Семинар Павлова – это момент, вросший в вечность. Это вечный вторник, когда я умираю и рождаюсь, чтобы начать быть. Я вошла в этот кабинет из мира, в котором не хотят страдать. Но, касаясь Павлова, слово «позитив», словно полиэтиленовый пакет в огне, мгновенно съеживалось и смердело.

С первого дня он поставил нам планку своего понимания жизни. А ведь это должны были сделать мы. Но было очевидно, что такой планки мы себе поставить не можем.

Жизнь еще не успела нас изранить, и тогда резал он: Кесьлёвским, Тарковским, Бахом, Брейгелем, Босхом, Ван Гогом – всем самым дорогим. Резал, чтобы оживить в нас сердце, заставить его чувствовать. Это было больно. Но вместе с болью сердце открывалось миру и открывало его для себя. Он не раз говорил, что невозможно научить человека писать. Но он делал больше – учил сострадать.

Однажды он дал задание – съездить в Новодевичий, а после зайти в кафе рядом и выпить облепихового чая. Потому что он туда заходил и пил этот же чай.

Его правда – ощущение души как одинокого пространства, невозможности даже вкус чая ощутить одинаково, открылась одновременно с правдой и неизбежностью смерти.

Его смерть – последний, сквозной надрез. Его завещание – быть верным своему пути.

Его книги – то, с чего может начать быть каждый.

Умер Олег Павлов. Мой Учитель.

Ушел уникальный, удивительный человек. Тонкий, ироничный. Мудрый. Добрый и чуткий. Человек, изменивший мою жизнь – навсегда к лучшему. Благодаря ему я живу, живая.

Мы пришли в его литературную мастерскую уже взрослыми: из разных профессий, с разным жизненным опытом и уровнем одаренности. Мы гордо называем себя павловцы.

Встреча с Мастером стала для многих из нас жизненной вехой, когда начинаешь видеть мир по-другому. Олег Олегович научил не спешить, не осуждать, а наблюдать и записывать. А еще научил, как направить прожектор внимания внутрь себя и сделать свои проблемы ясными, видимыми и понятными. Научил видеть себя и окружающий мир такими, какие они есть на самом деле.

Он научил меня самому важному – осознанности.

Павлов в каждом ученике развивал свой голос. Мягко, но настойчиво просил не лгать, быть предельно искренними в прозе. Как-то раз попросил учеников прочитать выбранную индивидуально для каждого книгу и написать рецензию: кому-то достались мемуары прекрасной поэтессы, кому-то сборник ироничных рассказов умершего от голода писателя, кому нетленные классические произведения. А меня он попросил прочитать современный дамский роман. Я очень удивилась и даже обиделась, но раз Мастер так решил, спорить с ним не стала, начала читать. Смогла осилить меньше половины и села писать рецензию. Предельно искренне, как Павлов просил. Рецензия получилась короткой и очень эмоциональной. Павлов прочел и долго смеялся. А мне хотелось плакать.

– Ну что, поняла наконец? – спросил он, хитро прищурившись. – У этого чтива, кстати, многотысячные тиражи.

– То есть вы мне это дали…

– А ты пишешь лучше. Да поверь ты в себя! Или ты мне не веришь? Мне, Павлову?

И я начала потихоньку верить.

Он относился к ученикам как к детям, и радовался нашим успехам, и всегда находил особенные слова для каждого. Он учил нас быть сильными, добиваться своего и никогда не отказываться от мечты. Я обращалась к нему за советом, и он всегда помогал.

Я обращаюсь к нему сейчас. И я верю, что он меня слышит.

Он умер, но он жив. В своих словах, книгах, учениках.

И в моем сердце. Навсегда.

Однажды в моей жизни появился Он. Даже странно называть его тем же местоимением, что и всех мужчин. Он всегда будет в истории моей жизни с большой буквы.

– Ты не графоманка, ты – автор, и это твоя форма исповеди. Я дарю тебе название твоей первой книги. Это будет «Случайное небо», – сказал мне Он, Олег Павлов, писатель с небесным даром, а может и наказанием, видеть не как все.

