– В том и смысл.

– В том и беда.

– Так к чему склоняешься?

– Так в том-то и дело, что еще не склоняюсь, – пожаловался Белявский. – Может, дашь совет?

– Бросай курить.

– Спасибо, – голосом оскорбленного принца крови ответил Григорий. – Спасибо за изящество и оригинальность мысли! – Он разочарованно покачал головой. – Ну вот представь, брошу и буду с завтрашнего дня ходить здоровый и несчастный. Вопрос! На хрена?!

Белявский выпустил очередную порцию дыма. Дым насмешливо закружился вокруг Владимира, спрашивая его горьким, пряным ароматом о том, зачем он говорит такие глупости. Владимиру нечего было возразить. Он действительно оказался неправ и не желал усугублять ситуацию.

– Тогда не отказывай себе в новых формах. Чем больше дыма, тем лучше.

– А вот это неплохой совет, Вова, – Белявский довольно рассмеялся. – Скорее всего, я ему даже последую.

Когда Владимир вернулся, Сергей в отчаянии дремал, положив усталую голову на крепко сжатый кулак. Владимир хлопнул дверью, и Шилов с явным неудовольствием принял вертикальное положение. С его лица все еще не ушло мечтательное выражение путника царства грез.

– Преждеобеденный сон? – поинтересовался Владимир.

– Я бы сказал вместообеденный.

– Что значительно приятнее вместообеденного труда.

– Определенно, – Сергей упоенно зевнул. – Определенно, мы еще многого не понимаем в жизни.

Неожиданно в кабинет зашел Кирсанов. Вид он имел немного взволнованный и отрешенный. В руках Евгений Павлович крепко сжимал изящную папку коричневой кожи.

– Ну как дела? – спросил он, глядя поверх голов.

– В поте лица, – ответил Владимир и показательно постучал по клавиатуре.

Сергей же предпочел промолчать, примерив маску идейного молотобойца.

– Хорошо, – Евгений Павлович неискренне улыбнулся. – Я общался с руководством. Новый срок – завтра с утра.

И он вышел под оглушительные, несмолкаемые овации. Ведь что может быть прекраснее, чем отложенное на завтра дело?

– Пошли, пообедаем? – предложил Сергей, когда Кирсанов покинул кабинет.

– Ты же уже поспал.

– Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, это не одно и то же.

– Что ж, будем надеяться, в этот раз ты не ошибешься.

Обед прошел так же, как и весь остальной день. Тихо, мирно и без сомнительных предприятий. Именно так и должен проходить день, который вдруг отложили на завтра. Просто, легко и бездумно. И лишь вечером все может снова пойти не так.

Владимир бежал. Задыхаясь и спотыкаясь, он мчался вперед, не думая о том, что ждет впереди, но, зная, что позади уже заждались. Раз и навсегда отгоняя дерзкие мысли о том, что надо остановиться, выхватить из ножен меч и лицом к лицу встретить настигающий его ужас. Тем более что ни меча, ни ножен при себе у него не было, чему, безусловно, стоило порадоваться. Ведь они бы чрезвычайно мешали бежать.

Еще полчаса назад Владимир стоял на кухне, заваривал чай и планировал исключительно вальяжный спринт до дивана. А вот теперь он бежал и останавливаться не собирался. По крайней мере, никоим образом не по своей воле. Предельно простой и, разумеется, невыполнимый план.

И ведь ничто не предвещало такой драмы. Обычный поход в обычный Лабиринт. Обычная тоска и усталость. Обычные страх и раздражение. Обычный поворот. Поворот, за которым спиной к нему стоял Хранитель. Он размеренно постукивал по каменному полу своей тростью, выбивая из камней зловещий минорный марш. Хранитель неторопливо развернулся, оборвав марш на самом возвышенном месте.

– Ты решил? – без предисловий спросил он, и фонари огромных глаз вонзились Владимиру прямо в душу.

– Решил, – Владимир собрал волю в дрожащий кулак. – Придется тебе еще поработать.

Хранитель расстроенно скривил тонкие губы и неодобрительно поморщился.

– Ты помнишь, что должен? – уточнил он.

– Помню и готов отдать чем-то другим.

– Но мне больше ничего не надо.

– Тогда давай подождем. Вдруг да понадобится.

