжай бояться. Трус!

Для Виталия это было шоковой терапией, кайф куда-то исчез, мысли лихорадочно атаковали черепную коробку. Профессор представил себе, как его тайны раскроют, как пригвоздят к позорному столбу, лишат всех привилегий. Это будет катастрофа! Не дай бог, откроется его поклеп на Боголюбова и жалоба на Кудрякова, такое он не переживет.

Воля у Шинкаренко восстала из небытия, он встрепенулся и начал готовиться к операции, но под наркозом оперироваться боялся. Воля волей, а трус, постоянно живший в душе Виталия, задавал вопросы:

«А вдруг плохо перевяжут сосуды? А вдруг повредят желчный пузырь, и желчь попадет в брюшную полость? А если остановится сердце во время наркоза?»

Последний вопрос вызвал большое беспокойство, породил массу глупых фантазий.

– Оперироваться буду под местной анестезией! – громко сказал всем профессор Шинкаренко.

Руководитель клиники повелел найти большое зеркало, установить его над операционным столом, дабы ему было видно, как работают в его животе хирурги. На операцию Виталий Карпович подобрал врачей с золотыми руками, а Фимкина попросил быть в операционной для подстраховки и в случае крайней необходимости перейти на наркоз.

Операция прошла быстро, не очень болезненно, без каких-либо эксцессов и осложнений. Пресса, следившая за состоянием здоровья профессора Шинкаренко, с восторгом писала, как знаменитый врач сам руководил операцией в своем организме, обыватели передавали это из уст в уста, дивясь мужеству столь знатного человека, ставили его в пример детям.

Лидия Васильевна запретила медперсоналу клиники вводить Виталию Карповичу наркотики для обезболивания и вручила сестричкам несколько упаковок редкого в то время баралгина.

Новый корпус клиники строился без проволочек и простоев, а больной Шинкаренко стал практически здоровым и был полон энергии. Через два месяца после операции он опробовал свой организм, приняв несколько рюмочек качественного армянского коньяка и, конечно же, печенье с маслом. Все принятое вызвало удовольствие.

Сменялись времена года, мелькали дни, приходили и уходили люди, настал момент, когда Виталий и Лида стали дедушкой и бабушкой, старшая дочь родила им здорового крепкого внука. Виталия Карповича нисколько не смущало, что мальчик носит другую фамилию, но ведь он шинкаренковских кровей. Профессор решил, что он сделает из него знаменитого хирурга.