Ворота и дверь им открыли без вопросов, слуги увели коней, а все та же улыбчивая девушка забрала ворох теплой одежды и отнесла сушиться к очагу — снова снег посыпался крупными хлопьями.

Ириго довел Риана до дверей кабинета герцога и удалился.

«Дитё малое, ей богу. Самому проще было бы сознаться, чем ждать реакции от потерянного хозяина».

Проводив его взглядом, граф постучал, и, получив разрешение, вошел.

Сидя в кресле спиной к двери — как непредусмотрительно, герцог — Триас читал что-то, с тихим шорохом переворачивая страницы большого манускрипта.

Почувствовав что-то не то, он обернулся и нахмурился.

— Граф. Что-то забыли?

Тот повел плечами, и, подойдя к столу, наполнил из бутылки бокал. Убедившись, что в обоих сосудах жидкости примерно поровну, он прошел к окну и протянул бокал герцогу. Триас приподнял бровь.

— За что пьем?

Моле принюхивался к горлышку, пытаясь оценить букет.

— Я бы предложил выпить за вас, но мы еще плохо знакомы. Потому предлагаю выпить за ваших заботливых слуг, особенно Ириго.

Уже собиравшийся сделать глоток, Триас опустил бокал.

— Что-то случилось?

Граф пытался решить, с чего бы начать, но начал с большого глотка прямо из горлышка — в свете бы не оценили, но он больше не носит титула как такового, терять уже нечего.

— Пока ничего, но вполне может.

Взгляд герцога стал еще более встревоженным. Нужно было ослабить это давление.

— Для начала я должен извиниться. Я обидел ваших слуг своим недоверием.

Ральдо кивнул, но продолжал смотреть в глаза, ожидая подвоха.

— Что касается Ириго — он переживает за вас.

Триас тяжело вздохнул и тоже сделал глоток вина.

— Он всегда переживает. Ему приказали заботиться обо мне, и он воспринял это слишком буквально.

Еще большой глоток, и, пока хватает смелости, Моле произнес, чувствуя себя так, будто себе же вгоняет кинжал под ребра.

— После тех двух лет ты ничего не замечаешь вокруг. Что там произошло?

Герцог Триас Ральдо смотрит на него застывшим взглядам, а по пальцам вновь стекают багровые струйки.

«Ты чудовищно силен, герцог. Это стекло отнюдь не тонкое, а в твоих судорожно сжатых пальцах вновь лопается как мыльный пузырь. Что же там произошло, что в глазах мелькает ужас от преследующего тебя прошлого?».

— Тебя это не касается.

— Разве?

Взгляд герцога очень выразителен: «Лучше бы тебе молчать, бывший граф. Лучше бы ты не разворачивал коня, поддавшись на уговоры болтливого слуги, доведенного до грани отчаяния, завороженный его неожиданным доверием».

Он залпом допил содержимое бутылки и поставил ее на подоконник, на котором сидел.

— Ты непоследователен, герцог Варкано. Ты пытаешься спасать людей, ты пытаешься спастись от одиночества, но, как только делаешь это — ты их не замечаешь. Ты причиняешь боль и себе, и им. Разве это твоя цель?

— Да что ты понимаешь…

Риан мотнул головой.

— Достаточно. Мне не нужно даже понимать. Твой Ириго в отчаянии — а ты этого не видишь.

Ральдо сжимает виски пальцами.

— Я ничего не понимаю. Чего ты хочешь?

Граф Моле пожал плечами.

— Пока что — понять, что произошло тогда с вами, герцог. Потому что ваш слуга сходит с ума от неизвестности, раз попросил меня вмешаться. Вы дороги ему. Он пытается это скрыть, но я вижу, что он вас любит.

Триас замедленно кивнул.

— Я стараюсь не обижать слуг. Им не на что жаловаться.

Моле усмехнулся.

— Ты слеп, герцог. Он любит тебя не как слуга хорошего хозяина, хотя и верен как пес. Я не об этом. Он любит тебя… как мужчину.

Глаза герцога Варкано расширились от гнева и удивления. Хорошо, что больше бокалов нет.

— Что ты несешь?

Риан больше не смеялся.

— Вижу, я не ошибся. Как и он. Он боится признаться из-за того, что ждет вот такой реакции. Он боится быть ненужным. Как и ты, кстати. Не скрывай это — ты плохой актёр. Вы оба прошли через одно и то же, но умудряетесь бояться друг друга. Он считает себя помехой тебе — ты должен обзавестись наследниками. Это тяготит его, и ничего хорошего это не принесет.