Я нашла Его по старой привычке постоянно учиться. И Он учил: смотреть фильмы, видеть картины, понимать книги. У него были и другие драгоценные списки разного богатства человечества. Потом Он оставил меня наедине с моей литературой, с его «Одиночество – кабинет писателя…. Честность – понятие личное… Творчество – это психическое состояние, достаточно тяжелое, особенно для близких людей… Слово записанное упорядочивает мир. Останавливает его текучесть. Не позволяет понятиям размываться».

А потом Он ушел, может быть, даже по воде. Разделил жизнь на «до» и «после», оставив открытым финал.

Мне выпала удача учиться у Олега Олеговича на литературных курсах.

Встреча с ним становилась безусловной вехой для каждого, кто имел счастье быть его учеником. Судьбоносной она стала и для меня.

Он, словно терпеливый, мудрый и добрый волшебник, творил с людьми чудеса, помогая раскрыть своим ученикам все лучшее, что в них заложено Богом, помогал ожить, самореализоваться, сбросить с себя серую обывательскую пелену, бережно раздувал в каждом творческие искорки, превращая их в огонь, а у кого и в пожар.

Как всякий богато одаренный человек он был принципиальным, иногда непростым в общении, не идущим на компромиссы, отчего его литературная судьба в России складывалась непросто – в Европе его книги в последнее время издавали чаще, чем на родине, и последняя полученная европейская литературная премия стала тому подтверждением.

Но как бы ни сложилась его судьба при жизни, невозможно отменить его неотъемлемый вклад в русскую культуру, в великую русскую литературу, вечной частью которой он стал.

Олег Олегович не учил тому, что ждешь получить на уроках литературного мастерства, не давал пошаговых инструкций, универсальных рецептов. Вместо этого он открывал нам глаза. Главное – это понимать, что пишешь: в этом отличие писателя от графомана. Его первый урок – привыкать говорить правду, и начинать с себя, ведь себе соврать проще всего. Он вообще не терпел лжи. Мог быть резок, и на него иногда обижались, но все, что он говорил, было правдой. Он видел больше, много больше, чем мы, его ученики, и чем другие люди. Часто понимание его слов и поступков приходило позже. Он об этом знал и только улыбался. Людей видел насквозь, чувствовал каждого своего ученика. Каждому советовал почитать или посмотреть что-то свое, и это всегда было в точку. Он учил видеть, слышать, чувствовать. Избавляться от штампов и в мыслях, и в словах, и писать только правду – то, что испытал сам. Как-то он поделился, что хотел бы написать рассказ, в котором герой – нюх: через запахи показать один день, начиная с самого утра. Помню, в нем точно должен был быть запах яичницы. Остальное – забыла… Может быть, кофе, сигареты… А вот что дальше? Как бы закончился этот день? Успел ли он написать этот рассказ? Олег Олегович мог легко делиться своим замыслом: все равно, кроме него, никто не смог бы так написать. И он это знал, слишком хорошо знал. Его стиль забыть нельзя. Мне он сказал: «Выжимай из своего текста всю воду. Уберешь воду – превратишь в вино. Ну а дальше – превращать вино в кровь». Но это мог только он сам.

Мы познакомились в клубе анонимных писателей журнала «Русский пионер». Первый сезон 2015 года, «павловский», был особенным – между писателем и учениками не было дистанции. Кроме изучения писательского мастерства, мы много общались – обсуждали фильмы, книги, спорили, и даже Олег Олегович был нам доступен. Перед занятиями мы всей группой сидели у подъезда библиотеки имени Фурцевой, разговаривали, по окончании шли к метро. В свободные дни общались в сети – каждый мог задать ему любой вопрос и получить ответ. Это был настоящий клуб! Не лекторий, где перед слушателями выступает холодная и недоступная писательская звезда, а сообщество, где все равны.

Олег был прямолинеен и честен. Иногда слышать критику было больно, но зато как радовала его похвала! Он научил меня писать открыто, а потом безжалостно удалять лишнее.

С тех пор мы не виделись, но в начале 2017 года «встретились» в моем воображаемом мире. Я прочитала его статью о власти человеческой памяти, о мнимой и истинной реальности. В ней он писал, что воображение сильнее правды.

С этой статьи началась моя первая книга. Точнее, я поняла, что бессознательно ее уже написала. С 2015 года я бродила по своим снам и вела дневник сновидений, не предполагая, что пишу книгу снов. Статья Олега Олеговича стала для меня потрясением. Я осознала себя писателем, не анонимным, а настоящим.