– Первый раз вижу, как такое здесь садится.

Тим вздрогнул от удивления, что слова сказал не он сам. Худощавый парень в черной под горло водолазке, с совершенно лысой головой и высокими обветренными скулами стоял, привалившись к изгибу хрустального борта, и быстро водил стилосом по планшету. Движения выглядели странно, словно он выписывал сложные формулы или иероглифы. Трудно понять. Со стороны черный корпус и экран планшета казались мертвыми – ничего не отображали. Или не были предназначены для постороннего взгляда. Вот если бы лысый пользовался пальцами и проекцией, как это все обычно делали. А так – непроницаемый лист под кончиком стилоса – ничего не разобрать. Парень словно что-то пытался скрывать у всех на виду.

– Мы слишком близко к посадке, – невпопад проговорил Тим.

– Раз подпустили, значит безопасно, – хмуро буркнул худощавый и даже не поднял глаз.

Тим пожал плечами и отвернулся.

Нечего глазеть по сторонам. Ты – Чага и принадлежишь Ирту Флаа.

Борясь с навязчивыми мыслями и болезненной пульсацией в голове, Тим вцепился в гладкое прохладное ограждение и принялся ритмичного гонять воздух.

Грузовой крейсер находился достаточно низко, чтобы различить, как из десятков сопел вырывается плазма, направляемая лепестками окружающего ее силового поля. Огромное тело корабля выглядело нечетким – словно воздушный поток, проходя вдоль длины волна за волной, искажал великолепные формы крейсера, превращал в видение.

Три молодые женщины неподалеку живо обсуждали крейсер на незнакомом Тиму гортанном наречии. Видимо, редком. За время учебы в Военно-воздушном училище, а потом Военно-космической академии в голову загрузили более ста используемых в Федерации языков, и Тим мог мгновенно перейти на любой. Люди гражданских профессий обычно обходились десятью-двадцатью и общались на них в зависимости от места или ситуации. Они с Сэмом чаще всего болтали на хинди, с Алексом и Реем на русском, а вот лысый парень на платформе сказал свою первую фразу на английском, и Тим ответил так же.

Граув вернул взгляд к крейсеру. Космический красавец не снизился, маневрировал, чтобы попасть точно в центр посадочной подковы. До зрителей донесся отчетливый хлопок, затем другой. В центре подковы веером закрывались лепестки черной, гладкой, как обсидиан, воронки, уходящей где-то на полтора километра в глубину.

Как только закроется с хлопком последний лепесток, из воронки будет отсасываться воздух, и все, что могло попасть лишнего. Пока не останется чистейший вакуум – дыра совершенной черноты и пустоты.

– Я никак не могу вообразить этот вакуум, – часто говорил Рей Кларк. – Ведь даже это ничто – это что-то, что отличает его от всего другого.

– Перестань, Рей, – отмахивался Тим. – В наше время такие глупости не говорят даже дети. Ничто – это и есть ничто. Вот и главное отличие от нечто.

– Нет, ты не понимаешь. Нам кажется, что ничего нет. Мы не видим, не знаем, что это есть. Не знаем и все. Просто удачно пользуемся. Но когда-нибудь узнаем, вот увидишь.

Рей вечно хотел увидеть в самом привычном новое. Надеялся найти, поэтому и уговорил тогда Тима отправиться в составе десанта на планету Гризион. Все страшное, что случилось потом на Орфорте, родилось на Гризионе, на забавной и жутко утомительной планете.

Прошло два года с тех пор, как Граув и Кларк окончили военно-воздушное училище. Были бесконечные налеты и учения, новые тактики пилотирования, которые они проектировали и отрабатывали, и никто из них совершенно не планировал записываться в пехотинцы. Обычно просто ржали, когда рассматривали изображения всех этих братушек – достойных представителей морской пехоты. Хоть и космической, но по античной традиции – морской.

Пехотинцы представляли собой минимум двухметровую гору мышц, увенчанную устрашающей мордой – мощные челюсти, нависающие надбровные дуги. Без впечатляющей косметической и внутренней обработки тела в десантники не брали. Прокаченная мышечная масса, сухожилия на графите. Многое меняли в теле. После всех процедур даже милые девушки превращались в оживших людоедок, а уж запечатанные в экзоскафандрах – нагоняли ужас не меньше, чем инсектоиды.

