Его быстро окружили и, несмотря на все старания Волка, поставили на колени. Пока несколько легионеров удерживали его, один зашел спереди обнажая нож, явно не предназначенный для боя. Слишком тонкий и богато украшенный – скорее, церемониальный.
С присущим проповедникам старанием он принялся вдохновенно вырезать одному ему понятный узор. Как Волкодав ни вырывался – ему не удалось помешать этому надругательству. Убивать или калечить его в тот раз не стали. Со смехом отшвырнув его, они смотрели, как он пытается стереть с лица кровь, которая не торопилась останавливаться. Один из тех, что держали его, демонстративно обнажил меч. Это был шанс, и Антей подобрался, чтобы кинуться в сумасбродную атаку, но клинок был развернут к нему плашмя, и его движение остановилось, когда он увидел то, что с ним сотворили.
Перешучиваясь, они ушли, оставив Волка зализывать раны. С тех пор прошло много времени, но мало что изменилось. Демону это украшение явно пришлось по вкусу, и с его приходом царапины, с трудом зажившие, открылись вновь, став еще уродливее.
Восьмиконечная звезда, изображениями которой этот корабль был покрыт сплошь.
Став легионером, он давно разучился воспринимать боль как таковую. Однако то, что в него вселилось, вдобавок решило поиграть с ним. Боль, холод, голод – он чувствовал все это постоянно, как компенсацию за годы бытности сверхчеловеком.
Он чувствовал усталость, которая не проходила во сне. Она просто была. Все, что он чувствовал – просто было, постоянное, изматывающее. При этом он почти не ощущал присутствия своего хозяина, хотя и знал, что тот никуда не делся. Тварь просто была, довольная всем. Она ждала своего часа, и лишь иногда заговаривала с ним, уже сдавшимся, полностью принадлежащим ей.
Демон явно наслаждался тем, что он сделал с ним. Даже его голос, который не принадлежал этому миру, выдавал удовлетворение. Казалось, в сознании Волка было уже нечего ломать, но жестокость Нерожденного не знала границ. Он открыл смысл всего, что происходило с Антеем и Сигурдом, объяснив все странности вмешательством сил Хаоса Неделимого. Рассказав о каждом их шаге то, чего никто даже не подозревал.
Не слушать не удавалось.
Силы, находящиеся практически за гранью его понимания, проникли настолько глубоко в жизнь и саму сущность его и младшего брата, что это повергало в отчаяние. Враг всегда был ближе, чем казалось. Он был скрыт до поры внутри двоих мальчишек, но никто из их наставников или повелителей не заметили это.
Было ли это слишком неожиданно? Или Хаос нарочно отводил глаза тех, кто должен был принимать решения? Скорее всего, в равной степени было и то, и другое.
Сейчас, пытаясь сопоставить факты из своей не очень долгой жизни, он отчетливо видел всю заботу о себе и Сигурде со стороны обитателей Имматериума.
Самым ярким воспоминанием, которое можно было связать с вмешательством отвратительных тварей, был, пожалуй, тот случай из детства, когда он едва не сгинул в ледяной воде на реке. Он не должен был оттуда выбраться – не каждому взрослому такое под силу, а истощенному пятилетнему ребенку смерть не просто грозила – она ждала его с распахнутыми объятиями, но ее обманули и увели добычу из-под носа.
Он не умер в детстве, как умирало множество детей. Его живучесть и воля были испытаны и укреплены в стенах замка Воронов, в жестоких схватках с другими людьми, внешне такими же, как он сам. Его научили убивать и не чувствовать вины. Он обрел своего брата, и дальше они шли бок о бок, став еще сильнее.
Теперь стало понятно, что толкнуло его к мысли о том, чтобы тянуть с посвящением. Стань он Вороном - Рагнар прикончил бы его, он никогда бы не встретился с примархом Руссом, никогда бы не попал в легион Космических Волков, никогда бы не стал тем, кем или чем он стал.
Стало понятно, что удержало руку самого Рагнара, несмотря на то, что смерти воронят требовали очень многие. Сигурда лорд Видфрида держал при себе, и что именно хранило его – Антей не знал, но его самого на каждом шагу, каждую минуту на протяжении тех лет поджидала все та же смерть во множестве своих проявлений: ручные волки, дикие звери, боевые молги и, самое опасное – люди. Волки смотрели на него как на добычу, а их повелитель не всегда был рядом. Ему подчинялись, но от случайностей не был застрахован никто.
