Я вздохнула, слегка приподнялась и снова опустилась, и дрожь прошлась по моему позвоночнику.

Эйдан притянул меня к себе, голодно целуя, и этот голод проникал в меня — я не могла насытиться им. Я начала раскачиваться на нем. Медленно, смакуя каждый глубокий рывок желания внизу живота, скользя вниз-вверх.

Наше горячее дыхание смешалось, пот скользил по коже, и стоны наполнили спальню. Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга, не разрывая связь, пока покачиваясь, неуклонно набирали темп, стремясь к завершению.

И, пока наши пальцы впивались в кожу друг друга, мы поняли, что это у нас уже было.

Связь, которую никто не мог разорвать.

— Я люблю тебя, — прошептала ему в губы.

— Я тоже тебя люблю.

Слова Эйдана стали спусковым крючком, и мой крик освобождения впитал его поцелуй, за которым быстро последовал стон, когда моя кульминация вокруг члена вырвала оргазм и у него.

Я рухнула в объятия Эйдана, уткнувшись лицом в его шею, и почувствовала, как мягкие губы поцеловали меня в плечо. Любимый осторожно провел пальцами по моим волосам, обхватил затылок, повернул мою голову. Я посмотрела в лицо, которое любила больше всего на свете, и подумала: когда же я перестану пинать себя, что задерживала этот момент.

— Я так долго был без тебя, — с болью сказал Эйдан.

Я нежно провела пальцами по его щекам, слегка царапаясь о щетину.

— Никогда больше, — пообещала я. — Я никогда еще не была такой счастливой. Происходящее чертовски пугает меня, но я вовсе не хочу убегать.

И я знала, что он думал так же.

Раньше представляя себя рядом с Эйданом, я понимала, что в «нас» нет никакого смысла. Он был старше, умнее и опытнее.

Хорошо, что я решила порвать это заблуждение на маленькие кусочки и развеять. Пока не осталось ничего, кроме пыли на ветру. 

Эдинбург, Шотландия

2 месяца спустя

Последний раз я стояла на сцене, когда была еще ребенком, поэтому забыла, как трудно разглядеть лица в темном зале сквозь свет сценических прожекторов. Тем более в таком театре как «Толккросс». И когда я вышла на сцену на генеральной репетиции, реальность происходящего поразила меня.

Я была готова к таким ощущениям, но на премьере. Однако к колоссальным волнениям в желудке, и к тому, что буду нуждаться так сильно в Эйдане, не подготовилась. К сожалению, Эйдан работал над очередным студийным альбомом, к которому приступил после того как закончил музыкальное оформление для нашего спектакля. У нас не было оркестра, просто звукорежиссер настраивал цифровую музыку на компьютере и звуковой системе.

Поскольку это первое мое выступление, — да и Эйдан внес в постановку свою творческую лепту, — он обещал прийти. К сожалению, он не мог сопроводить меня на сцену, так как не успевал вырваться из студии пораньше, поэтому направится сразу в зрительный зал.

Я была разочарована, но отнеслась с пониманием. В течение первых нескольких недель нашего примирения, Эйдан приостановил большую часть своей работы, чтобы быть со мной. Было нечестно надуться, когда он, наконец, вернулся к работе, которую любит.

Перед началом Джек стоял рядом и шептал на ухо шутки, чтобы успокоить. В конце концов, я собралась с мыслями, вздохнула и вышла на сцену.

Не успела я опомниться, как спектакль завершился, и наши слова исчезли в темноте зрительного зала — а ведь длился он два с половиной часа, включая десятиминутный антракт.

Я прилично вспотела под светом сцены и под слоями одежды из хлопка и кожи, — смесь стиля фильма «Безумный Макс» и стимпанка. Меня обуревало желание, чтобы Эйдан находился рядом после моего первого настоящего выступления. Но все эти размышления оставались спрятанными в глубине моего разума, чтобы по сцене меня перемещали мысли, чувства и действия Виолы.

Я была Виолой, целующей герцога Орсино, а не Норой, целующей Джека.

Я оставалась Виолой, взявшей Орсино за руку, когда он попросил переодеться в одежду девушки, а не ходить в одежде Сезарио.

