Белослав выпустил три стрелы. Две из них пролетели мимо, но одна удачно ранила зверя, пробив1 оголенную на животе кожу. Второй прыгнул на Ингварра. Последний уклонился от когтистых лап и атаковал своим длиным мечом со спины. Лезвия невыносимо звонко прошлось по железной шерсти. «Бейте в живот! И в горло!», – закричал Акамир, голыми руками разрывая звериную глотку. Растерянный Ратибор со стразом глядел на скулящего в предсмертном припадке зверя. Другой волколак сбил Акамира в сугроб и впился клыками в мясистое предплечье. Акамир взревел и ударил зверя кулаком в морду и оттолкнул крепким пинком. Подоспевший на помощь Добромир набросился на волколака и, задрав его морду, перерезал тому глотку. Двое волколаков атаковали едва успевшего отдышаться Акамира. Одного поразил точный выстрел Белослава, а со вторым Акамир и сам расправился, в порыве гнева выпотрошив врага. Ингварр своевременно прикрыл по-прежнему растерянного Ратибора, коего волколак попытался атаковать со спины. «Не спи, идиот!», – Ингварр ударил его по лицу. Добромир тем временем прикрывал Белослава, пока последний помогал Акамиру своими меткими выстрелами.
Ратибор поднял глаза и вскрикнул. Ингварр обернулся и кое-как успел увернуться от раскрытой зубастой пасти. Ингварр замахнулся мечом, но был враг оказался быстрее. Загнутые когти разорвали его ламеллярные доспехи, оставив на груди четыре кровавые, но неглубокие борозды. Ингварр не устоял и упал ничком, а волколак жадно накинулся на стонущего Ратибора. Зверь повалил юношу и, впившись зубами в плечо, начал его разгрызать. Ратибор заверещал от боли. Его горячая кровь бодро струилась из ран, заливая звериную морду. Ловко забравшийся на животную спину Добромир пронзил звериную шею ножом и от усталости свалился в сугроб. Волколак пал на колени и разбудил спящий лес своим пронзительным воем. Кровь из шеи водопадом стекала по туше, подавляя все неистовство зверя.
Ратибор мысленно молил смерть о пощаде. Молил так жалобно и отчаянно, что сама смерть была обязана волей-неволей пожалеть его. Все его мысли утонули в крови и боли, заволакивающими последние отголоски его разума. Члены его дрожали, губы тряслись так, словно он хотел вдохнуть воздух, но все никак не мог этого сделать. Ингварр глядел на него с неподдельной грустью. Белослав стоял на месте и не смел шелохнуться. Акамир забивал последнего живого волколака бревном. Белослав помог Добромиру и Ингварру подняться, но ужас произошедшей битвы ещё долго выедал его душу. Добромир ринулся мастерить носилки, а Ингварр принялся бинтовать раненного Ратибора, находящегося в глубоком бреду. Акамир бинтовал себя сам.
Вечерело. Морозный ветер нещадно обжигал лицо. Солнцу по-прежнему не удавалось пробиться сквозь тучный занавес, отчего потемки наступили очень быстро. Откуда-то издали до нас добрался гулкий вой, некая смесь волчьего и ветреного, заставляющий душу трепетать от пробужденного страха. Ноги полностью онемели, и холод последовательно сменялся на приятное тепло, берущее начало от кончиков пальцев. Белослав ушел далеко вперед. Ингварр и Добромир тащили носилки Ратибора, которому становилось все хуже и хуже. Акамир шел позади, осматриваясь по сторонам. Ещё в селении Блестовит, перед самым отходом, Акамир огульно объявил о том, что будет замыкать строй, и запретил всем оказывать ему поддержку в возможной битве с волколаками.
По пути в Вержавск воины хранили молчание. Да и шагать старались тише, ведь даже хруст снега мог задеть острый слух волколака. Чрезмерная напряженность повлияла на восприятие каждого, ибо даже их собственные шаги порой воспринимались как чьи-то чужие. Где-то позади треснула ветка, и все разом замерли на месте, сердца застыли в ожидании нападения. Но ничего. Тишь. И вновь волчий вой. Уже вскоре небо полностью почернело, а впереди сверкала лишь пустая лесная чаща, пропитанная холодом. Добромир мог бы запросто смириться с мыслью о скорой кончине, но, если бы этот момент настал после прощания с Софией и Янушом. Ингварр упорно отгонял от себя мысли о смерти, подготавливая себя к новой битве и встрече с сестрой, с которой ужасно хотел поговорить насчет родителей. Он больше не мог таить всех своих рассуждений и желал поделиться ими с единственным родным человеком. Акамир был преисполнен готовностью пожертвовать собой ради спасения других, но не во имя увековечивания своего образа, но лишь во имя выживания своих людей.