Их обращение шло не так, как должно было. Хаос испытывал двух щенков, которых сам же выкармливал. Он был жесток, как жесток любой хозяин, пытающийся подобрать только самых сильных псов, но на грани собственных сил они проходили этот отбор на каждом шагу. Они становились сильнее – во всем, и все больше и больше падали в объятия ожидающего их кошмара.
Их способности могли бы удивить людей. Сверхчеловеческие сила и скорость, поразительная способность к обучению и усвоению информации, вспышки странной, не свойственной людям ярости. С течением времени становилось только хуже.
Слишком часто им сопутствовало то, что обычно называют удачей. Антей не умел выбирать врагов – он знал это, частенько еще на Видфриде сталкиваясь с теми, кто явно сильнее его. Волки, орицех, которого никому не удалось убить, пока не вмешался раб, легионер – на что было рассчитывать смертному, обнажившему оружие против олицетворения смерти в силовой броне? Это теперь он, став одним из них, знал, что у него не было не то, что шансов убить – даже шанса подойти достаточно близко на самом деле не было. Если бы не вмешательство его покровителя. Тогда он и Сигурд были лишь сильнее простых смертных. Повелитель Зимы счел их забавными щенками и забрал с собой, к звездам, не зная, на что обрекает вселенную.
Легион испытал их по-своему. Жестокость наставников и легионеров, иногда чрезмерная, жестокие приказы, идущие вразрез с их собственными, уже немногочисленными ценностями. Они превратились в практически не раздумывающие машины для убийств сильнейшего из легионов. Благословение Хаоса, текущее в их крови, получило полную свободу, когда их впервые, еще довольно робко, назвали вожаками и впервые подчинились их приказу. Именно тогда щупальца Варпа, пользуясь могучей волей вожаков, коснулись тех, кто шел за ними. Именно тогда Волки, сами не зная, что делают, начали понемногу нарушать правила.
Тот случай с застрявшими в Имматериуме кораблями. Это было своего рода причастие. Антей, и несколько выживших Волков оказались крещены кровью Нерожденных и тех, кого они уничтожали, пытаясь не допустить распространение заразы, а потом, много позже, и кровью невиновных. Они не знали, а, пожалуй, не знал и их господин, что ничто не может выйти из пределов Океана Душ незапятнанным. Были убиты те, кто нес на себе печать нечистого влияния, но избранные уцелели, оставшись почти вне подозрений. Примарх нарушил приказ Терры – он не избавился от них, тем самым позволив Хаосу сделать очередной победный ход.
О чем-то таком верещали остроухие ксеносы – эльдар, когда Волки убивали их, но само собой их не слушали.
Апофеозом, когда Леман Русс уже должен был в последнем жесте милосердия оборвать жизни Волков, стало обращение Антея, но даже тогда примарх пошел против правил и оставил им жизни. Абсурдное решение, не свойственное Палачу. А ведь его собственный брат, примарх восьмого – предупредил его. Демон смаковал эту историю. Конрад Керз встретился с Руссом именно ради этого. Все его видения сбывались, но его не слушал никто, потому что все они были ослеплены гордыней. Это же случилось и в тот раз. Ночной Охотник знал правду, но Волчий Король ему не поверил и отказался убить своих выкормышей. Он не верил, что мог ошибиться в них. За чистыми душами и правдивыми взглядами он не видел даров Хаоса, зачатков будущего предательства.
Похожее случилось и с Сигурдом, но Великий Волк не нарушил своего слова. Изгнав же Стаю, он лишь помог Нерожденным – без постоянного надзора Рунных Жрецов уже ничто не могло им помешать, а собственные Жрецы изгнанников уже были обмануты. Едва они стали представлять опасность – силы Хаоса Неделимого избавились от них, заодно лишив вожаков возможности отвлекаться от насущных проблем. В итоге – из разделили. По словам Аскафера – чтобы в последний раз испытать их по-отдельности и утвердиться в выборе – использовать их обоих или избавиться от них, если они окажутся слишком опасны. Демон намекнул, что второе относится в большей мере к Сигурду, о чем он сожалел – прими он Нерожденного, и ему бы тоже не было равных, как и Антею.