Я была Виолой, когда прижалась к нему, говоря, что моя одежда осталась у моего друга капитана, но он сейчас в тюрьме из-за Мальволио.

Вот и все.

Последняя строчка произнесена. Я с трудом в это верила. Тем не менее, продолжала двигаться, подыгрывая словам моих коллег-актеров, пока, наконец, Орсино ни сказал свою последнюю строчку, и мы, кроме Шута, покинули сцену. Монолог Шута доносился за кулисы, пока мы тихо ждали, когда он закончит игру.

— …Но все равно, раз вам смешно. Мы хотим смешить вас каждый день.

Тишина.

Затем раздались бурные аплодисменты, и я широко улыбнулась. Обернулась и среди артистов увидела Квентина, который улыбался мне. Он посмотрел на всех нас.

— Браво, мои паршивцы. Браво.

Я рассмеялась, вспоминая смех зрителей на протяжении всего спектакля. И звуки удивления, и аплодисменты, и радостные возгласы.

Мы им понравились.

Джек схватил меня за руку и вывел на сцену, где поток аплодисментов ударил в меня как волна, обрушившаяся на голову. Я даже застыла от шока, очнувшись только когда Джек, все еще держа меня за руку, поклонился и потянул за собой.

Мы репетировали даже эту часть.

Джейн и Хэмиш вышли вперед и поклонились. А мы с Джеком захлопали в ладоши.

И так далее, другие актеры по очереди принимали свои аплодисменты.

Настала очередь Квентина. После того как он поклонился и отступил, и мы все поклонились еще раз, перед нами опустился занавес.

Волнение и гомон остальных гудели вокруг меня — вся наша труппа собралась на сцене. И я хотела порадоваться с ними. Я честно хотела.

Однако больше всего я желала отпраздновать этот момент со своими друзьями и семьей. По-быстрому обняв моих товарищей по команде, я улизнула со сцены и направилась в свою гримерку, где договорилась встретиться со своим близкими позже.

Я сидела в гримерной, и торопливо снимала сценический грим, чтобы поберечь кожу, когда раздался стук. Дверь приоткрылась и показалась голова Сеоны.

— Мы можем войти?

— Конечно!

— А-а-а-а! — закричала она, врываясь и бросаясь в мои объятия.

Подруга смеясь, танцевала и вертелась вокруг меня. Потом игриво оттолкнула.

— Ты не говорила, что так чертовски крута! Я думала, что мое лицо треснет от улыбки.

— Ты так думаешь?

Тут я увидела вошедших Родди и Энджи и… маму.

— Мама, — прошептала я со слезами на глазах.

Мама пролетела полмира, чтобы увидеть, как я играю в любительском спектакле. Она шагнула вперед и обняла меня.

— Я так тобой горжусь. Ты великолепна. — Она откинулась назад и обхватила мое лицо ладонями. Беспокойство исказило ее черты. — Как же ты справилась с экзаменами в колледже?

Это было сказано так по-матерински, что мне захотелось разрыдаться. Эта женщина — моя мама?! Серьезно?! Я засмеялась и снова обняла ее.

— Я справилась, — уверила ее.

И я, правда, справилась. Не только Эйдан был занят работой, но и я усилено сдавала сессию первого курса, которая длилась несколько недель. Нелегко было жонглировать учебой, театром и сближением с мужчиной, которого любишь, но все это делало меня бесконечно счастливой…

Энджи обняла меня, как только мама отступила.

— Ты была прекрасна. Я так горжусь тобой.

Я крепко сжала ее в объятьях.

— Спасибо, Энджи.

Когда она отступила, настал черед Родди. Он подошел с ухмылкой.

— Да, ты была неплоха!

— Я была не плоха? — Я подняла бровь. — Вялая похвала.

— Ну, — он обнял меня за шею и притянул к себе фыркая, — надеюсь, ты не поймала звезду и не собираешься переехать в Голливуд, а?

Хихикая от его нелепости, я покачала головой.

— Значит, ты признаешь, что я была хороша?

— Ты была великолепна. — Сеона покачала головой, и на ее глазах неожиданно выступили слезы. — Ты действительно такой была.

Чувствуя себя эмоционально истощенной, я отмахнулась от нее.