Картузов понимал, ничего хорошего из его вмешательства не выйдет, но просто мимо пройти уже не мог.

– Эй, молодой человек, отпустите девушку! Так приличные люди себя не ведут, – вмешался в конфликт его голос, прежде, чем он успел даже подумать.

– Тебе чего надо, а фраер? По рогам давно не огребал? – тут же зло взъелся парень. – Давай, копытами шевели отсюда, пока я добрый, что б потом не огорчаться. Догоняешь?

Картузов поморщился: его коробило, когда коробили «великий, могучий».

– Мужчина, пожалуйста, помогите! Не знаю я, что нужно от меня ему. Пристал листом банным! – девушка умоляюще глядела на Картузова, хлопая длинными, густыми ресницами.

– Ну, вот что, юноша, – решительно сказал Картузов, приближаясь вплотную. – Либо вы отпускаете девушку и извиняетесь за своё безобразное поведение, либо будете наказаны! Думайте!

– Да что тут думать, лось сохатый, – процедил парень, буравя Картузова маленькими водянистыми глазками, не отпуская руки девушки, неожиданно размахнулся другой рукой. И тут же, не успев даже ойкнуть, поплыл в сторону и завалился навзничь прямо на траву сквера, перевернувшись через низкую оградку, где остался лежать недвижимый. А Картузов, смущённо улыбаясь, потирал костяшки пальцев. Девушка всхлипнула и огляделась. Никто к ним не подходил, все спешили по своим делам, старательно ничего не замечая.

– Как вы быстро его, а? Здоровый ведь он и драться умеет. – девушка непонимающе и благодарно смотрела, ожидая ответа.

– Да это не сложно, … имени вашего не знаю, простите?..

– Наташа. Наташа Сокольская я.

– Картузов Максим Андреевич! Очень приятно… Это не сложно, Наташа, я ведь в юности боксом занимался и довольно успешно.

Максим действительно занимался боксом. В четырнадцать лет он сам, минуя советы отца, записался в секцию бокса спортивного общества «Динамо», где и тренировался целых шесть лет. Пошёл он в бокс, чтобы пресечь школьные дразнилки-приставалки и «укрепить дух и тело», по его собственному выражению. Ребёнком он был субтильным, слабым, характера робкого и по этой причине долго служил в школе объектом для издёвок со стороны сверстников.

Перед тем, как прийти в секцию, Максим взял в школьной библиотеке книгу «Атлетическая гимнастика» и полгода усиленно по ней занимался дома, съедая много мяса и рыбы, чем радовал папу – аппетит у сына был не ахти какой. Кроме этого он начал бегать по утрам: вначале, задыхаясь, километр, а через шесть месяцев уже спокойно пробегал по пять километров каждый день. Когда пришёл записываться, то поначалу тренер неохотно его оглядывал, сомневаясь брать Максима или нет – «старый и нескладный какой-то». Но когда Максим подтянулся двадцать раз на перекладине, всё же взял. А через три года Максим стал чемпионом города в своей весовой категории – не было ещё у тренера такого старательного воспитанника. Оставил бокс Картузов уже, будучи двадцатилетним, не желая дальше подвергать свою голову динамическим испытаниям.

Наташа внимательно оглядывала Картузова: высокий, плечистый, сухощавый – про таких ещё говорят «двужильный», лицо открытое, приятное, чистое. Серые, добрые глаза. Черты не мелкие, правильные, ресницы и брови белёсые, волосы светло-светло русые, словно выгоревшие, коротко пострижены. Одет просто, недорого, но со вкусом и опрятно. Улыбка открытая, светлая, широкая… Картузов вызывал симпатию и доверие.

– Давайте уйдём скорее, Наташа. Мне бы не хотелось продолжать конфликт, а из нокаута этот юноша скоро выйдет. Ещё и милиция привяжется… Пойдёмте, правда, если хотите, я вас чаем угощу – я работаю буквально рядом. Вы успокоитесь…

– Пойдёмте, Максим Андреевич, – отвечала Наташа. После всего пережитого ее, похоже, потряхивало.

– Позвольте предложить вам руку, барышня, – Максим согнул правую руку в локте. – Думаю, это будет для вас не лишним. И можете называть меня просто Максим – не так уж велика разница лет между нами.

