Выйдя в сад, где уже готовы были распуститься цветы на деревьях, оба молчали — вопросы “по делу” были решены. Вопросы, ради которых они пришли, еще следовало сформулировать так, чтобы разговор не закончился как обычно.

Молчание нарушил герцог Варкано, тяжело роняя слова. Это звучало то ли как приговор, то ли как слова сдающего позиции врагам.

— Как этого можно желать добровольно?

Поймав вопросительный взгляд, он уточнил:

— Я помню, как это было. Как можно желать этой близости?

«Боги, герцог. А как может нравиться огонь? Умеете вы задавать вопросы…»

— Герцог, разрешите бестактный вопрос?

Получив в ответ кивок, граф Моле осторожно поинтересовался:

— Ваша… жена. Разве она была против?

Смущение на лице Триаса Ральдо стоило того, чтобы разбить очередную маску.

— Граф, я бы не хотел…

Продолжить ему Риан не дал.

— Нет, герцог. Я неспроста вас спросил об этом. В этом ответ — всё зависит от вашей цели. Словом и жестом человека можно убить, а можно спасти — это, вроде бы, не новость.

— Еще одно ваше измышление, граф?

Тот примиряющее улыбнулся.

— Нет. Это придумал кто-то еще до меня. Я лишь услышал. Я видел вас и вашу реакцию — вы пытаетесь лгать, но…

Моле развел руками.

— Я вижу, что вы с ним любите друг друга. Это спасло вас в свое время, не так ли?

Ральдо осторожно кивнул.

— Откуда вы это знаете?

— Я испытал подобное на себе. Однажды это помогло мне выжить.

Приподнятая бровь стала знаком к продолжению, на которое граф Моле возлагал большие надежды.

— Это был один из телохранителей моего второго хозяина. Первый меня вернул на рынок в тот же день, что и купил — ему хотелось кого-то более покладистого. Заплатил он за меня много, и потому не стал пытаться меня принудить и портить товарный вид. А вот второй решил, что ему такой раб очень подойдет. Он хотел развлечений, но…

Риан не удержался от смеха, хотя на краткий миг всё внутри обледенело от воспоминаний.

— Ну, знаешь. Он был уже не в том возрасте, когда такие подвиги еще возможны. Поэтому только смотрел. У него я пробыл больше месяца, и всё это время меня оставляли в покое только когда сам хозяин изволил отдыхать. Я ведь говорил — меня почти не отвязывали…

Он еще помнил широкие кожаные ремни и дерево перекладин, отполированное телами других несчастных, потемневшее от въевшейся крови. Наверное, у многих богачей были подобные пыточные инструменты для таких строптивых рабов. И, наверное, он уже никогда не забудет звериной похоти и нечеловеческой жестокости дорвавшихся до бессильного помешать человека.

— Вначале я вырывался, угрожал, ругался. Они лишь смеялись. Он приказал привязать меня во дворе, чтобы каждый желающий мог воспользоваться мной — его друзья, потом слуги. Даже рабы. Знаешь, они были явно не против. Они неплохо отыгрались за свое положение.

Риан поежился, вспоминая.

— Потом, когда прошло слишком много времени, я уже не хотел сопротивляться. Это было несколько дней без сна. Я терял сознание, а они обливали меня ледяной водой. Им было не интересно мое безучастие. Они стали придумывать новые развлечения, но долго продержаться я не мог, не мог кричать столько, чтобы они наконец насытились. Меня отвязали и перетащили в подвал — приходить в себя в темноте и одиночестве. Я едва не сошел с ума от того, что они сделали со мной. Еще немного, и, возможно, я превратился бы в простое двуногое животное, слушающееся плети и исполняющее любую прихоть хозяина. Самая большая помощь приходит в самый неожиданный момент. Меньше всего я ждал ее от тех, кто меня…

— Ты уверен, что хочешь это вспоминать и рассказывать?

«Вы заботливы, герцог. Но у меня нет выбора».

— Уверен.

Триас Ральдо посмотрел на графа с недоверием, но тот продолжил.

