Я быстро поднялась по крутому холму, свернув и оставив позади «Яблочную пастилу». Сегодня у меня выходной, и я планировала кое-куда сходить. По правде говоря, до места назначения я могла добраться автобусом. Но мне нравилась прогулка по городу, через Старый город.

Недалеко от университетских зданий я зашла в недавно открытое кафе и направилась в уборную. Войдя внутрь, я переоделась в темно-зеленые легинсы, темно-зеленую рубашку с потертыми короткими рукавами и необработанными краями. Аккуратно сложила джинсы и рубашку, сунула их в рюкзак и выдохнула, когда посмотрела в зеркало.

Меня испугал напряженный взгляд моих усталых глаз.

Мои страхи стали реальностью.

На меня смотрели глаза моей мамы.

Потеребила волосы на затылке, гадая, узнает ли она меня теперь, и вспомнила день, когда я подстриглась…

— Что ты наделала? — Сеона в шоке уставилась на меня.

Я замерла удивленная ее реакцией.

— Я подстриглась.

Она бросилась ко мне, касаясь коротких прядей.

— Ты не просто подстриглась. Ты уничтожила волосы.

Это правда. Моих длинных волос уже не было. Я попросила парикмахера сделать мне короткую стрижку.

— Ты раздражена, что я подстриглась, или раздражена, что не попросила сделать это тебя?

— Мы обе знаем, я бы этого не сделала, — Сеона покачала головой, слезы наполнили ее глаза. Она слишком часто плакала. Достаточно слез для нас обоих.

— Он любил твои волосы.

— Что ж, он больше не здесь.

— Нора... — лицо Сеоны сморщилось, и я обняла ее.

Обняла крепко сжимая руками, и шептала успокаивающие слова, пока она рыдала содрогаясь.

— Нам пора идти, — наконец прошептала я. — Нам нужно встретить Энджи.

Неохотно Сеона отступила назад, вытирая размазанную тушь с уголков глаз. Я остановилась, чтобы посмотреть в зеркало в полный рост, которое висело на стене у входной двери. Джим повесил его для меня, когда мы только переехали. Расправив свое черное платье, я посмотрела на отражение, чувствуя себя отстраненной от изображения в зеркале. Кто была эта молодая женщина в траурном вдовьем платье, с короткими волосами, делающими ее глаза слишком большими? Слишком большими и пустыми, будто все эмоции были выплаканы утром в супермаркете. Я вспомнила, как рухнула на колени вместе Энджи в проходе продовольственного отдела. Я вспомнила, что плакала так сильно, что думала никогда не смогу снова дышать. Похоже, все мое горе ушло со слезами, пока они падали на мою одежду и на плечи Энджи.

Теперь я чувствовала... ничего…

Я моргнула, выныривая из воспоминаний. Мои волосы еще оставались короткими. Но я больше не ощущала онемения.

Спустя несколько месяцев после похорон Джима меня продолжали переполнять слишком сильные эмоции. Какая бы сила ни заставляла меня двигаться и подниматься по утрам, я оставалась завернутой в стальное небытие. Но постепенно начали просачиваться чувства. Я не хотела иметь с ними дело, потому что боялась той, кем стану.

Как может продолжать жить молодая женщина, после того как муж, с кем планировала развестись, внезапно умер в возрасте двадцати четырех лет от аневризмы головного мозга?

Я поправила одежду, схватила рюкзак, вышла в зал и встала в очередь, чтобы заказать американо. Бариста даже не заметил, что я одета как клоун. Персонал перестал обращать внимание после нескольких месяцев такого моего еженедельного появления здесь.

Выйдя из кафе, не удивилась, что никто не обратил на меня внимания, когда я прогуливалась по улице вдоль университетских зданий. Вот почему я любила эту часть Эдинбурга, и город в целом. Люди привыкли к тому, что все идут в ритме собственного барабана и почти не обращают внимания на то, кто как одет.

