Праздновали победу? Ведь им немножко оставалось. Ту пушку добить, и все.

Перестали, кстати, немцы засыпать город листовками – «Сдавайтесь! И будете иметь хлеб, работу, дом».

Уже некого было уговаривать: пали наши дивизии смертью храбрых. Лежат.

Я видел, немцы уже «перешили» железную дорогу под свой, европейский стандарт. Нашу. До станции Гумрак!

Почти совсем победили.

И вдруг далеко-далеко, в своем глубоком тылу, будто от нас, плененных сталинградцев – они просто побежали!

Машин у них страх как много. Стоят. Самолеты из Морозовской не взлетели.

У румын хоть кони были… Как цыгане, табором с награбленным… Тоже бегом.

Мы ничего тогда не знали, не понимали. Ведь целых две румынские армии – сотни тысяч солдат, итальянская армия – успели захватить и грабили половину нашей области… Пока немцы штурмовали Сталинградскую крепость.

А побежали все.

Значит, сильный был ветер! Нас с мамой унес так далеко от дома – мы пылинки на войне. А вот пол-Европы бежит теперь обратно, по домам! Нагостились. Оставили, правда, под нашими снегами миллион своих сыновей. Бог им судья…

…У каждого поколения, думаю, есть «своя» война. Я «воюю» с пеленок. Если без смеха – с четырех лет. Шальная пуля. Сквозное в живот. Спасли.

Потом была Испания. Заочно.

Дядя Ваня – дворник – заливал нам каток. Черная вода растекалась по снегу… Я смотрел и видел, как «наши испанцы» гонят фашистов. И плакал потом.

Была еще финская. Тот же дядя Ваня развозил и раздавал хлеб. По нормам.

Никто ничего не объяснял. Значит, так надо. Война! Но мороженого было вволю. 10 копеек маленькое, 20 – большое с вафлями. И 10 копеек – билет в купалку!

В «Ударнике» показывали цветной американский «Кукарача» и нам «Три поросенка». И вдруг начали ругать буржуев – англичан. Перед самой войной.

…В нашем классе учился Валька Голев. У него дома был рояль и атлас мира. Он знал все моря и даже острова… От родителей, наверное, знал английский… За это страдал, дразнили. Мы учили немецкий. Даже учитель был немец – Иосиф Чамлер. Уехал куда-то.

Война, война!

…В воскресенье иногда у нас гостила бабушка. Добиралась с Красного трамваем часа полтора. Потом пешком вокруг завода. Наша семья – папа, мама и я – любимый внучек – жила в новой городской квартире.

Отец строил тракторный и, как многие, получил жилье. Перевез нас. И жили мы и радовались.

…Бабушка Саша приехала!

Но в парке в это утро зацвела маслена… Задохнуться можно. Значит, будет медосбор!

Так просто: сбил хоть майкой огромную красноголовую дикую пчелу… Пока та не очухалась – схватил, оторвал брюшко и… Не зевай, и только губами – лови крошечный мешочек нектара…

Не помню уже, кто научил нас, пацанов, так рисковать… Слез было больше, чем меда.

…В то утро и прибежал к нам в парк Левка Коробкин из первого подъезда. Прыгает, орет: «Внимание, внимание! На нас идёт Германия!».

Левка был старше нас, крупнее, но мы поймали его, допросили: правда, война!

Бегом домой. Там испуганные мама и бабушка… Отец потуже затягивает командирский ремень на своем полувоенном мундире (такие сам товарищ Сталин носил). «Обломает Гитлер зубы, – спокойно сказал. – На границе обломает». И уехал.

Мы его не скоро увидели потом.

Бабушка засобиралась. Мама – с ней. Я – на Волгу: какой там теперь медосбор. В ОСВОДе нам давали прикоснуться к настоящему: «Левой греби! Правой табань! Суши весла!».

А война? Если что – уйдем в Морфлот. Юнгами.

Мальчишки нашего сорокаквартирного дома № 523 почти все были ровесниками СТЗ. К первому классу нам построили настоящую школу. Она и сейчас стоит. Номер четыре остался, а имя Максима Горького забылось…

Вовка Панасюк, Виталька Чепкин, даже Витька Попов – мы уже переплывали Волгу. До острова. У нас были свои тренеры! Вместе с добровольцами очень хотелось удрать на фронт. Боялись не успеть к победе. Так верили в нее. В первые дни.

Потом будет 23 августа. Уже 42-го. В школу никто не пошел. И Волгу не все переплыли.

