Наташа подошла к Максиму, обняла, прижалась, заглянула в глаза:

– Рассказывай.

Максим был рад видеть Наташу рядом. Радомир, который ещё пять часов тому, обязан был появиться, действительно исчез и Картузов не знал, что думать. Уехал изобретатель в большой тревоге, явно боялся, а теперь его нет, прибор стоит под стойкой и как быть дальше, Максим плохо себе представлял. Кого ждать в гости? Насколько опасны знания, которые он обрёл сегодня? Чего ждать в дальнейшем?.. В любой момент могли появиться «кредиторы» Радомира и потребовать своё, а заодно, разобраться с нежелательным свидетелем. Кто знает, что Радомир мог им наговорить? Чемоданчик под стойкой тяготил Картузова, таил опасность, а ответственность за прибор, способный полностью изменить жизнь на Земле, а то и уничтожить её, была столь велика, что оказалась для него непосильной ношей. Весь день он размышлял о Проводнике, как называл его создатель и чем больше думал, тем меньше Максиму нравились свои мысли. Пук травы, которую он отмыл от крови и поставил на уголок стойки в чистый стакан, вопил об этом на весь прокат. Ведь с помощью Проводника вполне можно притащить на патриархальную планету что угодно! От яйца динозавра и вируса, способного убить всё живое, до оружия, о котором лучше даже не думать. Неизвестные наркотики и самые разнообразные «гаджеты», вплоть до волшебства, как это ни парадоксально, появятся в мире и легко разрушат его.

«А может просто уничтожить?» – думал Картузов. – «Разбить, разломать и выбросить на помойку? Или открыть сейчас окно в мезозой и просто зашвырнуть в него сам Проводник? И чем вообще для мироздания опасно создание множества миров?»…

Вот с такими думами на лице, застала Наташа своего мужчину, в котором души не чаяла.

– Что же ты молчишь, Максим? Говори, что стряслось сегодня утром. И какой флорист принёс тебе эту ужасную икебану? – допытывалась Наташа, указывая на страшненький пучок растительности, стоящий в стакане. Вид жухло-салатной травы с красноватыми прожилками был действительно странен и отталкивал. – Что это? И что у тебя с рукой? – продолжала она сыпать вопросы, заметив лейкопластырь. Картузов вздохнул.

– Это трава. Просто трава. Только она,.. африканская, понимаешь? А с рукой ничего страшного – о траву порезался, когда рвал.

– Та-а-к, – протянула Наташа, не сводя глаз с Максима. – Ну, осталось узнать подробности. Я жду.

Максим взглянул на неё вымученным взглядом и решился:

– Что ж, слушай … – и он рассказал всё, что произошло сегодня за день.

Внимала Наташа, стараясь не пропустить ни слова, ни разу не перебив и не отрывая от рассказчика глаз. Когда Картузов закончил свой монолог, она дала свою оценку не сразу. Подумала немного, мрачно вздохнула:

– Эх, Максим Андреевич, будь это не ты, я б вызывала уже психиатрическую, но,.. это ты, да. Ты нормален, белой горячки нет, трава непонятная в стакане перед глазами стоит, рука порезана, чемодан вижу… Та-а-к… Не буду тебе напоминать, – язвительно напомнила Наташа. – Но я предупреждала – Радомир хитрый и умный. Он не мытьём, так катаньем, втянул тебя в свои игры. Серьёзные игры, Максим! А ты, как всякий мужчина – эгоистичный авантюрист, не подумал даже о том, что Наташе будет очень больно, если с тобой случится беда. Ты шагнул, да! Прямо в «Африку»! А не вышел бы оттуда, тогда как?

Максим виновато молчал, признавая правоту подруги и коря себя за легкомыслие, но теперь уж что?..