– Давай, – неожиданно легко согласился Хранитель, – я подожду, пока ты не станешь умолять меня снова сделать тебе предложение. Посмотрим, насколько долго нам придется ждать.

– Посмотрим, – неуверенно согласился Владимир.

Узкое лицо Хранителя озарилось меланхоличной улыбкой. Янтарные глаза чуть потускнели, и он сделал несколько шагов назад, во тьму. И, прежде чем исчезнуть окончательно, прошептал.

– Обернись.

Владимир обернулся, застыл на пару сжавшихся секунд, а потом сорвался в олений, панический бег. Так по Лабиринту бегать было нельзя. Но бежать по-иному Владимир просто не мог.

За его спиной мчался стремительный темнокрылый Ужас, не догоняя, но и не отставая ни на миг. Обещая настичь в любой подходящий момент. Обещая бесконечную расплату за неосторожный выбор.

У Ужаса не было клыков, рогов, когтей. У него не было горящих глаз и лязгающей пасти. Ни жуткого рычания, ни мертвенного шипения. Даже сколь-нибудь отталкивающего запаха не было. Наоборот, – легкая, отчасти даже приятная прохлада.

Так почему же было так страшно?

Потому что Ужас менял Лабиринт. После него Лабиринт был уже другим. Он ломался, корчился, извивался, словно змея, у которой медленно отрезают голову. Умирая, но пока еще не успев умереть.

На глазах Владимира рушился его мир, его разум. Превращаясь в безбрежное и безжалостное царство ночных кошмаров. Кошмаров, которые должны были остаться с ним навсегда. И если он хотел это пережить, если не хотел сойти с ума прямо сейчас, то он должен был бежать.

– Надо остановиться, – твердил Владимир, – надо просто остановиться, и все это пройдет. И я пойду допивать чай. Пускай даже холодный.

Но он не останавливался. Он даже не оборачивался. Одного раза вполне хватило, чтобы понять – оборачиваться не стоит. Вдруг, обернувшись, ты поймешь, что уже не убежать. Остановишься и долго еще будешь ждать, когда тебя наконец догонят.

Конечно, у Владимира оставалась одна-единственная возможность прекратить эту безумную погоню. Без раздумий, сомнений и юридических уловок согласиться на предложение Хранителя. Вернуть долг. Сдаться уже в самом начале.

И это, пожалуй, было лучшее из того, что он мог сделать. Но ведь что-то заставляет нас отвергать даже самые расчудесные, самые восхитительные предложения. Что-то подталкивает нас в лесную чащу, когда можно выбрать прямую дорогу к дворцу у моря. Что-то приказывает выбирать ужас вместо короны. И не кланяться! Никому, никогда и ни за сколько!

И Владимир стискивал зубы и не звал Хранителя. Гнал из больной головы мысли о немедленной капитуляции. Бежал, каждый раз выбирая правый поворот, просто для того, чтобы не думать, куда поворачивать.

А Ужас все гнал его вперед, заставляя переставлять каменеющие ноги, заставляя жалеть о каждом шаге, о каждой секунде. Заставляя тяжело и обреченно дышать в надежде, что и этот вздох не станет последним.

После часа безумной гонки Владимир окончательно обессилел и, споткнувшись об очередной выступ, рухнул на твердый пол, больно ударившись локтем. Он попробовал тут же встать и бежать дальше, но тело едва ли подчинялось его командам. Кое-как Владимир поднялся и, заранее проклиная свой поступок, посмотрел назад.

Ужас уже навис над ним, будто дожидаясь, когда снова можно будет продолжить веселую игру в догонялки. Безликий, безмолвный, бездушный. Идеальный по своим сути и облику. Именно тот, которого не должно быть ни в чьей жизни.

Владимир понял, что больше бежать он не может. И, когда он это понял, Владимир закричал. Он, в общем-то, никогда не был трусом, но ведь у всех есть предел. Предел того, что может вынести разум, того, что может вытерпеть воля.

И сегодня Владимир очень далеко забрел за свой предел. Гораздо дальше, чем когда-либо заходил и в Лабиринте, и в реальном мире. Туда, где он остался со своим ужасом один на один. Где пустыми словами становятся честь, гордость, достоинство. Где исчезают все иллюзии и надежды и остается только страх.