Раб мгновенно вскинулся.

— Какая тебе разница? Ты так и будешь болтать или перейдешь к тому, зачем меня купил?

С этими словами он вновь сбросил шкуру на пол.

И вновь — во взгляде хозяина ни крупицы вожделения. Равнодушие и еще что-то темное, но не то, что он привык видеть у покупателей. Губы его нынешнего владельца презрительно сжались в тонкую полосу.

Снова пройдя мимо раба, он коротко приказал:

— Иди за мной.

Ему хотелось спросить, сколько еще так ходить, но идти оказалось недалеко. Рывком распахнув дверь, хозяин втолкнул его в комнату. Здесь было жарко — большой камин давал много тепла. Возле него стояла большая лохань с водой, стол, два стула, на одном из которых лежали полотенца, и кровать, уже постеленная.

Понимающе улыбнувшись, раб одобрительно кивнул.

— Я уже и забыл, каково это, когда тебя имеют на кровати. Меня почти не отвязывали от станка.

Он обернулся. На лице его хозяина отчетливо проступила ярость.

— Прости, но ласкам меня не научили. Хочешь — бери, но тебе лучше связать меня.

Несмотря на показуху, все внутри него скручивалось в тугой ком ожидания боли и отвращения. Он не успел отреагировать на движение и вздрогнул от резкого стука, с которым рука его хозяина опустила небольшую баночку из толстого темного стекла на стол.

— И что это? Думаешь, меня недостаточно растягивали?

Хозяин заговорил не сразу, и голос его несколько удивлял. Он был каким-то бесцветным и неживым.

— Вымойтесь и ложитесь спать. Я приду утром. Это поможет вам согреться, но натираться придется самому, здесь нет рабов.

Он подвинул баночку чуть вперед и резко развернулся. Уже закрывая дверь, он небрежно бросил:

— Спокойных снов, граф Моле.

Невольник осел на край кровати, словно ему перерубили ноги. Не лишись он разом дара речи, он бы окликнул своего покупателя. Все эти месяцы или уже, наверное, годы никто не знал, кем торгуют на рынке, и кто развлекает богачей своим норовом и вновь оказывается на рынке по причине непокорности. Если бы его узнали — он был бы мертв, причем смерть эта была бы гораздо болезненнее, чем от ножа взбешенного хозяина. Награда за его голову была колоссальная — половину среднего города можно было бы купить. Лакомая добыча после короткой, но кровопролитной войны.

А этот его узнал. Он горько усмехнулся.

«Что ж, граф Моле. Вот и окончились ваши приключения. Больше вы на рынок не вернетесь. Раз он знает о вас, то знает и о награде — конкуренты позаботились, а значит, через два-три дня унижения у станка покажутся вам самым желанным времяпрепровождением.

Ну, раз уже ничего не изменить, нужно хотя бы привести себя в порядок, чтобы соответствовать титулу. Все, что осталось — это твой титул, Моле. Да и то — только в твоей собственной голове, грязное ты животное. С тобой обошлись, как со смертником — дали возможность вымыться и поспать напоследок. Этим нужно воспользоваться».

Он собирался просто обтереться влажным полотенцем, но совершенно неожиданно вода оказалась горячей, и у него закружилась голова. Великие боги, сколько он жил, как зверь, уже забыв, что означает настоящее мытье.

В воде плавала разбухшая уже губка, и он с наслаждением опустился в лохань. Слуги рассчитали точно — ни капли не выплеснулось на пол. Закрыв глаза, он позволил себе расслабиться, пытаясь при этом не заснуть. Замерзшее тело невыносимо кололо, но боль была сладкой, и он не удержал стона, отвыкнув стесняться.

Когда вода начала остывать, он нехотя принялся тереть тело губкой, смывая грязь и остро жалея, что слуги не меняют воду. Стоило бы.

Выбравшись из водяного плена, он с недоверием взял со стола подозрительный сосуд. Он помнил подобное. Его хозяева увлекались разными играми. Кто-то предпочитал разогревающие мази, кто-то — охлаждающие. Кто-то просто любил наблюдать, как раб извивается и воет от дикого жжения, как всегда гордый взгляд плывет, а тело предает его и само стремится быть заполненным игрушками всех форм и размеров. Как он кончает или, наоборот, кричит, если ему перевязывают член.