— Личный охранник моего хозяина. Его лицо мне было незнакомо. Не ручаюсь за свое здравомыслие тогда, но мне показалось, что он не был среди претендентов на мое тело. Он и те, кто ко мне лез — были совершенно разные. Животные чувствуют человека и то, что он собирается делать, а раб мгновенно понимает, что ждет его.

Риан взглянул в глаза герцога.

— Он меня пожалел. Один из всех. Он принес мне воды и немного хлеба. До этого я питался только за счет тех, кто пользовался моим ртом.

Граф вновь криво усмехнулся, не скрывая омерзения.

— Я все ждал, что он кинется на меня. Я не верил в то, что он мог прийти без этого умысла. Для меня он тогда ничем не отличался от остальных. Он вывел меня из подвала, помог дойти до колодца и позволил вымыться. Всё это время я ждал. А он даже не смотрел на меня. Он озирался по сторонам, как вор, и потом сознался, что ему этого не приказывали. Он проявил маленькое милосердие, а я все это время подозревал его в злом умысле. Три дня обо мне не вспоминал никто, кроме него. Я понемногу приходил в себя, а на третью ночь он сказал мне, что хозяин решил меня перепродать. Помню, мне тогда стало не по себе, а он впервые подошел ко мне очень близко, и я подумал — вот оно. Сейчас он это сделает. Напоследок, так сказать. Он же остался без своей доли моего тела.

Риан замолчал, провожая взглядом небольшую стаю птиц. Ральдо ждал, когда граф придет в себя, но он не торопился.

— И что он сделал?

Граф Моле неожиданно сделал шаг к герцогу, и, вцепившись в его шею, привлек к себе, не встретив сопротивления. Холодные сухие губы поддались его напору, но он не стал увлекаться и быстро шагнул назад, пока Триас Ральдо не очнулся от этого наваждения.

— Это. Это был первый и единственный раз, когда от меня почти ничего не требовали. Первый раз, когда я поддался, и поддался не силе. Он не принуждал меня. Я сам сделал это — отдался ему, и это, смею вас заверить, было великолепно. Можете считать, что он купил меня водой и едой, но для меня всё иначе. В конечном счете, я получил даже больше, чем он. Я узнал, что бывает по-другому, что насилие — это проявление слабости. Свою силу ты проявляешь, не выставляя ее напоказ. До этого я боялся того, что со мной могли сделать, а потом перестал. После всего этого насилия я мог ждать только смерти. Все последующие хозяева ничем не отличались от предыдущих. От вас я ждал того же, просто потому что такими были все, а вы ничего тогда не сказали.

Риан внимательно смотрел на герцога. Тот вряд ли слышал последние его слова. Но он был живым. Частое дыхание, то бледнеющее, то краснеющее лицо, ошарашенный взгляд и кончик языка, скользнувший по губам.

«Вам понравилось, герцог, не правда ли? Вот только как сознаться? А придется, иначе вы бы убили меня, причем еще раньше, когда я сказал об этом впервые».

***

Он любил вспоминать тот момент. Он оказался переломным в его жизни. Точно так же, как внезапное предательство, когда со своими людьми он оказался окружен бывшими друзьями. Честь была дороже крови, и они насмерть сцепились в бесполезной схватке. Его спасло лишь то, что еще от предков повелось, что избранная сотня солдат носит такую же броню, как их командир, а внешность его была вполне обычной, хотя и пользовалась потом спросом на невольничьем рынке. Ему повезло, и он оказался далеко от тех, кто мог его узнать, хотя везение было сомнительно. Оказавшись в цепях, он вынужден был выбрать, что дороже теперь, и рвался как дикий зверь, приводя в восторг или бешенство своих покупателей. Каждый пробовал на нём всё, на что хватало фантазии, но после той ночи он почти не реагировал на все эти пытки, сохраняя по возможности молчание и гордое выражение лица. Постепенно его перестали пытаться покупать, товар поизносился, и торговец просто сдавал его всем желающим, устроив под помостом уголок для развлечений. Раб был дёшев, желающие были, но постепенно их тоже стало меньше — не всем нравилась ненависть в хищных глазах измученного человека, да и быть в нём непонятно каким по счету — тоже.