Так и пребывали воины в своих мыслях, пока вдруг меж стволов не протиснулся свет. Такой теплый и приветливый. Одно лишь его созерцание грело чуть ли не лучше костра. Белослав ожидал свою группу у приоткрытых ворот, беспокойно расхаживая туда-сюда. Завидев измотанных мужей, он суетливо перехватил о Добромира носилки и потащил их, попутно выспрашивая Ингварра, не заметили ли они ничего подозрительного по пути. А как он крутился вокруг раненого Ратибора! И бинты сменит, и воды подаст, и скажет всем о том, что больной нуждается в спокойствии. Все селяне вышли на улицы и хором обратились к Акамиру. Посыпались расспросы, от которых у воина заболела голова. Оглядев всех, он вдруг побледнел пуще прежнего, не смел шевельнуться, а слова его застряли в глотке. Семья вцепилась в него, осыпая поцелуями Но Акамир уж вовсе оглох, а думы темные обезмолвили его. Добромир уже стоял на крыльце своей избы, крепко сжимая в объятиях жену и сына. Смотря на их счастье, Акамир окончательно потонул в размышлениях. Он не мог бы вынести мук, что рождались в его душе при потере своих воинов, бывших ему собратьями, кому-то отцами, и сыновьями, и любящими мужьями. Акамир довольно часто размышлял о погибших и усматривал в их погибели свою вину, которую мог искупить лишь телесными страданиями. Тем временем мать Ратибора припала к телу своего сына и, крепко сжав его руку, принялась что-то бормотать. Ингварр сидел на пне и глядел на Софию. В глазах его ютилось желание подойти к сестре и обнять её, но что-то его останавливало.
Чудовищный бас Акамира заткнул всех. Он рассказал о произошедшем в Блестовите и отдал приказ всем женщинам и детям отправляться к Зеркальной реке. «Белослав, Мокроус и Святослав сопроводят вас, а остальные останутся здесь отстаивать нашу землю», – в довершении сказал Акамир и приказал исполнить. Никто не посмел и слова поперек сказать, за исключением Конрада, который лишь сильнее прижался к отцу и спросил, указывая на его рану: «Папа, ты ведь не станешь волколаком? Ты же сильный, папа. Пообещай мне, что не станешь зверем!». Акамир оттолкнул ребенка, приказав ему оберегать маму и помочь всем селянам перебраться через реку. Сказал он это сухо, практически без любви, однако причина сему была проста: Акамир не хотел позволить эмоциям подчинить его железный дух. Добромир ещё долго оставался с семьей, пока Ингварр стоял в сторонке, расхаживая из стороны в сторону. Зрелые мужчины быстро оделись, попрощались со своими родными, и собрались рядом с Акамиром. Матери ещё долго удерживали своих сыновей, проливая горькие слезы, но в конечном итоге Акамир лично велел им ступать и не пробуждать лишних эмоций в юных воинах. Лучники заняли позиции на палисаде, где разожгли небольшие костры в ведрах, дабы использовать огненные стрелы. Акамир знал, что шерсть волколака вряд ли можно будет поджечь таким слабым пламенем, но надежда все ещё была. К тому же, эта мера немного успокоила воинов, не особо верующих в свою силу и силу своего клинка. Множество женщин изъявили желание остаться, но Акамир жестко воспрепятствовал этому. Едва живого Ратибора подхватили два сутулых старика и потащили к околице, однако раненый неожиданно пришел в сознание и попытался встать. «Я останусь…это моя земля…Акамир, друг мой…позволь» – повторял он, но Акамир оказался непреклонен.
– Неужто ты ослеп, Акамир? – произнес Ингварр. – Он желает умереть на своей земле, так почему же ты отчаянно желаешь смерти его в чуждых ему местах?
– Он не умрет! – сурово настаивал Акамир. – Наши селяне помогут ему пересечь реку, где он вновь встанет на ноги. Он выживет!
– Акамир, друг мой, – подойдя ближе, озабоченно продолжал Ингварр. – Взгляни на этого несчастного ещё разок и повтори сказанные тобой слова.