Наташа с благодарностью опёрлась на руку Картузова и он ощутил её тепло и лёгкую дрожь.

– Вы говорите церемонно так, Максим. Так необычно. Кто вы?

– Я был учителем словесности, а ныне тружусь на ниве кинопроката, – улыбнулся Картузов. – Сейчас вы всё увидите сами.

Они шли к прокату, оставалось ещё метров пятьсот. Картузов искоса поглядывал на Наташу. Никогда ещё его руку не держала настолько красивая девушка. Чем больше он смотрел на неё, тем сильнее ныло предчувствие: «Не к добру это, Макс, ой, не к добру!».

Когда Картузов, достав ключи, начал отпирать прокат, Наташа весело расхохоталась:

– Так вот она, нива кинопроката, о которой вы говорили.

– Она, кормилица, она. Что бы делал без неё, даже не знаю.

– Ваш прокат? А фильмов много у вас тут? – поинтересовалась Наташа.

– Нет, Наташенька, прокат не мой, что вы. Это и дорого очень, и хлопотно с властями диалог вести, да и жилки коммерсанта у меня никакой, – объяснял Картузов, проходя в помещение и включая свет. – Тут одних кассет семьсот штук, имущество, помещение, ремонт… Откуда у простого учителя такие финансы? Я человек не богатый и вольный. А работа… времена нынче сложные, голодные, сами понимаете.

Наташе, похоже, стало неловко за свои вопросы, но Картузов, заметив это, постарался её успокоить:

– Да вы не смущайтесь, Наташа, я своей работы не стыжусь. «Стыдной» работы вообще не бывает, если она не несёт людям зла. В конце концов, не место красит человека. Вот сменщик мой – замечательный парень, кстати – студент университета, будущий юрист… Сейчас мы чайку заварим свежего.

Разговаривая, Картузов ловко наполнил электрочайник покупной водой из канистры, засыпал в заварочник три ложки с горкой цейлонского чая из жестяной банки, выставил на небольшой столик тарелку с печеньем, сахар и чашки.

Наташа с интересом разглядывала стеллажи с рядами кассет, карточки с аннотациями к фильмам, плакаты, стенды с объявлениями о новинках уже поступивших и ожидаемых. Прокат был сделан добротно, уютно и дорого. Хозяева даже обустроили крохотный туалет с раковиной и на микроволнушку с чайником для приёмщиков денег не пожалели.

– Хорошо тут у вас, спокойно, чисто, – заметила она. – Только скучновато, наверное, да?

– Да как вам сказать, – улыбнулся Картузов. – Человеку мыслящему скучно не бывает. Я очень люблю читать, общаться с разными людьми, наблюдать характеры. Тут этого вволю. Да и посетителей немало. Сейчас утро, а вот уже часов с двенадцати плотно пойдут, к вечеру даже очередь будет.

– А что читаете сейчас?

– Я не оригинален. Короля Лира пытаюсь переосмыслить в очередной раз. «Плохие, стало быть, не так уж плохи, когда есть хуже. Кто не хуже всех, ещё хорош», – процитировал Картузов.

– Хороший вы, Максим, человек, – серьёзно сказала Наташа. – Я думаю так, правда.

Максим смутился и понял, что краснеет. Он всегда очень неловко себя чувствовал, если его начинали хвалить. А Наташин лёгкий акцент, слегка протяжный говор и такие милые огрехи расстановки слов в предложениях, приводили его в волнение, и сердце начинало чаще биться, напоминая о своём присутствии.

– Вы меня плохо знаете, Наташа. У меня много недостатков, с которыми даже самому мириться сложно.

– А вы не миритесь. Вы прячьте их в шкаф, а потом на помойку! – рассмеялась Наташа.

– А ведь вы правы, – задумчиво отвечал Картузов. – Там им самое место. На помойке в мусорном контейнере.

– Вот видите, Максим, как решение найти просто. Главное – желание. Вы расскажите о себе немного, да?

Картузов, тем временем, разлил заварившийся чай и они сели с Наташей за столик друг против друга. Ему стало удивительно хорошо рядом с этой девушкой, как не было уже давным-давно. Она была очень непосредственна, не пыталась кокетничать, «казаться» и «выглядеть», а просто вела себя естественно, как дышала, и от этого веяло старым добрым другом.