— Не через одно.

Триас не слышал последних сказанных ему слов, он твердил лишь одно, глядя невидяще в пол.

— Не через одно. Но если бы я сказал ему, что там произошло, я бы втянул его в то, чего ему не стоит знать, иначе он снова будет винить во всем себя. И этого он точно не переживёт.

Граф Моле сложил руки на груди.

— Ну же, герцог. Говорите. Что произошло там, что вы лишаете покоя своего друга, отговариваясь заботой о нём?

И герцог Триас Ральдо поднял наконец свой взгляд на того, чью жизнь он так неосторожно выкупил.

— Я проиграл, граф. Я сдался. Я продал свою честь за возможность отомстить.

Его лицо скрылось в ладонях. Голос звучит приглушенно.

— Я не должен был выжить, не говоря о том, чтобы вновь двигаться как раньше. Моя семья хорошо постаралась. Они переломали мне почти все кости и вышвырнули за ворота, не удосужившись добить — им было интересно, сколько еще я проживу, как далеко смогу уползти с единственной целой рукой. А я знал, что Ириго будет ждать меня. Я понимал, что умру, и смалодушничал. Я не думал, что обреку его на страдания, мне просто страшно было закончить свой путь в одиночестве. Мы всегда были вместе. Он нашел меня, и я был почти счастлив тогда. Потом он что-то дал мне — я понадеялся, что это яд, но проснулся от качки на корабле, и его не было рядом. Вообще никого не было. Представьте мое удивление, граф. Я засыпал и просыпался, и все еще был жив, но рядом не было никого. Момент, когда я оказался на суше — я пропустил. Когда я очнулся, меня окружали люди в балахонах. Заметив, что я пришел в себя, они заговорили, и я поначалу не поверил, потом разозлился, а потом и задумался.

Триас оперся о подлокотник, уже одной ладонью закрыв глаза, вздрагивая от мучительных воспоминаний.

— Они говорили, что смогут помочь мне отомстить, что вылечат меня, и честно сказали, что это будет черное колдовство, что нужны будут жертвы, и в том числе — от меня. Я был зол, и не долго раздумывал. Я согласился. Тогда еще я не знал о цене, которую они назовут. Я лежал на алтаре, по-прежнему просыпался и засыпал под их пение, а мое тело согревала жертвенная человеческая кровь и пламя костров. Я не берусь сказать, скольких они убили, мне было все равно, но это были не десятки, а сотни людей. Когда всё закончилось, они сказали, что боги были милостивы — за пять дней я исцелился полностью. Прошу помнить, что раны были смертельны. На шестой день мне позволили встать и дойти до реки, чтобы отмыться. Когда я вернулся, меня ждали, чтобы огласить цену моего исцеления.

Вновь руки герцога вцепились в волосы от отчаяния.

— Они потребовали полного добровольного подчинения. Отказаться я не мог. Стоя на коленях, я на собственной крови дал клятву, что исполню любое их желание как свое. Моя жизнь будет принадлежать им эти два года. За возможность отомстить я продал им свое тело и свою душу. У них были странные ритуалы. Где-то требовалось пролить немного крови — и тогда я добровольно отдавал свою. Когда их племя славило своих богов — я вынужден был обслуживать их всех, наравне с их женщинами, причем предлагать себя, и бревном отлежаться я не мог. Иногда ритуалы требовали еще более унизительных вещей — мной пользовались их тотемные животные.

Ральдо жадно хватал ртом воздух, а граф Моле смотрел на него во все глаза.

«Так вот что ты скрываешь от своего слуги, пытаясь защитить его. Что ж. Это правильно. Если он узнает, на что обрек хозяина – сразу же бросится на меч».

— И знаешь, что было там страшнее всего? Не это всё само по себе. Не то, что каждый день мог принести смерть, если у них под рукой не будет нужной жертвы. Хуже всего был страх, что я никогда не отвыкну добровольно подставлять свое тело под жертвенный нож и их руки. Страшнее всего было то, что я начал привыкать. С тех пор прошло четыре года, но я до сих пор чувствую ошейник, который они надевали на меня, чтобы хищные звери не могли перегрызть мне шею, если попытаются удержать, решив, что под ними настоящая самка. Теперь его нет, и потому мне кажется, что чего-то не хватает.