Мы увидели в тот день немцев. Маленьких таких. Много. За Мечеткой – Спартановка. Она еще не была городом – деревня. Все хорошо видно.

Как же так?

Перечитал мемуары будущих маршалов: ни слова об этой страничке истории. Только Чуянов – первый секретарь обкома – он руководил еще и городским комитетом обороны – вспоминает: «Директор завода увидел немцев, позвонил мне. Я – командующему фронтом. Еременко очень удивился: откуда там немцы?» Могли расстрелять директора-паникера.

А те эсесовцы, целый корпус, как закрепились за берег Волги, так последними и сдались…

Даже после Паулюса.

…Нам с мамой попроще было. Бегом по шпалам (трамваи сразу встали) к деду на Красный. А над головой, низко-низко, огромные самолеты с крестами. Все зенитки стреляют куда-то в небо, а бомбовозы как заговоренные, летели и летели к центру города.

Бабушка благословила место, где нам рыть убежище. Отрыли. Город далеко за курганом, но видно, там настоящий ад. Здесь, в Русской деревне будто и нет войны. Никто не бомбит, никто не обстреливает, а дом загорелся. Деревянный… от страха, что ли?

Дедушка успел забежать в него. Вынес еле-еле огромное зеркало-трюмо – главное семейное богатство, прислонил к заборчику… И вместе с нами плакал: второй раз пожар ничего не отдавал.

С треском рассыпалось зеркало от жары.

И все. Нас ждала пустая яма. Щель.

…Сколько раз проезжал мимо… Сколько раз решал: завтра обязательно… Остановка рядом с тем местом.

Но завтра не получалось.

…От «шоссейки», главной автодороги Центр – Тракторный, дом моего деда, всей семьи Сиятских, был в третьем ряду. И в первом – от пекарни. Каждый такой дом – гордость «французского» завода. Их сотня в поселке Русская деревня. Крепкие, под железной крышей, на четыре четверти – значит, на четыре семьи. Отдельные. Со своими двориками.

Не верится, но моим стареньким бабушке Саше и дедушке Мише было меньше, чем мне теперь, когда немцы прошли по Карусельной, через их дворик…

В живых остались только мы с мамой и сестренкой ее младшей. И нас унесет ветром…

Не знали (откуда?), что есть где-то этот «комитет»… Там решено выдать населению на пять дней продуктов питания по норме 200 г муки, 40 г крупы на одного человека в день. И 100 г сахара на каждого ребёнка…

…Что началась эвакуация женщин и детей и раненых бойцов. Штаб где-то в парке…

…Что на фронт направлены рабочие отряды: «Красный Октябрь» – 250 человек, «Баррикады» – 200 человек.

…В Сталинграде созданы 40 хлебопекарен полевого типа для обеспечения населения хлебом. Указаны (только теперь знаем!) пункты выдачи…

В энциклопедии «Сталинградская битва» (Сталинградская битва. Июль 1942 – февраль 1943: энциклопедия. 2-е изд. – Волгоград: Издатель, 2008) есть полная информация, похожая на дневник. Читаем:

12 июля 1942 г. «Принято постановление о сооружении оборонительного рубежа!.. По укреплению частей народного ополчения (дедушка мой не был ополченцем: возраст, да и не знали мы – ни радио, ни газет. Соседи тоже «не в курсе»).

13 июля. Решение об эвакуации скота, имущества колхозов, совхозов… по правому берегу р. Хопёр и Дон…

О строительстве 6 дополнительных переправ через Волгу. Об изготовлении бронепоезда (!) заводами «Красный Октябрь», Судоверфь и «Баррикады» и оснащении его вооружением и боеприпасами. (Даже дедушка не знал про бронепоезд на его заводе!)

14 июля. Сталинградская область объявлена на осадном положении. Дополнительно мобилизованы мужчины от 18 до 50 лет.

…Принято решение об эвакуации детских домов из Кагановичского, Новоаннинского, Михайловского, Сиротинского и Нижнечирского районов…

(Трудно сейчас узнать, как сложились судьбы воспитанников в те дни… Нижнечирских – известно!) Их вывезли, но не «мы»… «Новая» власть! Услужили казачки-станишники оккупанту – «очистили» от детей их городок. Санаторий фашистам-фронтовикам преподнесли, как хлеб-соль! «Куда же вы деток больных!» – плакала последняя детдомовская нянечка. «В Будённовск!» – смеялся главный полицай Сашка Копцев… Когда наши близко подошли, сбежал… А детей обнаружили почти рядом, в балке. Расстреляны! Говорят, даже немцы не принимали участия в гибели деток-инвалидов…