Я пересекла Медоуз (Прим.: The Meadows — Заливной луг, Луга), парк за зданиями университета, где в солнечные дни можно увидеть отдыхающих на пикнике. Люди играли в футбол и в различные спортивные игры, а дети смеялись и возились в игровой зоне. Сегодня небо выглядело пасмурно, но это не сказывалось на количестве людей — месяц был фестивальный. В городе проходил Эдинбургский международный фестиваль, и я приходила, чтобы посмотреть на переполненный город Фриндж (Примеч.: Эдинбургский Fringe (Бахрома) — крупнейший в мире фестиваль искусств, проходит в августе). На улицах гуляло много туристов; все рекламные щиты, стены и витрины рекламировали показы комедийных шоу со знаменитыми юмористами и амбициозными новичками, спектакли, персональные шоу, концерты, книжные фестивали, художественные мероприятия и премьеры фильмов со всего мира. Джим ненавидел это. Он ненавидел то, что мы не могли занять место в нашем любимом пабе или ресторане в центре города, или что невозможно сделать и шага, не споткнувшись об туриста. Единственное, что ему нравилось, это «пивные сады» (Примеч.: англ. beer garden), которые появлялись повсюду.

Но мне фестиваль нравился.

Мне нравилась энергия и вибрация, запахи и шум.

Мне нравилось, как легко можно исчезнуть в толпе.

И парк Медоуз, заставленный палатками и переполненный людьми, выглядел намного лучше в этом виде, чем том, каким был несколько недель назад. Куда ни посмотри: везде студенты. Сидят с открытыми учебниками, прислонившись спиной к деревьям. Вот тут я всегда быстро отворачивалась, потому что тоска внутри меня ощущалась предательством. Я не имела никакого права на это чувство.

Вскоре я стояла у «Красного кирпича», здания конца девятнадцатого века, в котором размещалась детская больница. (Примеч.: «Университеты из красного кирпича», или «краснокирпичные университеты», англ. Red Brick (Universities) — неформальный термин, обозначающий группу из шести престижных университетов Англии). Я прошла через отделение неотложной помощи, и поднялась по лестнице на этаж, куда поднималась каждую неделю.

Подруга Сеоны, Триш, работала старшей медсестрой и единственной причиной, по которой я оделась как Питер Пэн. После того как Джим умер, и стало тяжело справляться с беспорядком эмоций, я вспомнила, как обретала покой, посещая детскую больницу в Индианаполисе. Радость, которую появляясь приносила детям, заставляла меня чувствовать — я делаю что-то стоящее. Я написала Энн-Мари объяснение своего внезапного исчезновения, но все равно не переставала чувствовать себя виноватой за отказ от тех детей.

Я попыталась объяснить это Сеоне, и натолкнулась на сопротивление с самого начала…

— Нет, — Сеона упрямо покачала головой. — У тебя не будет времени.

— И почему?

— Потому что ты собираешься подавать документы в университет.

Я не хотела об этом говорить. Мой желудок сжался.

— Нет. Я не...

Сеона вздрогнула от моего тона.

— Нора...

— Как думаешь, Триш согласится со мной поговорить? Позволит мне время от времени посещать детей? Как артист-волонтер? — стояла я на своем.

Она посмотрела на меня так, словно я схожу с ума.

— Детский артист?

— Да.

— И ты делала это в США?

— Да.

— И Джим знал об этом?

— Да.

— Почему ты не упоминала об этом раньше?

— Подумаешь! Я говорю теперь.

— Время имеет большое значение, Нора, — настаивала Сеона. — Прошло десять месяцев. Недолго по-большому счету... но тебе нужно начать двигаться дальше. Следовать за мечтами, тем, что ты всегда хотела. Например — образование.

— Это то, чего я хочу, — сказала я. — Так ты сможешь помочь мне или нет?

Хотя Сеона и не понимала меня, она связала меня с Триш. Триш удивилась, что двадцатидвухлетняя девушка заинтересовалась в том, чтобы развлекать детей, но дала мне шанс, несмотря на отсутствие профессиональной квалификации.