И они с Реем записались в чертову пехоту, чтобы попасть на Гризион. Хотели первыми встретиться с новой формой жизни. В том, что она есть на Гризионе, не сомневался почти никто. Еще бы, разведка зарегистрировала на его орбите искусственные спутники нетипичной геометрической формы. Судя по первичным данным, жизнь там зародилась не на углеродной, а на кремниевой основе.

О! Оказалось то еще приключение. Во-первых, ужасный экзоскафандр пехотинца. Он врастал в спинной мозг, соединялся с нервными окончаниями и становился частью организма. Мощной, несокрушимой и неотъемлемой.

Как Ирт, Хозяин, мать его, Чаги.

В первый момент он даже не узнал Рея. Перед стартом к нему в каюту вломилось гигантское чудовище с выдвинутой вперед челюстью, без бровей, но с крошечными глазками бульдога. Тим едва устоял, чтобы не закрыться ионным щитом.

– А ничего выглядишь, Кларк. Тебе идет. Реальное такое космическое пугало, мощь и гордость Федерации. Мой добрый совет – обратно не меняйся, и марсианки все будут твои.

– Иди в пределы, Граув. А я бы тебе советовал взглянуть на собственную морду. Здорово напоминаешь раздувшуюся мурену.

– Это временно, – отрезал Тим и осторожно потрогал свое лицо.

В трансформации тела человека закон допускал только обратимые изменения. Это успокаивало, но лишний раз смотреть в зеркало не хотелось.

Потом было приземление, и эта дурацкая планета. Она вся состояла из слоев каких-то железных пород, которые непрерывно двигались, шкрябали друг об друга. Слои, наползающие на слои, дыры, пустоты, в которые так легко провалиться. И постоянный, невыносимый грохот. Все оказалось чертовски намагничено и постоянно менялось. А искусственные спутники создавала сама планета. Самовырезающиеся конусы породы, которые выносило на орбиту и выстраивало в одну плоскость вращения. И среди всего этого дерьма, где не то что моря, воды не сыщешь, носились в поисках жизни три полка вооруженных до зубов морских пехотинцев.

Тима и Рея как неопытных юнцов держали в середине группы и поручили управление акустическими плакатами. Эти чудо-устройства, по версии ученых-лингвистов, должны были в любой, даже негуманоидный, мозг загрузить сообщения: «Мы пришли с миром», «Мы друзья и союзники». В такое было непросто поверить, увидев трехметровое существо, спаянное из братушки и его экзоскафандра, торчащего во все стороны жерлами пушек и полностью заряженных картриджей.

Они с Реем, как и все, утыкивали ионными микроминами каждую двигающуюся в их сторону хреновину. Не взрывали, конечно, но на всякий случай утыкивали. Как только хреновина проплывала мимо, мины сами возвращались в картридж. Но вряд ли все эти агрессивные меры предосторожности могли способствовать мирному и дружескому контакту.

На Гризионе так никого и не нашли, но зато репортажи о крутых бронированных армейских, бегающих среди бесчувственных, плавающих в магнитном бульоне каменюк, забавляли мирных землян почти месяц.

Тим вернулся домой совершенно измотанный и с твердой уверенностью, что все надо делать не так, что, когда придет время, он сделает по-другому. В следующий раз.

Дурак, дурак!

Ирт, пожалуйста, забери меня, забери.

Чтобы не видеть голову Рея. Чтобы не вспоминать его.

Чтобы остался внутри только вакуум, черная совершенная пустота.

– Неплохо вписывается. Хотя можно было и лучше.

Тим вздрогнул и обернулся к парню в черной водолазке, так явно бросающейся в глаза среди светлых и легких одеяний остальных зрителей. Тот, прищурившись, следил за посадкой.

Воздух, казалось, вибрировал, океан под платформой пучился серой злой волной. Резкий порыв горячего ветра сорвал-таки чью-то шляпу, а на верхнем ряду кто-то радостно крикнул. Может, поймал?