– А теперь что? – как эхо его мыслям откликнулась Наташа. – Теперь давай думать немного, выходить из ситуации. Только вначале я тебе расскажу о своём папе. Знаешь, почему папы не стало? Нет, не знаешь, так слушай меня. Он выполнял обычный учебный полёт. Новая машина, недавно в серию пошла. Он специально ездил переучиваться для полётов на этой машине. Самолёт отказал, случился пожар, двигатель у него загорелся. Папа мог катапультироваться и спастись, но внизу был город. Он увёл самолёт, никто не погиб: город цел, люди живы. Погиб только папа. Ему дали Звезду Героя. Она хранится у мамы, вместе с фотографией. Мама никогда не корила папу, за то, что он не стал спасать жизнь. Она понимала – он жить бы не смог иначе. Я очень горжусь им, очень. Любому, кто скажет о нём плохо, глаза выцарапаю!.. Зачем я это рассказала?.. Я так думаю, Максим, что ставить под удар жизнь нужно только спасая город, людей, ребёнка, но не так бездумно. Прости меня за отповедь, да. Только я такая же, как мама. И бабушка тоже. Мы один раз любим, понимаешь? Не делай мне больно, ладно? – Наташа закончила говорить, а по щеке её скатились слёзы.

Максим встал, нежно прижал к себе её голову. В горле стоял комок из вины, жалости, любви и ещё чего-то неведомого, горючего и рвущего душу. Он лишь сейчас осознал, что помогая Наташе выпутаться из одной беды, невольно втянул её в другую – возможно, гораздо худшую.

– Прости меня, Наташа. Прости. Я виноват, знаю.

– Уже простила, как иначе? – Наташа отстранилась и улыбнулась сквозь слёзы. – Я же твоя половинка. Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит – так говорил великий писатель, да? Куда я без тебя?.. Давай думать, что делать.

– Давай, – вздохнул Картузов с некоторым облегчением.

– Только мы дифференцируем, да? Ты будешь делать, а я думать, хорошо?.. И не спорь со мной, милый. Ты уже подумал, порешал – моя теперь очередь.

– А ты действительно язва, – с умилением сказал Максим. – Только такая, незлобивая, правильная, да?

– Немного есть, да, – подтвердила Наташа. – Теперь так, Радомир, кажется, уж не придёт, ты и сам понимаешь. Что он наговорил там, мы не знаем – будем на худшее рассчитывать. Этот прибор – Проводник – нужно прятать. Не уничтожать, это глупо поступать так, что бы исправить нельзя было. Только прятать, а если за ним появятся, спросят – в отказ идти: «не видел, не знаю, мне зачем?»… Самому прятаться глупо – найдут и прятки эти подтверждением вины будут. Ты согласен?.. Вижу, согласен, – Наташа выдохнула речь, взглянула на Максима и продолжила. – Сейчас я на улицу пойду, погуляю пять минут, траву эту, гадкую, выброшу и посмотрю, всё ли спокойно. Вызову машину и увезу чемодан этот домой.

– Зачем тебе дома эта гадость,.. – начал Картузов.

– К тебе домой, глупыш. Я целый день у тебя провела, ты не знал.

Максим только глазами хлопал, но хлопал облегчённо – Наташа действительно как-то сразу разрядила обстановку и обрисовала дальнейшие действия.

– И никому про это не рассказывай, слышишь? Ни одной душе живой. Только я и ты. Договорились?

Максим кивнул.

– Всё, я пошагала, – с этими словами Наташа сгребла всю траву в газету, а газету засунула в мешок из мусорного ведёрка. Вынула его и двинулась на выход. В это время подошёл клиент, Картузов начал его обслуживать.

Вскоре Наташа вернулась. Деловито достала из сумочки здоровенный пакет, подала его Максиму:

– Пакуй туда чемоданчик. Только заверни в свою куртку, чтобы пакет был бесформенным.

– Ты, прям, шпионка у меня, – подивился Максим.

– Детективов начиталась, – ласково огрызнулась Наташа. – Теперь слушай: из проката ни ногой, пока я не подъеду на машине к девяти. Быстро закроешься и едем домой. Только без экстрима, ладно? Если вдруг появятся, говори, как решили. Обещаешь?

– Обещаю, – покорствовал Максим.

– Умница ты моя, – разулыбалась Наташа. – Ведь можешь, если захочешь… Я уехала, машина ждёт, – с этими словами она легко подхватила довольно увесистый пакет и умчалась. «А она сильная», – подумал Максим. – «И стойкая». На часах было восемь вечера.

А в половину девятого в помещении проката появился тот самый «сын», спрашивавший намедни о Радомире.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Максим. – Чем могу?..

– Здравствуйте, помните меня? – парень, не мигая, глядел на Максима.

– А-а, это снова вы? Ну как, нашёлся папа? – Картузов старался говорить спокойно и глаз не отводил, хотя внутри натянулся первой скрипичной струной.