Стеклянная пробка была плотно притерта к горлышку. Когда он вытащил ее, по комнате поплыл густой аромат винного уксуса, смешанного с медом и специями. Неизвестный его не обманул. Этот рецепт был знаком ему с детства, когда матушка натирала своему болезненному малышу тело после очередных игр в снегу.

Знала бы она, во что превратился ее сын. Как он спасался от собственных подданных. Она бы умерла от горя, если бы еще была жива. И отец.

«Боги… когда же всё это закончится?»

Под полотенцами обнаружилась расческа.

Торговцы перед продажей привели его в порядок. Побрили, вымыли, расчесали волосы и подровняли их, но теперь на голове было нечто, напоминающее воронье гнездо — потенциальные покупатели любили наматывать его длинные волосы на свои потные ладони, пока их члены пробовали его горло на способность вместить их. Они оценили это удобство.

Он предпочел бы срезать волосы, а не распутывать, но ему благоразумно не оставили ничего острого. Пришлось помучаться. За это время он ощутил, как подействовало снадобье. Его стало клонить в сон, и, закончив с расчесыванием, он поддался ему.

Настоящая кровать. Полжизни, казалось, он спал на тощем гнилом одеяле, прямо на станке, на полу — где угодно, но не на кровати, где было постелено белье свежее снега. Теперь можно было и умереть, о чем он и мечтал, закрыв глаза, проваливаясь в мягкие объятия сна и впервые не чувствуя звериной вони перевозбужденных хозяев.

Проснулся он так же впервые сам, без злого окрика, отлично выспавшись. Однако пока он спал, кто-то побывал в его комнате. Лохань исчезла, вместо нее появился небольшой таз и кувшин с водой, свежие полотенца и…

Одежда. Простая, но добротная, из хорошей ткани. Высокие сапоги. В целом — неплохой дорожный костюм. Значит, раньше. Ближе. И раньше все закончится. Не будет тех двух-трех дней ожидания. Все закончится уже сегодня.

Он успел одеться и снова расчесал волосы, вновь заблестевшие, когда он смыл с них пыль, когда в дверь постучали, и он машинально откликнулся:

— Войдите.

И тут же опомнился — кому пришло в голову стучать в дверь комнаты раба? На пороге возникла седоволосая опрятная женщина с добрым округлым лицом.

— Милорд просил узнать, не желаете ли вы разделить с ним трапезу? И не нужно ли вам чего-нибудь?

При одном упоминании о загадочном милорде он почувствовал, как грудь сжимают лапы тревоги и злости на очередного претендента на его тело или желающего заработать на его голове. Впрочем, не исключено и то, и другое одновременно.

Вместо ответа он зло огрызнулся на ни в чем не повинную женщину.

— А у меня есть выбор?

Она удивленно хлопнула длинными ресницами. На побледневшем лице проступили алые пятна — будто он ударил ее.

Женщина опустила глаза и скомкала в пальцах край передника.

— Вы ошибаетесь в нем, милорд. Он спас вас.

— Купить для своих нужд — это называется спасти?

Он рассмеялся, но в ее глазах неожиданно появились слёзы, и он замолк.

— Веди.

Она кивнула и пошла впереди него, не успокоившись. Он ждал, что обещанная трапеза состоится в покоях его хозяина, и за ней последует… что-либо, но не отгадал. Как не отгадал и время суток.

Хозяин ждал его на балконе, где уже был накрыт стол для ужина. Получается, он проспал больше суток. Что ж. Вполне объяснимо. Слуги накинули на его плечи плащ из шкуры, такой же, как у хозяина.

Холод уже не жег — он согрелся в комнате и немного ожил. Ужин на свежем воздухе с видом на вечернюю зарю. А его хозяин — ценитель прекрасного. И место для замка выбрал живописное, если сам строил. Сами строения кажутся продолжением скал. Настоящее орлиное гнездо.

Только вот не похож он на орла. Лицо бледное и усталое. И такое же неживое, как его голос. Будто его заставляют здесь присутствовать, а не раба.